Зима в раю

Снова погас и вспыхнул свет, с эстрады скачущей по каменным ступеням жестянкой разнеслась барабанная дробь, и сеньор Бонет вышел на сцену легкой походкой прирожденного распорядителя танцев. Шаги его лишь слегка затрудняли давно ставшие ему узкими брюки, впивающиеся в промежность. Хозяин заведения подхватил микрофон, постучал по нему и дунул несколько раз, как истинный профессионал, после чего, под ответные вопли и свист публики, объявил номер кабаре. Сделав театральный жест в сторону подсобного помещения, он провозгласил:

– Se~noras y caballeros… El Flamenco Famoso de LAS HERMANAS DE GRANADA-A-A! [395]

«Оркестр» заиграл вступление к «Солнцу и тени», этой волшебной увертюре, которая звучит каждые выходные на тысячах арен для корриды. И после мучительно долгой паузы, во время которой самые жаждущие снова начали заказывать в баре напитки, труппа фламенко «Сестры из Гранады» – всего две сестры – пронеслась мимо нас в обтягивающих талию, расклешенных по низу платьях и принялась колотить высокими каблуками по каменным плиткам helader'ia.

395

Дамы и господа… Знаменитая труппа фламенко «Сестры из Гранады»! (исп.)

– Так вот над чем хихикали Чарли и Тони, – пробормотал я с многозначительной улыбкой.

Элли нахмурила лоб:

– Над танцорами фламенко?

– Вот именно. Сестры из Гранады – не кто иные, как судомойки, и два этих юных развратника стояли за дверью подсобки и подсматривали за их переодеванием.

– Ах, паршивцы! Ну, Чарли у меня за это получит!

– Я бы не стал так тревожиться, милая. Мальчишки есть мальчишки, и вообще мне кажется, что из-за пары тощих, как спички, девиц ребята вряд ли пристрастятся к подглядыванию.

– Комплекция тут вовсе ни при чем, ты посмотри только на старого Рафаэля, к примеру. У него чуть глаза из орбит не выскакивают всякий раз, когда у девушек поднимаются юбки.

– Хм. Да, должно быть, он опять пил сок с червяками. Знаешь, я думаю, нам стоит начать производство этого сока. Если судить по Рафаэлю, мы можем заработать состояние, продавая этот напиток в качестве афродизиака.

– О боже, Питер, ты только посмотри, что он вытворяет!

Похоже, Рафаэль сошел с ума. Звуки родной андалусской музыки и зажигательный спектакль цыганского танца переполнили его душу и ударили в голову – при содействии полного живота бесплатного вина, и старик присоединился к судомойкам на танцполе. Короткие пальцы щелкали над головой, резиновые подошвы кроссовок топали по жесткому полу со всей четкостью двух рыбин, брошенных на кусок мрамора. Он согнул колени и соблазнительно выдвинул таз вперед, пока сам медленно-медленно вращался вокруг девиц, уперев подбородок в грудь и грозно опустив веки в демонстрации контролируемой агрессии и едва обуздываемой ярости маленького толстенького матадора перед лицом ежика-убийцы.

Публика взревела. Крики «OL'E!» не утихали, и музыка звучала все громче и быстрее. На лбу Рафаэля заблестели капли пота, выдавливаемые его телом в знак протеста против невозможности гротескного балета, который его заставляли исполнять. Может, ступни Рафаэля и шаркали по полу кафе-мороженого в Андраче, но его сбитые с толку клетки мозга явно находились на орбите где-то над Гранадой, оставляя Рафаэля в полной уверенности, что он танцует среди звезд, словно Адонис среди сонма страстных андалусских ангелов в жарком, ароматном воздухе Сьерра-Невады.

Капли пота превратились в ручейки, а ручейки – в реки, смывая молочнокислый лосьон с волос Рафаэля на его лицо и намокшую рубашку. Судомойки покинули сцену в слезах, возможно раздосадованные тем, что этот маленький borracho [396] напрочь лишил их шансов пробиться в шоу-бизнесе, но более вероятно – отравленные вонью прокисшего йогурта в смеси с разогретыми козлиными парами.

Рафаэль остался один на середине зала – словно цыганский князь, распустивший хвост перед бивачным костром под лихорадочный перебор гитары и крики и аплодисменты восхищенных compa~neros [397] , вдохновленный ими на еще более зажигательные па своего импровизированного фламенко, выделываемые его необычайно гибкими, заряженными ритмом членами. Глаза старика были закрыты в экстазе, изо рта лился жалобный, дребезжащий речитатив его предков-мавров, а запрокинутая назад голова неистова тряслась.

396

Пропойца (исп.).

397

Товарищей (исп.).

Рафаэля вознесло.

Тем временем в реальном мире «оркестр» уже покинул сцену для очередной интерлюдии в баре, по танцполу ковылял одурманенный вином старый пастух, невнятно мыча в ступоре соло, а остальные гости удвоили залпы хохота, наблюдая за тем, как его мешковатые штаны соскальзывают все ниже и ниже с каждым неустойчивым вращением просевшей фигуры. И как только штаны опустились к лодыжкам, открывая пару мятых бежевых подштанников с задним клапаном на пуговицах, точно рассчитанный по времени сигнал от сеньора Бонета вывел из толпы двух крепких парней, которые подхватили Рафаэля, прежде чем он упал, и оттащили старикана в уединенный уголок на заднем патио, где прохладный ночной воздух приведет беднягу либо в чувство, либо – к фатальной пневмонии.

Сеньора Бонета эти тонкости не волновали. Он уже вновь оказался на сцене, представляя следующий номер программы: детский ансамбль фольклорного танца. Исполнители были одеты в традиционные майорканские костюмы: девочки в белых косыночках, которые расширялись к плечам кружевной оторочкой, в черных, с длинными рукавами, облегающих тело лифах и длинных пышных юбках разных цветов, дополненных крошечными фартучками; мальчики в белых рубашках, маленьких жилетках и широких pantalones из яркого полосатого хлопка, собранных под коленями над длинными белыми носками. Аккомпанемент обеспечивали два музыканта, тоже одетые в майорканское крестьянское платье. Один из них бил в tambor – простой барабан, висящий на плече на кожаном ремне, а другой играл на xiram'ias – небольшой майорканской волынке, которая пела более тихим, шелковистым голосом, чем ее леденящие душу шотландские кузины.

Мягкие, ритмичные мелодии – эхо Аравии, дистиллированное тысячелетием островного фольклора, – вскоре наполнили helader'ia. Танцоры переступали и поворачивались, подскакивали и кружились в изящной parada [398] , восхищая зрителей радостным энтузиазмом юности. Их представление не могло не умилить майорканское сердце, и больше всех растрогалась старая Мария. Она стояла со слезами счастья на глазах, блестела всеми пятью зубами в улыбке и поводила сутулыми плечами. Мария держала за руки двух своих правнучек и раскачивалась в такт музыке. Переливы старинных мелодий и созерцание молодежи, веселящейся в привычных движениях танца, перенесли крестьянку в добрые старые времена. Она вновь была девчонкой, пляшущей в летних полях: вот босые ноги несут ее гибкое тело над теплой землей легко, словно лист, пойманный свежим бризом, а сильные руки novio [399] держат ее тонкую талию, и вместе они кружатся и вертятся, растворившись в беззаботных мечтах отрочества.

398

Парада – остановка (фигура в танце) (исп.).

399

Жениха (исп.).

Внезапно наше внимание привлекли громогласные вокальные фанфары, раздавшиеся у входной двери:

– ЙОО-ИИ-ИИ! О, ЙОО-ИИ-ИИИИ!

Это была жена Джока, Мег, таким образом сообщавшая всем о своем прибытии в helader'ia. Полногрудая фигура Мег была окутана пышным летящим одеянием стольких цветов, будто его пошили из флагов всех стран, входивших в состав ООН. На ее лице сияла ухмылка шириной с ломоть дыни, со светлых волос свисала растрепанная бумажная гирлянда, а в глазах бриллиантами горели огоньки, порожденные неутолимой веселостью завзятой тусовщицы. В одной руке Мег держала два серебристых воздушных шарика, а в другой – наполовину опустошенную бутылку шампанского. Выездная вечеринка во плоти прибыла.

Когда речь заходила о том, чтобы хорошо провести время, Мег не было равных, и если годы, отданные еде, выпивке и развлечениям, добавили к ее талии несколько дюймов, то что с того? Она обладала врожденным оптимизмом, сломить который было просто невозможно, и ее кипучий подход к жизни отражался в лице Мег, которое сейчас было столь же лучезарно и привлекательно, как и в далекой юности. Мег была способна сорвать любое представление одним своим видом, вот и сейчас все взгляды устремились на нее, пока она пробиралась к нам, словно живой символ карнавала в Рио.