Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…
Шрифт:
– На рубль, – сказала тихо доцентша.
– На два! – прокричали за моей спиной знакомые голоса.
Обернувшись, я увидел знакомых ранних бегунов.
Конечно, на высоком не было зеленого трико с красными яблоками, а на коротыше – красного с зелеными, но их вельветовые лапсердаки с никелированными пуговицами выглядели комично.
– Племянник вышел из леса, – сказал высокий, хмуро лыбясь.
– Попил молока – и влез, – добавил коротыш.
– Слез – и снова попил, – закончил длинный.
И апологеты утренней трусцы
– Да! – вскричала Нинель Осиповна, разворачивая меня вокруг оси на сто восемьдесят фуршетных градусов. – Познакомься: Василий Васильевич.
Я надлежащим образом, без усилий дополнительных мышц, пожал руку тщедушному бородачу в ориентальной рубашке навыпуск.
– Муж Оленьки!
Нинель Осиповна внесла полную ясность.
– О-лень-ки!
Повторила, змея, громко и по слогам, как дефективному.
– У вас замечательная супруга.
Не о погоде же заводить речь.
– Я в курсе.
– И стреляете вы из арбалета прилично.
– Я в курсе.
У бородача оказался урезанный словарь.
– Канапе чрезвычайно удачные.
– Я в курсе!
Василий Васильевич отчалил.
Доцентша взяла меня за локоть.
– А вон доктор физико-математических наук Скудаев.
– Катерины не вижу.
– Она из-за гордости не посещает наши мероприятия.
Я вдруг забыл и про канапе, и про воланы с икрой, и даже про крабовые тарталетки.
– Нинель, ты не вспомнила, на кого похож Ванюша?
– Нет… Что-то вызывает ассоциативный ряд, но без фиксации.
– А ты присмотрись… Может, здесь среди присутствующих обнаружишь ключевое звено.
Нинель Осиповна, не забывая продолжить опробование раутных угощений, принялась бесцеремонно разглядывать окружающих.
– Ба!
Я понял: доцентша кого-то узнала.
– Ба! Динь, а вон тот бородатый – это сам Колченов!
– Хочешь сказать что, Ванюшка произошел от специалиста по вшам и блохам?
– Я удивлена, ты знаком с трудами Колченова?
– Немного.
– Динь, да у Колченова же профиль римский и губы развратного Цезаря.
– Не подходят вроде.
– Достал… Ну не могу сконцентрироваться… Слишком большое количество отвлекающих факторов.
– Тарталетки, волованчики…
– Хочешь, познакомлю с мужем Лидуни?
Доцентша кивнула в сторону заносчивого типуса.
– Теперь понятны апокалиптические настроения Лидуни. С таким дядей проведешь ночь и поверишь в первую, вторую, третью, четвертую, пятую, шестую и седьмую печать.
– Не смешно, – и Нинель Осиповна без сопровождения отправилась подлизываться к математическому гуру.
Создалась благоприятная ситуация для пробного зондирования.
Насытившись перед разговорно-силовой акцией, я начал выбирать достойную жертву.
Нинель Осиповна попала в дискуссионные тиски между чемпионствующим доктором в искристом блейзере и его подобострастным замом
в сером двубортном костюме.Я допил шампань, откупоренную в честь поросят.
Кто-то провозгласил тост за будущего Нобелевского лауреата.
И приступил к действиям, за которые полагаются другие, более строгие премии.
Отсечь от ученого стада наиболее перспективную, в смысле слива информации, особь не представлялось особенно сложным.
Главное – выполнить несколько предварительных условий.
Не попасть ненароком в поле зрения втянутой в ожесточенный спор Нинели Осиповны, которая напирала и словесно и физически, пытаясь довести оппонентов до фрустрации…
Наметить укромный, желательно изолированный уголок для тет-а-тета.
Я шагнул за доску, испещренную химическими, с преобладаниями кислорода и углерода, формулами.
В зале добавилось гостей и официантов.
Шампанское усугубляло броуновское движение ученого люда.
Глава 5 Острый диспут
Перемещаясь по залу в хаотичном стиле одинокой газовой молекулы, я открыл скромную дверцу служебного назначения.
Среди пылесосов для влажной уборки, допотопных швабр и пронумерованных ведер было неуютно, зато интимно.
Отдавало нашатырем, стиральными порошками да сохнущими тряпками.
Эта рабочая каморка идеально подходила в качестве допросной комнаты.
Осталось завлечь внутрь кого-нибудь поразговорчивей и с врожденной тягой к доносительству.
Вернувшись в зал, я нацелился на средней комплекции мыслителя, выводящего в одиночестве химические формулы на пластиковой доске.
– Пройдемте, – сказал я по-ментовски грубо и безапелляционно.
– Это Самсонов, это не я, – почти всхлипнул формулист и выронил фломастер.
– Надо пообщаться без свидетелей, – сказал я деловито, как опер.
– Это Самсонов…
– Не здесь, пожалуйста, – шепотом попросил я ласково, по-следовательски.
– Понял, не мэнээс.
Естественно, втиснутый в уборочный закуток мыслитель запнулся о пылесос, уронил швабру и опрокинул пустое ведро.
– Это Самсонов…
– Об этом расскажете позже.
– Понял, не мэнээс.
– В данный момент внутренние органы интересует непорочное зачатие.
– Туфта, – мыслитель прыснул дистиллированным смехом. – Лажа!
– Вы уверены?
– А сколько мне дадут за доносительство?
– Три шелбана, две баночки, один хук – выбирай.
– Понял, не мэнээс.
Мыслитель уронил последнюю швабру и рассыпал белый порошок.
С правоохранительной точки зрения это выглядело как арест поставщика дури.
А также развертывающаяся сцена нон-стоп смахивала на вербовку сексота.
Впрочем, с определенной стороны наше уединение тянуло на извращенное свидание: двое любителей, подсевших на стиральную бяку и нашатырный спирт, ловят глюки.