Журнал «Вокруг Света» №08 за 1960 год

Камера, видимо, неплохо перенесла путешествие. Перед выходом из Гуама мы наполнили ее 40 мешками кремнезема, чтобы сохранить инструменты сухими. В результате снаружи влажность была порядка 85 процентов, а внутри только 12 процентов.

Жак и я спускаемся в камеру. Потом все трое — Буоно снаружи, а Жак и я изнутри — начинаем закручивать люк. Мы давим на болты до тех пор, пока из зазоров не выдавливается машинное масло.

Через оконце в крышке люка Жак дает знак Буоно, что все в порядке. Мы видим, как Буоно поднимается по трапу. Через минуту он открыл клапан, а еще через три минуты шахта наполнилась водой. Мы были изолированы от всего мира.

Процесс погружения и всплытия батискафа довольно сложен. Морская вода и чугунные болванки служат балластом, а бензин (который легче воды) обеспечивает плавучесть. Сейчас наверху Лэрри и Буоно открыли камеры для балласта, их тут же заполнили две тонны морской воды. Если мы все рассчитали правильно, этих двух тонн будет достаточно для нашего отправления на дно. Так оно и произошло. И произошло настолько быстро, что Лэрри и Буоно еле-еле успели спрыгнуть с «Триеста» в резиновую лодку.

Профессор Огюст Пикар: До сих пор полагали, что на большой глубине слои воды не перемещаются в вертикальном направлении. Поэтому на многих международных конференциях, посвященных вопросам атомной энергии, некоторые государства предлагали уничтожать отходы атомной промышленности путем их погружения в глубины океана. Жак Пикар и Дон Уолш, находясь на борту глубоководного батискафа «Триест», проникли в глубочайший район океана установив абсолютный рекорд погружения. С борта батискафа ими была замечена рыба. Это свидетельствует о существовании подводных течений в вертикальном направлении: для живых существ необходимо, чтобы в воде имелся кислород, и его приносят на глубину течения, идущие от поверхности. Это доказывает, что очень опасно погружать радиоактивные отходы на глубину, потому что отсюда они могут подняться на поверхность.

На глубине 90 метров мы встретили температурный барьер — слой, где температура воды резко падает. Поскольку холодная вода плотнее, «Триест» стал более плавучим и остановился. Мы ожидали этого. Такие остановки мы всегда используем для окончательной проверки инструментов. Затем, выпустив немного бензина, мы избавляемся от излишней плавучести и снова начинаем погружаться.

Но данный температурный барьер оказался особенным. Мы выпустили бензин, но температурная разница была настолько велика, что некоторое время наш измеритель глубины показывал, что мы приближаемся к поверхности. Пришлось выпустить добавочную порцию бензина.

Но от температурного барьера мы все же не избавились окончательно. Мы снова натолкнулись на него на глубине 120, затем 147 и, наконец, 165 метров. Жак сказал, что ему никогда не приходилось иметь дело с таким трудным барьером. Мы решили, что, очевидно, сильные ветры в предыдущие дни сверх обычного перемешали слои воды.

На глубине 180 метров мы вошли в зону глубинных сумерек, где краски теряют свою яркость. Мы выключили свет внутри камеры, чтобы наблюдать люминесцентные организмы, которых иногда можно увидеть на этом уровне. Мы заметили очень немногих. В конце концов мы снова зажгли свет и включили передний прожектор, луч которого выхватил из темноты клубы планктона.

Теперь мы опускались довольно быстро, со скоростью 120 сантиметров в секунду. Стало холодно, и мы решили сменить одежду. Это было, наверное, забавное зрелище: два рослых парня, переодевающихся в камере площадью 240 квадратных сантиметров и высотой 170 сантиметров.

Мы редко перекидывались словами. Нас часто спрашивают, чем мы занимаемся во время погружения, как боремся со скукой, на какие темы разговариваем. Все дело в том, что большую часть времени мы настолько заняты, что нам некогда ни скучать, ни разговаривать. Слишком много у нас инструментов и приборов!

Кроме того, всегда происходят разные инциденты. Вот и сейчас наше внимание приковано к маленькой течи, образовавшейся в одном из тех мест, где приборы выходят наружу. Течь начинается обычно на глубине 3 тысяч метров. Это наш старый «друг». Мы привыкли к ее тоненькому голоску: кап, кап, кап. Я засек скорость капель и увидел, что течь не увеличивается. Мы надеялись, что на глубине четырех с половиной километров течь прекратится, так как увеличившееся давление крепче прижмет пластырь. Так оно и случилось.

К этому времени мы успели сначала наладить радиосвязь с «Ванданком», а затем потерять ее и перейти к нашей обычной системе дистанционных сигналов. По нашему коду любое четное количество сигналов означало хорошие вести два — «все в порядке», четыре — «мы на дне», шесть — «поднимаемся». Нечетное количество сигналов оповещало о неполадках: три — о несущественных, а пять — о состоянии крайней опасности. До сих пор нам не приходилось пользоваться нечетными числами.

Во время спуска я то и дело диктовал на магнитофон свои наблюдения и показания приборов.

На глубине 7 200 метров Жак помахал мне рукой: мы превысили свой предыдущий рекорд.

100 м

Мягкий скафандр

180 м

Подводная лодка

300 м

Жесткий скафандр

350 м

1934 г.

Батисфера

923 м 1949 г.

Батисфера

1375 м 1953 г.

Батискаф

2100 м1953 г.

Батискаф "Триест"

3150 м 1954 г.

Батискаф ФНРС-3

4050 м 1959 г.

Батискаф "Триест"

5668 м1960 г.

Батискаф "Триест"

7200 м1960 г.

Батискаф "Триест"

8230 м1960 г.

Батискаф "Триест"

11 034 м

Наибольшая глубина океана

На глубине 8 100 метров мы сбросили немного балласта, уменьшив тем самым скорость погружения до 60 сантиметров в секунду. На глубине 9 тысяч метров я начал готовиться к моменту опускания на дно. Я просматривал свои записи, когда раздался сильный, но приглушенный треск. Камера покачнулась, как если бы она находилась на земле в момент легкого землетрясения.

Мы с тревогой ожидали, что произойдет дальше. Ничего. Приборы также ни одним показанием не обмолвились о том, что произошло. Наше равновесие не изменилось. Скорость тоже. Спуск продолжался.

Мы еще раз скинули балласт и снизили скорость вдвое. На глубине 10 060 метров, когда до дна, по нашим расчетам, оставалось метров 180, мы стали особенно внимательно следить за фатометром — прибором, показывающим расстояние до дна. Но он еще не почувствовал приближения твердой почвы. На глубине 10 970 метров Жак сердито спросил, когда, по моему мнению, мы могли проскочить мимо дна. Мы снизили скорость до 15 сантиметров в секунду. Впервые за все время погружения почувствовали мы тот благоговейный страх, который сопутствует проникновению в область совершенно неизвестного. Я не спускал глаз с фатометра, а Жак непрерывно следил через крошечный иллюминатор за слабым лучом нашего прожектора. Дно не показалось ни на глубине 11 километров, ни на глубине 11 340 метров. Наконец, когда от поверхности нас отделяло 11 430 метров, Жак уловил отражение наших лучей от дна. Скоро фатометр уже показывал: до дна 54... 36... 18 метров. Когда до окончания спуска осталось 14 с половиной метров, Жак закричал, что видит серо-белое дно.

В прозрачной воде у самого дна нас ожидала совершенно невероятная удача. Жак обнаружил рыбу! По-видимому, она шаталась здесь в поисках пищи. Плоская, с глазами на одной стороне головы, она походила на косорота или на мелкую камбалу. Длина ее не превышала 30 сантиметров. Наше внезапное появление в ее владениях и совершенно невиданная иллюминация, видимо, нисколько ее не обеспокоили. Через минуту она медленно уплыла в темноту, за пределы нашей видимости. Совершенно очевидно, что она искала пищу на дне. А это значит, что она всю свою жизнь проводит на такой чудовищной глубине.