Зима в горах

— Почему у нее такие мысли? — спросил Мэдог, внимательно разглядывая ножку своего бокала.

— Я не знаю. Может быть, я оказался несостоятельным. Я не сумел вдохнуть в нее веру в себя и решимость пройти через весь этот ужас, связанный с разводом и необходимостью терпеливо изо дня в день объяснять детям, что у них теперь другой папа. У этого откормленного борова все козыри на руках, и он сумеет пустить их в ход. Не потому, что ему так уж нужно вернуть ее, а потому, что он не любит проигрывать.

— Значит, она вернется к нему?

— Она вернется к нему, если я не сумею вывести ее из этого состояния. А у меня нет никакой надежды на это. Вы понимаете, ведь все преимущества на его стороне. У этого Туайфорда удобный обжитой дом, готовый принять в свои объятия заблудшую жену и несчастных заброшенных ребятишек. У меня же нет ничего, кроме продуваемой сквозняком часовенки в горах, кое-как приспособленной под жилье. Куда как увлекательно! Будь Дженни семнадцатилетней девчонкой, взбунтовавшейся против респектабельного дома, жаждущей свободы и la vie de Boh'eme [55] , вероятно, все преимущества были бы на моей стороне. Но она женщина с двумя детьми, Мэдог. Она свила себе гнездо и начала растить в нем своих цыплят. И я не могу увести ее из этого гнезда, не предложив ей другого взамен. Моя часовенка недостаточно для этого хороша, и пройдут недели и месяцы, прежде чем я смогу предложить Дженни что-то другое, даже если завтра же брошу все, чем я тут занимаюсь, предам Гэрета и каждую секунду своего времени посвящу этой задаче. Вот как ей все представляется, и это угнетает ее и подрывает ее веру в меня и в то, что я могу для нее сделать. Тут действует темная, глубинная сила, инстинкт самки млекопитающего, дрожащей за свой приплод, и я против этого бессилен… Да что с вами такое, черт побери?

55

Богемной жизни (франц.).

Мэдог начал раскачиваться на стуле, лицо его сияло, казалось, он вот-вот снова пустится в пляс, как там, перед отелем.

— Да объясните же, в чем дело? — резко сказал Роддер.

Мэдог встал, подошел к стойке, схватил бутылку шампанского. Он плеснул немного в бокал Марио, вернулся к столику и наполнил бокал Роджера и свой. Бутылка опустела, и он благоговейно поставил ее на стол.

— Пейте, пейте, — сказал он. — Всем вашим бедам теперь конец.

— Что это вам вздумалось…

— Пейте! — прикрикнул на него Мэдог.

Какие-то нотки в голосе Мэдога заставили Роджера повиноваться. Слабая искорка надежды затеплилась в его сердце, и он осушил бокал. Они поставили пустые бокалы на столик и поглядели друг на друга.

— Ну, так что? — спросил Роджер.

— А очень просто, — сказал Мэдог, — у меня есть возможность разрешить все ваши затруднения.

И он щелчком сбил воображаемую пылинку с рукава своего синего помятого костюма.

— Вы помните, я говорил вам, — сказал он, — что этой весной у нас здесь состоится съезд кельтских поэтов, которые выступят с чтением своих стихов перед завороженной аудиторией. Я возглавляю это дело, я должен их принимать. Это будет нечто грандиозное, небывалое по размаху. Съедутся валлийские, бретонские, корнуэльские и ирландские поэты. Да, да, и даже несколько шотландцев, говорящих на гэльском языке, если мы сумеем раздобыть таких.

— Очень интересно, — сказал Роджер. — Но мои мысли почему-то все обращаются к Дженни.

— И мои тоже. Этот съезд будет крупным событием. Начнется он в пятницу днем и закончится только в субботу вечером. Съедутся поэты, критики, ученые и, конечно, целая свита посредников и журналистов, падких на всякую сенсацию. Так вот. Теперь я перехожу к Дженни. Я знаю ее достаточно хорошо, знаю, что она образованная, способная и энергичная молодая женщина и отлично разбирается в такого рода вещах. Я не думаю, чтобы она знала хоть один из кельтских языков, но смысл мероприятия будет ей понятен. Мне не придется каждые пять минут растолковывать ей по слогам, что мы делаем и для чего. Если она возьмется мне помогать.

— Помогать вам?

— Если она примет на себя обязанности секретаря съезда, — сказал Мэдог. — И называться эта должность будет… — На секунду он задумался: — Координатор.

— А может быть, все-таки вы объясните мне, каким образом, если она будет называться «координатор», это поможет ей выбраться из тупика, в который она попала?

— Охотно, — сказал Мэдог. — Прежде всего она получит солидное жалованье.

— Вот как? Теперь вы уже дело говорите.

— Разумеется, я дело говорю. Для начала мы получаем грандиозную субсидию от ЮНЕСКО и, кроме того, весьма основательную сумму от валлийского Совета искусства и от такой же организации в Дублине. Французы пока еще ничего не внесли, но делегация бретонских поэтов направляется сюда за государственный счет.

— Ого!

— Помнится, я уже как-то раз говорил вам, — величественно произнес Мэдог, — что прошло то время, когда такого рода мероприятия приходилось делать на гроши.

— Говорили. Вы тогда еще были с этим малым, как его…

— С Андре, — сказал Мэдог. — Вот тоже еще одно очко в нашу пользу. Он приедет сюда как корреспондент канадского радио, и это даст нам возможность содрать с них хороший куш. Вы видите, во всем мире начинает пробуждаться интерес к культурам малых народов, все начинают понимать их значение. Отчасти тут играет роль и чувство вины…

— Да, да, понимаю. Но что же Дженни?

— Как только Дженни согласится принять на себя обязанности координатора Съезда кельтских поэтов, — сказал Мэдог, — она тотчас же может переехать в отель «Палас» — в приготовленные для нее апартаменты. Там хватит места и для нее и для ее детей, а если они уже ходят в школу, она может отвозить их туда каждое утро, чтобы жизнь их текла в привычном русле. Только жить они будут не дома, а вместе со своей матерью в отеле. Конечно, не спорю, это перемена в их жизни, но не такая уж катастрофическая.

— А как долго будет все это продолжаться?

— Съезд откроется в день святого Давида, первого марта. Второго марта обязанности Дженни будут исчерпаны, и она получит свое последнее жалованье.

— Второго марта, вы говорите? — сказал Роджер. Все как будто вполне совпадало с его личными планами. — А ведь это может получиться. Да, это может получиться, — сказал он, стараясь подавить захлестывавшую его радость, желание обнять Мэдога, хлопнуть его по спине, пуститься в пляс по всему залу, перепрыгивая через столики. Что это? Действие шампанского или он опьянел от предложения Мэдога?

— Конечно, получится, — сказал Мэдог. — Почему бы вам не поехать к ней прямо сейчас с этим предложением?

— А я так и сделаю, — сказал Роджер, вскакивая со стула. — И считайте, что с этой минуты она у вас в штате. Теперь я уже вижу, что все образуется. Вы нашли выход. И знаете, Мэдог… спасибо вам.

— Поэзия спасает людям жизнь, — сказал Мэдог. — Она сильна своим высоким гуманизмом. Она спасла больше людей, чем было убито болезнями.

— Меня она действительно спасает.

— Да будет так, — сказал Мэдог. — Перетащите малютку завтра в отель «Палас», и пусть готовится послезавтра же приступить к работе.

Роджер пошел на стоянку, где он оставил малолитражку Дженни. Поднимаясь на машине в гору, он все время жал на газ, то и дело переходя со второй передачи на третью и обратно. Его слегка заносило на поворотах; он напевал валлийскую песенку, вглядываясь во мрак.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Дженни по-прежнему лежала на диване одетая — казалось, она за все это время даже не шевельнулась. Роджер разбудил ее и, с трудом сдерживая радостное волнение, рассказал о предложении Мэдога. Но вывести ее из состояния тупого отчаяния было невозможно (пока, во всяком случае) — она слушала Роджера так, словно все, что он говорил, не имело к ней никакого отношения. По счастью, Роджер достаточно хорошо знал женщин, чтобы не пытаться сразу идти напролом: пусть его слова постепенно дойдут до ее сознания, а он тем временем всеми силами постарается утешить ее и успокоить. Он усадил ее возле печки, заставил немножко поесть, потом раздел и уложил в постель. Он ждал, что ее тут же сморит сон, но она сразу, молча, жадно приникла к нему, и эта безудержная вспышка чувственности озадачила его. То ли она прощалась с ним и хотела в последний раз испытать свою власть, то ли в ней наконец тоже пробудилась надежда, и она требовала подтверждения их неотъемлемости друг от друга.