Зима в раю

Я отхлебнул вина, а Джорди закурил.

– Испанские, – ухмыльнулся он, показав мне пачку. – От английских у меня в горле как будто бритвой полоснули, а уж изо рта воняет, словно у коровы из задницы. Охренеть.

Тут Элли вежливо извинилась и сбежала в дамскую комнату.

– Вот вы упомянули, Джорди, что старый Пеп до сих пор думает, будто он управляет городом, – заговорил я, не в силах оставить интересующий меня предмет. – Скажите… э-э… а что именно вы имели в виду?

– Ну, много лет назад Пеп был большой шишкой в городском совете Андрача, да, представьте себе. – Джорди наклонился, чтобы я ни в коем случае не упустил ни слова из пикантных подробностей, которые он собирался мне поведать. – Мало того, другой ваш сосед, Томас Феррер, был его помощником и заместителем. Да, черт побери, Феррер был помощником Пепа! Но и это еще не всё: Пеп был дружком сеньоры Франсиски в те далекие времена, когда она была совсем еще сопливой девчонкой – редкой, надо сказать, красоткой. Вечно эта парочка обжималась где-нибудь в саду. Ох, и давно это было! – Джорди хлопнул себя по колену и хохотнул, с нескрываемым удовольствием вспоминая о том давнем скандале. Оказывается, Франсиске в то лето было всего тринадцать, а Пепу раза в два больше. И когда старый Пако узнал о близких отношениях единственной дочери с этим всем известным бабником, поднялась такая буря, что Пепу пришлось спешно согласиться на какой-то дипломатический пост на Кубе и уехать, пока пыль не уляжется. А когда несколько лет спустя Пеп вернулся в Андрач, выяснилось, что Томас Феррер не только занял его место в городском совете, но еще и обвенчался с Франсиской. Пеп был просто убит горем. Он в отместку женился на другой девушке, но ничего путного из этого не вышло. Бедняга стал закладывать за воротник, и по ночам его часто видели валяющимся на улицах после долгих возлияний в городских барах.

Из одного из самых уважаемых людей в округе Пеп превратился в жалкого пьянчугу. Каково ему было видеть, что его бывший помощник и заместитель уверенно карабкается все выше и выше по служебной лестнице и вдобавок еще всюду появляется со своей очаровательной супругой Франсиской. Когда жизнь Пепа окончательно рухнула, а деньги закончились, он вернулся на свою маленькую finca в долине – заброшенную и запущенную с тех пор, как умерли его родители (сам он в то время работал на Кубе). Там Пеп многие годы вел жизнь отшельника: больше не притрагивался к алкоголю, день и ночь работал самыми старыми из устаревших инструментов, восстанавливал ферму и собирал собственную отару овец. И все это время он был подвергнут пытке лицезрения все более преуспевающего Томаса Феррера и обожающей мужа Франсиски: они ведь приезжали по выходным навестить finca ее родителей, располагавшуюся через дорогу от finca Пепа.

Но время лечит, и мало-помалу Пеп снова стал принимать участие в ежедневной жизни местного немногочисленного общества, хотя те потерянные годы навсегда изменили его. Теперь он был не ловким чиновником-карьеристом, счастливчиком и везунчиком, у которого весь мир был на ладони и сердце юной красавицы в кармане, а чудаковатым упертым стариком с дурным характером. Пеп вечно твердит о собственном превосходстве: одни считают это формой сумасшествия, вызванного его былым легендарным пьянством; другие же утверждают, что он всего лишь старый ворчливый неудачник, в одиночестве тоскующий по состоянию, которое растратил, песета за песетой, за те полжизни, что прожил ничуть не лучше, чем его мул.

А если мне интересно знать лично его мнение, заключил свой рассказ Джорди, то он может наверняка сказать лишь одно: этот Пеп – просто вылитый его тесть, который живет в Ковентри. Ну точь-в-точь такой же проклятый старый ублюдок – чтоб его черти взяли! – мерзкий эгоист, которого не интересует никто, кроме него самого.

– Говорю вам, – сказал Джорди, поднимаясь, чтобы пойти и продемонстрировать свои ораторские способности кому-то еще, кого только что приметил у бара, – они как две горошины в одном стручке, эти двое. Охренеть.

Уж не знаю, насколько правдивой была изложенная Джорди история жизни старого Пепа, но она объясняла многие загадочные аспекты в сложном характере нашего соседа, а также причину, по которой он придерживался невысокого мнения о Томасе Феррере. Возможно, явная неприязнь Марии Бауса к Франсиске Феррер также коренилась в той давней истории. Уж не оказалась ли Мария свидетельницей того, как в соседней апельсиновой роще Франсиска и Пеп вкушали запретный плод? Не Мария ли выдала их секрет старому Пако в приступе ревности, поскольку и сама, возможно, была неравнодушна к красавцу Пепу? Вполне вероятно, что в число должностных обязанностей Пепа входил контроль за общими расходами воды, и он использовал свое положение как прикрытие для оказания только что вступившей в период полового созревания Франсиске частных консультаций по применению одной из наиболее полезных разновидностей шланга где-то в районе колодца. А что, вполне логично, ведь тогда становится понятной и пылкая ненависть старой Марии к колодцам совместного пользования!

Конец моим домыслам положил чей-то палец, нетерпеливо постукивающий меня по спине. Это был старый Рафаэль при полном параде: лицо сияет, как глянцевое, изо рта разит вином, а от одежды – по-прежнему козлятиной. К букету его запахов добавился еще один, кисловатый аромат. Рафаэль радостно просветил меня, что так пахнет йогурт из козлиного молока, которым он намазал свои волосы. Сводит muchachas с ума, сказал он мне по секрету, после чего сердечно пожал руку и самоуверенной походкой отправился искать какую-нибудь несчастную старушку, чтобы подвергнуть ее удушению от вони на танцполе.

Челночная подача судомойками бесплатного вина вскоре прекратилась, и я предложил Элли перебраться к бару, поскольку теперь предполагалась такая схема действий: если хочешь выпить еще, заплати. Сеньор Бонет показал себя радушным хозяином, но бизнес всегда остается бизнесом.

Сэнди все еще о чем-то толковал с местным Марадоной, и по дороге к бару нам удалось подслушать фрагмент их разговора.

– Но в «Шотландских школьниках» я никогда не играл в футбол на международном уровне, – убеждал собеседника Сэнди. – Честно говоря, мне повезло, что меня вообще взяли во второй состав школьной команды… и то я почти все время провел на скамейке запасных.

– Да не дрейфь, приятель. В «Ла реале» давно уже не хватает защитника. Без дураков, поверь мне, о’кей? Так я скажу их менеджеру – он ужасный пройдоха, о’кей? – что я нашел одного классного парня – в смысле тебя. А что, идея супер, о’кей? Давай скажем, что якобы ты много играл за «Шотландских школьников» на стадионе «Уэмбли», о’кей?

– Тогда уж на стадионе «Хэмпден». Шотландия играет на «Хэмпдене», а не на «Уэмбли».

– К черту «Хэмпден», приятель. Лично я в жизни не слышал ни о каком «Хэмпдене». А вот насчет «Уэмбли» все в курсе, о’кей? В общем, так: я скормлю все это дерьмо про «Уэмбли» придурку из «Ла реала», и дело в шляпе – ты принят. Доходит? Да, без обид, приятель. Круто.

Тут ушлый Марадона, должно быть, почувствовал, что к его весьма щекотливого свойства деловым переговорам прислушивается кто-то еще. Он развернулся с мрачным видом, но когда узнал меня, моментально растянул рот в своей отрепетированной перед зеркалом однобокой ухмылке.

– Эй, папаша, ну как оно? – заорал он и дал мне тумака в плечо. – Рад видеть вас, приятель. Я как раз уговаривал вашего паренька записаться в команду здесь на острове. – Между нами говоря, «Ла реал» – куча дерьма, но нужно же где-то начинать, о’кей? Если он получит зачет с ними в этом сезоне, я договорюсь о контракте для него в «Андраче». Без обид, хорошо? Эй, миссис, потрясно выглядите, – расплылся он в улыбке, заметив сбоку от меня Элли, и бросился довольно фамильярно обнимать ее. – Вау, куколка! Эх, мне бы такую мамочку!

– О! Рада видеть вас снова, мистер… э-э… – увернулась от него Элли. – А как поживает ваша юная подруга? Она разве не с вами сегодня вечером?

Марадона вскинул брови и, не двигая головой, обратил равнодушный взгляд к бару, где стояла его влюбленная поклонница и меланхолично таращилась на своего кумира. Ее руки были сцеплены на едва заметно округлившемся животе.

– Да уж, вечно она за мной таскается, – проворчал он. – Дотаскалась вот.

– О, как мило, – сказала Элли с неловкой улыбкой. – Значит, скоро вы станете отцом?

– Ага, я и остальная команда тоже, – хмыкнул Марадона и отхлебнул пива из бутылки. – Если она захочет дать щенку имя в честь отцу, то придется ей назвать его «Андрач юнайтед», о’кей? Без дураков, в этом сезоне красотка, черт возьми, видела больше голых футболистов, чем массажист команды. Да, блин, без обид, дорогуша.

В разговорном английском Марадоны, не говоря уже о манерах молодого человека, неизменно чувствовалось сильное влияние его наставников – британских выпивох, завсегдатаев того прибрежного бара, где он работал. И хотя Марадона изо всех сил старался убедить собеседников, что и он принадлежит к этому прожженному племени, мы полагали, что в конце концов в его натуре все-таки возобладают более сильные влияния. Вероятно, пройдет немного времени, и он тоже поступит «правильно», сыграв главную роль на своей собственной вынужденной свадьбе в ресторане «Сон-Вида».