Зима утраченных надежд

разве не рабы?!

С разных сторон послышалось:

–Как же, как же! Рабы!

–Именно! Чего изволите-с, господин барин?

–Рабы, но имеющие милости от своего царственного рабовладельца!

–Рабы с балами, поместьями, барышнями!

–Правильно говорит!

Выждав, пока крики одобрения стихнут, Рылеев вдохновенно продолжал:

–Значит, согласны, господа!.. Qui, qui!.. Едим сытно, кутим, танцуем на балах! И болтаем о благе людском в разных столичных салонах?!.. И вы такие желаете стать революционерами, господа хорошие, рабы своего императора?

–Что вы предлагаете?– поинтересовался кто-то из задних рядов.

–Хватит болтать о Конституции,– продолжал Рылеев.– Может, лучше дело делать? Может, хватит словопрений и благоглупостей, господа? Слыхал я про одного помещика, который сам освободил своих мужиков от рабства!

–Как же освободил?– не понял Бестужев – Рюмин.

–Очень-очень просто-с! Оный помещик вышел к крестьянам на крыльцо и объявил, мол, так и так, с сего распрекрасного дня вы, мужички работящие, боле не подо мной! Мол, идите-ка, любезные, куда глаза глядят, а я поеду в свой полк служить! Вот так-то! Кто на такую смелость готов пойти, господа либеральные?

–Молодец!– похвалил помещика Муравьев – Апостол.

–Не думаю, что он молодец,– поморщился недовольно Волконский.

–Ах, не нравится?– вспыхнул Рылеев.– Объявите просто своим крепостным, что они свободны, что такие же, как и вы, господа! Вот тогда будет польза от ваших слов,

которые не должны расходиться с делами!

Призыв Рылеева поддержало большинство собравшихся. Многие захлопали, одобрительно говоря:

–Молодец Рылеев!

Вошедший лакей сменил свечи, все на короткое время замолкли. Когда лакей вышел, к Рылееву подошел Волконский, говоря добродушно:

–Успокойтесь, Кондратий Федорович!.. Придет наше время…

–Интересно, когда оно придет?– полюбопытствовал Рылеев.

–Скоро. Очень скоро.

–А поточнее?

–Вам же известно, что число нашего общества все растет и растет,– ответил охотно Волконский.– И не только в столице, и на юге. На Кавказе, там у Ермолова свои единомышленники.

Вбежавший в кабинет улыбающийся Пушкин только услышал обрывки фраз: общество, единомышленники. Он остановился, вскидывая брови от удивления.

–Господа, значит, есть тайное общество?– обрадованно воскликнул Пушкин, оглядывая всех.– Charmant! Je trouve que c’est charmant! Но почему вы не говорили мне всей правды? Князь Волконский, mon ami, ответьте же мне!

Смущенный Волконский промолчал, не желая отвечать Пушкину.

Рылеев быстро подошел к Пушкину, говоря твердо и быстро:

–Видите ли, Александр Сергеевич, любезный наш поэт, князь только пошутил, а вы, не слыша наш разговор, поверили.

–Поверил?

–Поверили в небылицу,– продолжил Рылеев.

Побледневший Пушкин, застыв, не знал, что и сказать.

А все, находящиеся в кабинете, молчали, отводя глаза от поэта.

–Значит… значит, глашатаи свободы, вы не хотите посвящать меня в свои тайны?– предположил Пушкин, даже не подозревая, как он близок к правде.– Значит, меня обманывают? Diables! Diables! Au revoir! – Он гордо выпятил грудь и выбежал из кабинета.

Волконский и Рылеев побежали за ним, крича:

–Александр, постойте!

Пушкин остановился на минуту, говоря весьма беспокойно:

–Значит, меня держат лишь за писаку, с котором не желают делиться секретами? Значит, не уважают мои либеральные взгляды, поэтому…– Он махнул потом рукой, замолкая.

–Что вы, дорогой наш поэт! Мы все вас любим и чтим!– заверил с ослепительной улыбкой Рылеев.

–Любите да всего не договариваете?– спросил нервно Пушкин и спустился на нижний этаж.

Когда огорченные Рылеев и Волконский вошли в кабинет, они услышали упреки в свой адрес:

–Нехорошо, господа, получилось!

–Нехорошо обижать поэта, любимца публики!

Волконский кротко ответил:

–Нет, мы бережем нашего поэта, поэтому и скрываем от него наши тайны!

–Зачем?– не понял Якушкин.– Разве он наш враг?

–Вовсе нет! Он друг наш сердечный! Но он несколько неуравновешен и вспыльчив. Он поэт, господа!.. – поспеш-но ответил Волконский.

А Рылеев взволнованно добавил:

–Пушкина надо беречь! Мы ценим и любим лиру нашего поэта! Зачем подвергать его лишней опасности, которая может подстерегать каждого из нас? Неужели вы желаете видеть его в Петропавловской крепости, заточенным в темницу, или узнать, что его сослали в Сибирь? Лира

Пушкина волнует русские души, она помогает бороться против деспотизма!

Довод Рылеева убедил всех в правильности действий заговорщиков.

Глава 9

Пестель.

В марте 1824 года в Петербург приехал декабрист Павел Иванович Пестель, руководитель Южного общества. То был человек невысокого роста, плотного телосложения, с правильными чертами лица, с черными, слегка выпуклыми глазами, спокойный, достаточно уверенный в себе, даже порой властный. Рылееву показалось, когда он впервые увидел Пестеля, что Пестель ведет себя со спокойной уверенностью хорошего актера. На миг Рылеев подумал, что за спокойной уверенностью Пестеля скрывается страстность, даже запальчивость; и в то же время Рылееву понравился ровный голос Пестеля, зоркий взгляд, от которого ничего не ускользало, твердость в отстаивании своих тезисов.

Пестель сначала встретился с декабристом Оболенским, потом познакомился с Трубецким. В разговорах с ними Пестель убеждал обоих, что надо побыстрее объединять оба общества в одно целое, добиваться, чтобы Россия стала республикой, вспоминая древнюю Грецию или Великий Новгород, и ввести для начала диктатуру Временного правительства. Если Оболенского Пестель смог убедить в правоте своих слов, то Трубецкого он не убедил – Трубецкой ужаснулся планам Пестеля, прочувственно восклицая:

–Non, non! Я решительно против диктатуры! Пусть и временной! J’ai peuz, j’ai peur! Я боюсь любой диктатуры!

–Но почему?– удивился Пестель.– De quoi vous avez peur?

–Нет и еще раз нет!– повторил Трубецкой.– Мы еще не забыли Наполеона Бонапарта!

– При чем…

–Мы не забыли, как совсем недавно Наполеон превратился из консула в императора!

–Гм, если вы намекаете на меня, считая меня будущим русским Наполеоном, то вы глубоко ошибаетесь, господин Трубецкой! Soyez tranquille!– отрезал Пестель.

Однако Трубецкой стоял на своем:

–Нет!.. Никакая диктатура не поможет России! Мы надеемся жить без диктатуры, хоть и временной!