Зимние наваждения

— Кто побеспокоит — прокляну, — невнятно пробормотала колдунья, но не проснулась.

Ромиге тоже нужен покой и отдых. От яркого света и резких движений. От необходимости куда-то идти и что-то делать. А главное, от поганых мыслей, что так и норовят взорвать мозг изнутри.

Сняв асура с алтаря, нав как бы улучшил свою личную ситуацию: на тот конкретный момент. Заодно, помог миру Голкья обрести равновесие. Но не повредил ли он своему родному миру, отпустив эту тварь? Той части родного мира, без которой ему так странно, жутко и пусто? Хотя воображения не хватает представить, как асур изъял бы из земной реальности Тайный Город, не потревожив всего остального. Даже если асур просочился в прошлое и осуществляет свой план, то есть, пытается предотвратить Первую Войну. Почему совершенно другая линия исторического развития породила настолько похожую Москву? Ромига застонал сквозь зубы: загадка донимала сильнее головной боли. Но если он сломает голову, в прямом или переносном смысле, искать разгадки ему будет нечем!

Ушёл в медитацию, сосредоточив все силы организма на заживлении повреждений. Самые свежие — невелики. А за всё время на Голкья?

Тьма под закрытыми веками — Тьма в глубине его тела: в костях, связках и мышцах, в кровеносных сосудах, в нервной ткани… Родная стихия должна заполнять своё порождение от нутра до кончиков пальцев, жить в нём, действовать сквозь него… Стихия никому ничего не должна, и даже нав ей не должен, но таков правильный порядок вещей… Да, правильный. Кинуло в жар, пробрало ознобом, будто прорвало какой-то затор внутри. Тьма потекла, заклубилась, пульсируя в такт ударам его сердца. Легко. Свободно. Правильно. Он с наслаждением вздохнул полной грудью: раз, другой, третий. А потом на время перестал дышать — провалился в регенерационный анабиоз.

Сознание угасло и снова включилось, первым делом подмечая изменения в теле и вокруг. Голова прошла. Он замёрз и оголодал — ничего удивительного. А слева от него спит колдунья… Да, Ромига ясно ощутил не просто живую рядом, а присутствие магии. Сам он пуст, как после «навского аркана», но уже не туп, как кирпич.

Он! Снова! Чувствует! Магию!

Не подскочил и не заорал от радости только потому, что не захотел будить Вильяру. Затаил ликование в себе, как сокровище, лежал и блаженствовал, пока не уловил в ауре соседки явные нелады. Без энергии, без сканирующих арканов он не мог разобрать конкретики, но судя по тому, что уловил, колдунья больна, и, похоже, смертельно. Ромига знал, что она не оправилась от раны и отчаянно ищет пути исцеления. Видел, что мудрая выглядит измождённой, но не чуял, что дела настолько плохи. Всю радость как мантикора хвостом смахнула! Он уже потерял трёх голки, которые были ему небезразличны: Мули, Латиру, Наритьяру Младшего. Меньше всего желал, чтобы шебутная ведьма отправилась к щурам вслед за ними!

Приподнялся на локте, заглянул в лицо спящей. Вильяра тихонько посапывала, подложив ладошку под щёку и не пробудилась от его взгляда, а лишь улыбнулась уголком губ. Знала, кто на неё смотрит, и была этому рада? Он вздохнул, откидываясь обратно на подушку: рваная аура и осунувшееся лицо в отблесках склянки со светляками — мало вдохновляющее зрелище. Да, Ромига не любитель умирающей красоты: всех этих чахоточных румянцев, прозрачной бледности, обведённых тёмными кругами печальных глаз. Когда он встречает такое, ему хочется это добить, исцелить или поскорее пройти мимо, других желаний оно не вызывает. Вильяра ему дорога, как никто другой вне дома Навь. Потому её — исцелить. К тому же, она ему кое-что обещала.

***

Вильяра сквозь сон улыбнулась своему воину. Почуяла, что он вернулся — и дремлющим рассудком сразу поверила, что теперь с ними обоими всё будет хорошо. По крайней мере, с ними может быть хорошо. Может! Хотя бы, может.

Вернулся он битый, но не сильно: ничего такого, с чем не справился бы сам. А пока справлялся, с ним происходило… Вот прямо сейчас произошло нечто очень важное и правильное.

— Ромига? — наедине ей всегда хочется звать его настоящим именем. Сегодня захотелось, как никогда. — Где ты был?

— О, какой интересный вопрос, Вильяра! Желал бы я это знать! Мудрый Гунтара попытался вернуть меня домой. Получилось — странно.

— Расскажешь?

— А расскажу, пожалуй. Занятная выйдет сказочка.

Вильяра чувствует, что ему совсем не «занятно», а очень-очень не по себе. Однако повествует он о своих похождениях с непринуждённостью бывалого путешественника. Иногда ему не хватает слов, и колдунья не всё понимает. Как так вышло, что он услышал сказки, но не смог расспросить сказителя о своих сородичах, которые куда-то пропали? Ах, он не ушами слушал, а держал в руках слова, запечатлённые в книгах?

Да, кое-кто из мудрых, не полагаясь на память, делает заметки о важнейших событиях и соотносит их с положением светил. Охотники зарисовывают на стенах пещер и быль, и сны. В иных мирах тоже умеют подобное: Вильяре как-то приснились тонкие белые листы с рисунками, сшитые в стопку. На тех рисунках кое-где были закорючки, которыми чужаки обозначают речь. Тот, чьими глазами смотрела сновидица, умел их читать.

Вот и Нимрин-Ромига прочитал сказки о своих сородичах. А Д'oма Иули он в обычном месте не нашёл. Глядит теперь в потолок, гоняет желваки по скулам…

— Ромига, мы обязательно отыщем твой дом, — говорит ему Вильяра. — Мне сказывали, бывают миры-двойники, миры-призраки, миры-наваждения. Даже умелые сновидцы плутают среди таких. Но мы найдём твой дом, обязательно!

— Мудрый Гунтара провёл целый обряд.

— Ну и что? Ты лучше-ка вспомни, не заклял ли ты себе обратную дорогу? Не запер ли дверь, уходя? Не замёл ли следы? Может, ты не собирался возвращаться домой? Может, не желал, чтобы тебя нашли твои сородичи?

Он напрягся, как натянутая тетива, уши заострились.

— Я не помню всего. Кажется, я… Я уводил душекрада прочь. Ото всех, на кого он меня натравливал. Ото всех, кто был мне дорог. Уводил туда, где он попадёт в ловушку. Где встретит самого страшного своего врага и умрёт от его руки поганой смертью.

— Это было такое заклятие?

— Да… Вроде заклятия. Мы долго строили его вдвоём со стариком…

Нимрин зажмурил глаза и скрипнул зубами, будто от боли — нет, от злейшей досады.

— Я всё-таки не вернул старику обещание! Не. Вернул. Эсть'ейпнхар.

Вильяра долго ждала, пока он снова заговорит. Не дождалась, тихо переспросила:

— Ты не вернул ему обещание, и что?

— Я убил его этим, почти наверняка.

Вскинулся. Сел, подтянув колени, спрятал в них лицо. Он уже сидел так в день их знакомства, но в этот раз Вильяра не стала набрасывать ему шкуру на плечи. Целительское чутьё, чутьё мудрой велело его вовсе не касаться.

— Этот старик был твоим другом?

— Он считал меня своим другом и учеником. А я сделал его разменной фишкой в игре со смертью.

Иули снова надолго замолчал, и Вильяра молчала рядом. Ей же нечем утешить горе чужака о другом чужаке! Кабы речь об охотнике, она могла бы вопросить стихии и прояснить судьбу…

— Я подставил Семёныча под удар, как потом подставил Латиру. Я и тебя подставил Онге.

— Я пока жива, — тихо рыкнула колдунья.

Он развернулся мгновенно, словно подкаменник. Заглянул ей в глаза. Ничего не сказал, только зрачки высверкнули снежными искрами.

— Я жива и буду жить, — со всей возможной твёрдостью сказала она. — Ты, Нимрин, поможешь мне исцелиться. Собери бродячие алтари в круг, как Онга в Пещере Совета.