Журнал «Вокруг Света» №08 за 1978 год

Задрав передок, «татра» ткнулась в заснеженный склон и, завывая, медленно поползла вверх. Пять метров... Десять... Есть!

Разноголосое «ура-а-а!» покатилось над снежной гладью реки, далеким эхом отозвалось в крутых отрогах хребта.

Максим, захлопнув за собой дверцу, нырнул в остуженную 50-градусным морозом кабину и, круто развернув бульдозер, нацелился на пологий склон правого берега. Еще каких-то полкилометра, и все — зимник над порогами проложен. А пока что придется поработать Николе Мамонтову, который затаскивал по времянке машины на правый берег. Но и это уже победа — буровые будут работать!

Вот уже четвертый день, расчищая первопуток, Максим Попов пробует на себе крепость ледяного покрова. И за все это время только один раз, над третьим по счету порогом, он едва не повернул бульдозер назад. Тогда в какую-то долю секунды он почувствовал, как начинает оседать лед, а потом, уже вечером, вспомнил, как что-то оборвалось внутри, и он, скорее подсознательно, чем разумом, бросил машину вперед. Бульдозер взревел и, оставляя за собой расползающиеся трещины колющегося льда, выскочил из опасной зоны. Максим рукавицей обтер выступившую на лбу испарину... И, только проехав еще несколько метров, обернулся: выпиравшая из-подо льда тяжелая студеная вода широким блюдцем разливалась по вогнутой чаше реки, тут же схватываясь на морозе тонкой корочкой...

С берега, размахивая руками и показывая на сизый дымок, стелющийся над палаткой бурильщиков, что-то кричал дед Никишка: видно, звал обедать. Максим кивнул ему в ответ: подожди, мол, дай закончить, и, подцепив отвалом огромный снежный нанос, стал сдвигать его в сторону, оголяя белесый ледяной слой. Вдруг бульдозер качнуло...

Заглушая собой все звуки, раздался треск колющегося льда, машина судорожно дернулась, накренился правый берег, на какое-то мгновение перед глазами Максима вырос снежный нанос, потом рваная кромка будто ножом срезанного льда, и прозрачная вода начала медленно подниматься по ветровому стеклу. Едва успев сообразить, что мощное течение реки могло снести бульдозер в сторону от провала, Максим метнулся к правой дверце, попытался открыть ее.

Подпираемая снаружи мощным напором воды, дверца не поддалась...

Максим почувствовал, как пот начинает застилать глаза. А вода уже била тонкими струйками из-под днища бульдозера, заливая тесную кабинку. Максим с ногами забрался на сиденье, всей своей массой налег на дверцу. Уступив силе, она поддалась немного, в образовавшуюся щель ударила струя обжигающей воды, залив ему лицо, руки... Попов в бессилии опустился на потертые, замасленные подушки. «Неужели конец?» — ударил в голову страх. Занозой засел вопрос: «Неужто прав был Антонов?!»

* * *

Максим стряхнул с валенок снег, потянул на себя заиндевелую, обшитую старыми ватниками дверь.

Антонов сидел за столом, на котором была разложена карта-километровка, и, подперев голову руками, изучал разрисованный синим и красным карандашами участок реки, на котором велись сейчас изыскательские работы. Спросил не поворачиваясь:

— Кого еще принесло?

— Я это. — Попов стащил с головы шапку, подошел к столу. — Поговорить надо, Иван Алексеич.

— Ну?

— Я только что с правого берега. Еще одна буровая встала. Надо прокладывать зимник.

Антонов поднял голову, посмотрел на Максима. Сказал простуженным басом:

— Нет.

— Почему?

— Хочу, чтобы ты дожил до старости. — Он замолчал, потом добавил, как отрезал: — Лед не выдержит.

— Ну что ж... — Максим нахлобучил шапку и уже от двери сказал: — Я прошу вынести этот вопрос на партсобрание. А ждать еще месяц — значит завалить все работы на правом берегу.

Когда Попов ушел, Антонов натянул на себя колючий водолазный свитер, поплотнее запахнул полушубок, вышел из бревенчака. До костей пронизывающий ветер и 50-градусный мороз заставили поднять широкий воротник, надеть меховые рукавицы. Несколько наспех срубленных избушек экспедиции, которой командовал Антонов, чернели на пологом берегу застывшей реки, и с этого места хорошо просматривался весь правый берег.

Высоко в сопках, прокатившись звонким эхом, рванул гулкий взрыв — это шурфовщики били 20-метровые разведочные шурфы, врезаясь аммонитом в неподатливый гранит. Всего пять месяцев назад вертолеты забросили на левый берег реки комплексную экспедицию Антонова, и топографы, закончившие съемку гидроствора, прощаясь, вручили ему символический ключ от избушки, которую поставили на берегу в трех километрах от будущей ГЭС. Всего лишь пять месяцев, а кажется, годы прошли. Буквально все приходилось начинать с нуля: брать «под крышу» поселок, вести разведку порогов, проверять на прочность гранит, зачастую принимать на себя непосильную ответственность. Вот и сейчас надо было на что-то решаться: ледовая дорога на правый берег, где велись бурильные и горные работы, нужна была как воздух. Но Антонов не мог, не имел права пустить бульдозер на лед; давал знать себя пуржистый октябрь: лед лег неровный, с промоинами, под которыми перекатывалась через говорливые пороги речная вода. А зимник был необходим: бурильные работы велись по граниту, температура которого даже летом не поднималась выше шести градусов мороза. И если в теплую погоду бурильщики обходились подогретой соленой водой, то теперь, при минус 50 градусах, необходимы были компрессоры.

* * *

Вода поднялась уже на полметра и начала медленно заливать потертые подушки сиденья. На ровной глади плавали жирные пятна, чернел мазут. В какое-то мгновение Максим пожалел, что вызвался идти над порогами, стало жалко самого себя. Конечно, там, на берегу, сейчас волнуются, попытаются спасти его, а как? Провал небось такой, что в него хороший домина уместится. «Идиот», — обругал он себя. И в глухом отчаянии навалился плечом на дверцу. Неожиданно она поддалась, но лавина свинцовой от мороза воды ринулась в кабину, сбила его с ног, окатила с головой. Дверца вновь захлопнулась.

Ошалевший от тысяч впившихся в тело обжигающих иголок, Максим вынырнул из воды, хватанул раскрытым ртом воздух.

Теперь вода залила уже более половины кабины. Максим залез на сиденье, отдышался. В голову пришла спасительная мысль: когда вода заполнит кабину, можно будет без труда открыть дверцу... Главное сейчас — ждать. «Ждать! Ждать!!» — твердил он.

* * *

Максим на третьей скорости подкатил к костру, сбросил газ и, оставив бульдозер работать на малых оборотах, вылез из кабины.

— Привет, орлы!

«Орлы» — комсомольско-молодежная бригада бульдозеристов — пододвинулись, освобождая место бригадиру. Никола Мамонтов, остроносый, усыпанный веснушками паренек в донельзя замасленной солдатской шапке, снял с костра почерневший от копоти котелок с чаем, плеснул в свободную алюминиевую кружку, пододвинул ее Максиму.

— Согрейся-ка.

Максим пододвинулся к огню, подставив пышущему жаром костру лицо, руки. Отогреваясь, посидел так несколько минут, потом взял кружку, отхлебнул глоток обжигающего чая. Заваренная на котелок пачка «Грузинского» вяжущей горечью застряла в горле, ударила в голову. Максим глотнул еще раз, аккуратно поставил кружку на рукавицу — чтоб не остывала — восхищенно покрутил головой.

— Ну, вы даете!..

Польщенный Никола Мамонтов улыбнулся, сказал гордо:

— Дед Никишка научил. Особо колымская заварка, покойничка на ноги ставит.

Кто-то подбросил в костер лапника, тысячи искр брызнули во все стороны; на какой-то миг огонь притих, сжался и вдруг с новой силой рванулся ввысь, пожирая смолистую хвою. На блестевших от снега гусеницах заиграли разноцветные блики, стало невмоготу сидеть вблизи огня. Парни отодвинулись подальше, кое-кто снял шапку. А мороз давил 50-градусной силой, заставляя поворачиваться к пышущему костру то боком, то спиной.