Жутко романтичные истории

— Это всего лишь декор, дорогуша, — утверждала Маргаритка.

В некоторых вещах она была довольно прагматична.

Или нет. Семь спален. Пять с половиной ванных комнат. Полноценный гараж на четыре автомобиля. Бассейн. Винный погреб, который был настоящим погребом с вином, а не переделанным шкафчиком в кухне. Безумие, конечно, что все это теперь принадлежит Майлзу.

— Разумеется, я принимаю в расчет, что вы захотите выставить дом на продажу как можно скорее, — сказал месье Тибо во время их единственной беседы по телефону. Адвокат Маргаритки был терпелив, но его быстро утомил лепет Майлза, который был потрясен и полон беспокойства, не кроется ли в документе ошибка.

— Уверяю вас, мистер Тьюздей, в нем нет ошибок. В завещании мадам Мартель недвусмысленно указано, что дом и все его содержимое переходит по наследству к вам, ее крестнику.

И кто такой Майлз Тьюздей, чтобы противиться последней воле умершей?

— Отложите, пожалуйста, опись дома, — сказал тогда Майлз. — Не спешите с оценкой. Я еще ничего не решил. Возможно, я не буду его продавать.

Эти слова повергли в шок самого Майлза и, конечно, удивили месье Тибо. Но в конце концов адвокат заверил, что не предпримет никаких действий, пока Майлз не осмотрится.

И возвращаясь к нынешнему моменту, это означало подождать до понедельника.

Майлз неохотно оторвал взгляд от парадного входа и спустился вниз по лестнице. Направившись к воротам, он краем глаза заметил какое-то движение в одном из окон на втором этаже. Майлз поднял глаза, вглядываясь в прямоугольник стекла за узким кованым балконом. На мгновение ему показалось, что он видит смазанное бледное лицо, смотрящее прямо на него.

Он застыл в шоке.

Лицо исчезло — если оно вообще там было — и теперь окно закрывали плотные бесцветные шторы. Которые… колыхались?

Майлз вглядывался до боли в глазах, не будучи уверенным. Вокруг сгустилась тьма. Промозглые сумерки быстро перетекали в густо-синюю ночь. На синем бархате неба, словно поедами от моли усыпанном звездами, черными тенями проступал силуэт дома. Майлз судорожно вдохнул, увидев очертания фигуры, сидящей на коньке крыши, но потом расслабился, узнав бронзовую скульптуру сатира, играющего на флейте.

Из горла вырвался хриплый смешок. Следует лучше держать себя в руках.

Майлз снова взглянул на окно, где, казалось, он видел лицо, но стало совсем темно, и разглядеть, что там за стеклом, было уже невозможно.

Если в доме кто-то есть, то звонок Майлза определенно услышан. Будь это сторож, он почел бы за лучшее не открывать незнакомцу, который проник на частную территорию. В таком случае вскоре сюда примчится полиция, чтобы разобраться с нарушителем.

Эта мысль подстегнула Майлза. Он подбежал к воротам и перелез через ограду. Спасаясь от сырого октябрьского ветра, он поднял воротник и ринулся обратно в гостиницу.

***

Осенний Монреаль радикально отличался от летнего и даже в сравнение не шел с осенним Лос-Анджелесом. Майлз не был готов к пронизывающему ветру, ледяному дождю и температурам в районе десяти градусов тепла. Разумеется, у него даже не было вещей на такую погоду. Он вообще не собирался в поездку.

Когда Майлз добрался до гостиницы, он промок до нитки и был близок к обморожению. Он остановился в Chateau de Versailles на Шербрук-стрит. Месье Тибо предлагал отель Gault в старом Монреале, но Майлз поперхнулся, узнав о цене за ночь. К тому же это было дальше от Брэйсайда.

Горячий душ и чай, заботливо присланный в номер, ускорили процесс разморозки, и к половине десятого Майлз уже сидел в своем уютном номере, листая потрепанную записную книжку, которая когда-то принадлежала его матери. Конечно, в ней был и номер Маргаритки.

Майлз взял телефон, набрал комбинацию цифр и замер в ожидании. Где-то на том конце провода кто-то слышал звонок. Кем бы он ни был. Неизвестно, отключен ли номер Маргаритки, но попробовать стоило. По дороге в отель Майлз размышлял о том, что если в доме на Брэйсайд есть сторож, то он охотнее ответит на телефонный звонок, нежели откроет дверь незнакомцу.

Майлз с надеждой вслушивался в долгие гудки.

Если ему ответят, то уже завтра он сможет попасть в дом.

— Ну давай же, возьми трубку, — бормотал он.

И, как ни странно, ее взяли. Гудки прервались и послышался мужской голос:

— Алло?

— Здравствуйте! — обрадованно воскликнул Майлз. — С кем я разговариваю?

— С Майлзом Тьюздеем, — ответил голос. — Могу я узнать, кто звонит?

Глава вторая

— Погодите-ка. Что?! — опешил Майлз. — Вы сказали, вас зовут…

На том конце положили трубку.

В недоумении Майлз уставился на телефон.

Громкие пронзительные гудки заполнили уши.

Он ослышался? Он… Черт, нет. Все именно так и было. Мужчина ответил ему и представился Майлзом Тьюздеем.

И самое безумное, что говорил человек голосом Майлза. По крайней мере, он был такой же тональности, с той же легкой хрипотцой. Никакого акцента, хотя как можно различить хоть какой-то акцент в двух коротких предложениях. Он же не сказал типично канадское «Э?» Или типично французское «Аллё?» Так что…

— Да что ж это такое… — пробормотал Майлз и еще раз набрал номер.

Гудки не прекращались.

И никто на этот раз не ответил.

После десятого гудка Майлз сдался. Он уставился на свое тусклое отражение в плоском экране телевизора, который стоял на комоде напротив кровати. Это ведь был не сон? Он бодрствовал. Находился здесь, в номере отеля в Монреале. Он не летел в самолете и не страдал от джетлага. Возможно ли, что это такой странный эффект от смены часовых поясов?

Майлз встал и прошелся по комнате, с беспокойством осматривая нераспакованные чемоданы.

Он должен что-то предпринять. Позвонить кому-то.

Да, верно, в полицию.

Он тут же представил себе, как объясняет случившееся.

«Я позвонил своей покойной крестной, и мне ответил мужчина, который оказался мной».

Они точно скажут, что Майлз не в себе, а человек, который ему ответил, просто повторил за ним фразу или что-то в этом роде. Еще приемлемое объяснение: он ошибся номером или кто-то его разыграл. Или он разыгрывает полицию.

И вообще сбежавший из дурдома псих.