Златая цепь времен

Во-вторых. Выставка дала мексиканское искусство с древнейших времен по наше включительно. И вот, это сегодня во всем, включая мозаику, роспись, фрески в общественных зданиях и на громадных плоскостях глухих стен домов в городе Мехико, нынешние художники опирают на древность, включая ее простое копирование. Что это значит? Экзотика для туристов?

Ладно. Вообразите себе Москву, где на каждой стене изображено некое славянство эпохи не позднейшей, чем Киевская Русь. Именно так. Везде, всюду, древность выкатилась из музеев, развернулась и плеснула на все наши славянские мотивы славянскую «вязь» (она, кстати, византийская), отовсюду глядят Перуны, Свароги, водяницы и т. п.

Так сделано в городе Мехико. Я понимаю, что, вопреки всему, нынешняя Мексика стремится опереться на глубь, на подпочву. И это она хочет сделать, эта Мексика, такая внешне, этнически испанская, такая немайянская, неацтекская, неюкатанская. Испанская — это ярко видно на великолепных снимках сегодняшнего дня Мексики, людей и толп на улицах, площадях, на праздниках, в пляске, на бое быков. А вот в душу себе садит майю, ацтека. Да, дело это серьезное и, как серьезное, выпирает отовсюду, наверное, незаметно даже для тех, кто его делает. Зачем, для кого, для чего? Мода, что ли?

Не ответят, почему им сегодня так уж понравилась, так уж понадобилась далекая, беззвучно умершая древность, похороненная еще до Кортеса. В том-то и сила, что не ответят. Коль ответили бы, да объяснили бы, да еще и план представили бы, то была бы это просто очередная кампания лишь, даже не мода. Однако же тут, видимо, стараются все. Ведь без всяких этих чиновничков и чиновников муниципальных и прочих не дадут ни денег, ни разрешения «пачкать» стены небоскребов майянской и прочей символикой, которая к тому черт знает что и значит. Значит, даже чиновники разрешают либо не возражают. Невозражающий же чиновник для таких дел наилучший покровитель: ни мешать советами, ни диктовать не будет. Вот так-то…

В XV веке обитатели подвесочного к Азии континента ели грубо, так грубо, что жирную свинину почитали нежным блюдом после надоевшей говядины. Дичину особо ценили за пряный привкус, потому-то и охраняли дичь законами, на наш взгляд (если забыть о каре на лося), противоестественно-жестокими. Да ведь охраняли-то, вопреки романтике Вальтера Скотта, не как любимый объект королевской и прочей знати забав лишь, но как блюдо. В остальном, ели грубый хлеб муки простого помола. Лук — райское блюдо — и чуть-чуть овощей.

Колючие сукна из немытой шерсти — мыть было нечем — так драли шею, что всяческие пышнейшие воротники были необходимы для защиты кожи. Скучно, серо жили и наиболее сытые. Драться же умели бесподобно: примо, развлечение, выгодное для воображения, манящее выигрышем, подобно рулетке; секундо, развлечение эффектно-доступное в силу общего закона наименьшей трудности дел разрушительных. А вообще — народ был нищий, все эти рыцари. Ричард Львиное Сердце как был убит? Один из его вассалов на французской земле нашел клад. Король говорит — мое, вассал — не отдам. Ричард пошел на него походом. Во время штурма один из стрелков вассала ранил Ричарда в пятку, и король умер от общего сепсиса, ноги-то немытые.

Итак, в XV веке эти немытые, грубые, смелые и сильные рубаки отправились на всесветный грабеж. В индийском порту, где появилась первая эскадра Васко да Гамы, на встречавших ее богатых и наивных горожанах было навьючено больше шелков, больше отлично тонких тканей, больше золотых украшений и драгоценных камней, чем на всех оставшихся дома европейцах, взятых вместе. Ведь недаром же законы Западной Европы тех эпох навязывали бюргерам скромную униформу. Тут соль не в одной дворянской гордости: богатые бюргеры, дай им волю, вздуют цены на роскошь.

Грабили. И — чужим не разживешься, как объяснил мне один колхозник, мой друг, вернувшись осенью 1945 года прямо из Германии без всяких трофеев. О том, что есть исторический пример — Испания, — он не знал.

Времена изменились. Одна ли Мексика, подобно бойцу, готовящемуся к драке, укрепляется на ногах, топчется, пока подошвы не почувствуют твердую опору не наносного грунта, а первозданной скалы? Требуется: единство нации, обязательно нации исторической, извечно местной, от самой земли, от данных квадратных километров, точно определенных этими координатами и отраженных в меркаторовской проекции на этом именно бумажном листе.

26.XII.1960

*

Уважаемый Николай Онуфриевич![37]

Получил Ваше письмо и Ваш этюд «Об обрядах». Я полагаю, что Вы совершенно правы и фактически, и эмоционально. Последнее слово я употребляю не случайно.

Отвечаю Вам не с целью дать якобы научный разбор Вашего этюда, — я не дипломированный историк, — но чтобы поделиться с Вами некоторыми моими мнениями, добытыми путем многолетней работы.

Было, есть и будет не только ряд исторических школ, но внутри каждой — группировки, весьма и, зачастую, яростно спорящих. Это естественно, здесь нет ничего плохого: сражаются и математики, и физики, и прочие представители «точных» наук.

Кто же из сражающихся если не прав, то хоть более прав? Чтобы ответить на такой вопрос, нужно обратиться к методу диалектического материализма. Методу, а не цитатам. Попробую выразить то, что я называю моим мнением о подходе к историческим явлениям. Мне кажется, что нужно опираться на следующее:

А. Биологически человек за свой исторический период, — скажем, за последние десять тысяч лет, — ни в чем не изменился. Череп, костяк — те же. Следовательно, таково же и вмещаемое. И коль я действительно хочу быть материалистом, для которого сознание есть феномен всех физиологических функций, то человек прошлого для меня должен быть не только понятен, но и близок. На самом деле, мы привыкли к поэтически звонким словам — столетие, тысячелетие. Однако же столетие есть лишь смена трех поколений, а тысячелетие — тридцати. Не только за столетие, но и за тысячи лет человек физически измениться и не мог.

Б. Старый метод историков сводился к повторению и к толкованию источников. Каждый считал себя умеющим толковать критически. Сейчас в число источников все шире входят археологические находки. И, несмотря на небольшое число последних, уже опровергнуты такие данные, полученные из писаных источников, как отсутствие у древних славян своего железа, отсутствие ремесел и некоторое др. Иначе говоря, древние славяне уже давно успели выйти из эпохи собирательной, куда их не так давно относили. Дело в том также, что писаные источники не говорили о вещах общеизвестных, всем и без того понятных. Поэтому надобно помнить, что летописцы писали лишь о выдающихся событиях. Поэтому в некоторых наших летописях есть «пустые годы». Составитель отмечал: в таком-то году ничего не произошло. Это необходимо иметь в виду, как и то, что в летопись попадали эксцессы скорее, чем обычно-мирные дела. Так, например, репутация новгородских ушкуйников как разбойников создана не тем, что все они были скоры на руку и на добычу, но потому, что в писаное преданье попали те, кто ославился.

В. Помнить, что многие писаные памятники по нескольку раз редактировались. Римско-византийские источники исполнены агитации и проч., проч.

Арабские источники носят сказочный характер, и с примесью клубники, что обязательно. Поэтому отношение к арабским источникам, казалось, должно быть наиболее критичным.

Передо мной книжка: Бузург ибн Шахрияр «Чудеса Индии». В ней полно нелепостей и с клубничным и с прочими оттенками, однако же Институт востоковедения АН СССР рекомендует книгу, как «один из интереснейших памятников»… И что интересно. На суде однажды уличенный во лжи свидетель лишается доверия. Историки же поступают иначе: источник-де здесь ошибается, но далее он хорош. И сами историки тоже не отстают. В. О. Ключевский писал по поводу замены смертной казни денежными штрафами на Киевской Руси: «Значит, режь, бей, грабь, только князю плати». Так же несерьезно В. О. Ключевский писал по поводу проведения транссибирской дороги: «Теперь сибирские дети останутся без молока». Они же, историки, работая с источниками, отбирали часто то, что им нравилось, что подходило под схему.