Журнал «Вокруг Света» №08 за 1978 год

Фотограф протянул руку, намереваясь погладить милого зверька, и в ту же секунду с воплем, как ужаленный, отпрянул назад. На тыльной стороне ладони остались пять глубоких царапин. Поссум удовлетворенно фыркнул и с иронией посмотрел на Пэриша, как бы желая сказать: «Раз уж моя фотография нужна в качестве эмблемы Службы заповедников и охраны животного мира, так и быть, снимайте меня. Но фамильярности я не потерплю».

Убедившись, что люди поняли его и не собираются больше отрывать от неотложных дел, «белопузик» лениво потянулся, а затем полез по веткам в густую крону дерева. Последнее, что видели участники экспедиции, был его пушистый хвост, которым зверек дружески помахал на прощанье, очевидно, приглашая приезжать в следующий раз, когда у него будет больше свободного времени.

По материалам иностранной печати подготовила А. Левина

Наш трудный берег

Окончание. Начало в № 7 за 1978 г.

По берегам — серые снежинки. В них впаялись старые листья, кедровые шишки, ветки. За лето снег так и не успел растаять. Рядом — частокол отцветающего иван-чая, маслянистые заросли брусничника, из которого проглядывает бордовая, с ноготь величиной, ягода. Дальше — разлапистые ветлы, а за ними горы и горы. И еще небо — сегодня золотисто-синее, солнечное, спокойное, какое бывает при тихом расставании с летом.

Все это отражается на поверхности заводи, скопившей песок на дне, который почему-то привлекает Бориса. Всегда неторопливый, обстоятельный, надежный, мой напарник Боря Доля топчется вокруг этой заводи, кружит, как пес, который забыл, где зарыл кость. Мы так много дней провели вместе, что я знаю даже ход его мыслей. На этом ручье мы уже взяли все шлихи, что задала нам наша начальница, геолог Лида Павлова. У нас мокры спины от невысыхающего лотка, который таскаем в рюкзаке от шлиха к шлиху. Комары вдосталь напились нашей крови, да и вообще все уже надоело до чертиков. Надо ли брать еще один шлих? Надо ли снова «распоясываться» — сбрасывать рюкзаки, складывать в сторону ружья, собирать саперную лопатку, дробить каменистый бортик ручья, промывать породу?.. Эти пустяковые движения сейчас, когда голова гудит от перенапряжения, кажутся слишком обременительными.

И в то же время пройти мимо этого места со спокойным сердцем Боря не может. Ручей скатывается с горы, где Лида нашла кварц. Здесь он делает крутой зигзаг, вся муть, каменная крошка, песок оседают в заводи, и, конечно, что-то может попасть в лоток.

Наконец Боря столкнул в заводь камень.

— Давай шлиханем...

Бью лопаткой под самый бортик, где скопились многолетние отложения. Пальцами выковыриваю крупную гальку, стараюсь набрать побольше земли. Но горка в объемистом лотке растет медленно. Черт возьми! Как же такая земля может держать деревья, рожать столько травы? Где носком лопатки, где нагребая пальцами, все же наполняю лоток до краев. Весит он килограммов двадцать, не больше, но, когда поднимаю, позвоночник будто переламывается. Пошатываясь, тащу лоток к ручью, где поток не так быстр, опускаю в воду. Земля пузырится, отдавая воздух. Осторожно двигаю лотком туда-сюда. Муть уносится, оголяются мелкие окатыши. Их сгребаю рукой. На дне лотка остается все меньше и меньше породы. Теперь лоток покачиваю, смывая слой за слоем. А в кожу уже тычут иголки. От того, что руки все время в воде, кожа потрескалась, на сгибах пальцев лопнула, болит, особенно по ночам.

Наконец на дне остаются самые тяжелые фракции — желтый песок и черный порошок. Теперь надо предельно точными движениями слить песок. Боря подает свернутую кульком бумажку. Макая в воду пальцы, смываю порошок в этот кулек, отжимаю и бросаю в конвертик. Боря химическим карандашом ставит на конверте номер и обозначает на карте место, откуда взят этот самый шлих, который мы могли не брать, и никто с нас не взыскал бы за это. Если бы на этом кончалась наша сегодняшняя работа... Но беда в том, что гора, где Лида нашла кварцевый вынос (а как известно, кварц сопутствует золоту), с другого бока сбрасывала такой же ручей. Там тоже надо взять несколько шлихов. Строить для этого второй маршрут Лида в целях экономии времени не захотела. Она решила, что мы за день сможем обследовать и этот ручей и тот. Надо всего лишь взобраться на перевал, спуститься с другой стороны и пройти по ручью от истока до устья.

Перевал невысок — каких-то метров девятьсот. Местами оброс кедровником, а на пролысинах — щебенка. Разбитый на плитки камень тек, как песок. Мы буксовали, норовя продвинуться вперед, и откатывались назад, словно тарантулы на бархане.

Вдобавок взъярилось солнце. В тени ручьев мы не замечали жары — каково-то сейчас Лиде с Колей Дементьевым, которые идут где-то по горам на самом солнцепеке? Впереди на склоне маячил снежник, но до него надо еще идти да идти. На четвереньках, цепляясь за ветки кедровника, мы одолевали метр за метром. Почему-то казалось, что дорога рядом и положе, и камни покрупней. Круто заворачивая, мы устремлялись туда и попадали на ту же щебенку, а то и хуже — на каменную крошку, перемолотую неведомо чем и когда.

В другом отряде нашей же партии и в другом месте, но тоже на горе, рыли шурфы геолог Миша Шлоссберг и рабочие Боря Любимов, Шурик Пашенков, Гена Корнев, Боря Тараскин, Женя Данильцев. Они поднимались на гору каждый день, кирками долбили камень, в мешках сносили породу к реке, промывали ее и снова поднимались. Как заведенные. И в дождь, и в жару, и в холод. А нам-то сейчас всего раз подняться. Даже неловко становится перед ребятами.

Доползаем до снежника. Пятками втыкаемся в колючий ноздреватый снег, глотаем его кусками, но жажда не проходит. Слышно, как где-то внизу струится ручеек, однако до него не добраться — наверняка он прячется в камнях. Растираем разомлевшее тело, прикладываем снег к лицу. Хочется лежать и лежать здесь, впитывая каждой частицей холод вековых зим. Но Боря, медлительный Боря, торопит. Это раздражает. Неужели от лишней минуты отдыха что-то убудет?

— Убудет, — убежденно бубнит Боря. — Смотри, сейчас три. До вершины еще час. А там полезем через кедровник, да еще семь шлихов, да домой...

Он тычет в часы с одной часовой стрелкой, потому что минутная потерялась, а мой хронометр, поломанный еще раньше, топором не починишь.

— Какой там еще кедровник?

— А вот, — он достает аэроснимок, на котором хорошо видны кудряшки зарослей.

Скоро Боря убеждается, что спорю я лишь затем, чтобы оттянуть время. Он сует снимки и карту в полевую сумку, примеривается к рюкзаку. По опыту знаю, отставать от Бори нельзя. Ходит он быстро, легко. На пять лет моложе — это что-то значит. Набираю в холщовую кепчонку снега про запас и тоже поднимаюсь.

На вершине дует свежий, влажный ветер. Комаров нет. Одни бараньи тропы и лежки. Здесь животные отдыхали, но, увидев нас еще на подходе, загодя убрались. За бурыми горбами гор тянулась пустынная и ослепительно голубая полоска Охотского моря.

На самом венчике перевала стоит топографический знак. Кто-то, значит, когда-то поднимался сюда, складывал из плиточника пирамидку. Может, любовался захватывающими дух далями или, как мы, торопился спуститься вниз, чтобы успеть до темноты выйти к лагерю. А ведь мы удирали из Москвы, чтобы освободиться от цейтнота, в который берет нервная городская жизнь. Часовые стрелки везде и всюду подгоняют нас, и мы летим, боясь отстать. Мы служим времени, как языческому богу, принося в жертву свое желание на чем-то остановиться, о чем-то поразмыслить. Не время расписано, а мы расписаны. Время командует.

И греховные мысли вдруг овладели нами. Счастлив человек, который не зависит от времени и не боится его. Мы сбросили одежду и подставили спины солнцу и нежному ветру. Тридцать минут захотелось вырвать у этого времени, чтобы получше присмотреться к красоте мира, еще никем не потревоженного.

Мы заметили березку, очень кривую, гнутую-перегнутую ветрами. Крепко вцепилась она в откос, устояла, выстрадала свою жизнь и теперь горделиво всззы-шалась над прибитым к земле кедровником и разными травами, привыкшими к ползучему существованию. Увидели, как в джунглях остролистника снуют большие золотисто-рыжие муравьи, хватают прибитых ветром комаров и тащат в свои норы. Услышали посвист ветра, какой бывает лишь на вершинах, звенящий на одной ноте туго и пронзительно. Ветер здесь не встречал препятствий, не петлял по долинам, не пробивался сквозь лесные трущобы, а шел свободно, широко, как течет большая река. Так, делая маленькие открытия, мы освобождались от цепких объятий времени.

Потом, треща на осыпях, пересекая седые бараньи тропы, спустились к зарослям кедровника, побежали по пружинистым стволам, руками удерживая равновесие. Вода текла как бы в тоннеле под сомкнутыми ветками и стволами ракит, которые тут рождались, тут же и умирали.

Разбросав коряги, набираем землю для первого шлиха. Боря не оделся, и, пока промывал породу, его спина посерела от плотного слоя комаров. Он пренебрегал диметилфталатом. Но на этот раз я вылил на него чуть ли не весь пузырек, что брал с собой. Жадные твари умирали, но не могли оторваться от спины.