Злые вихри

– - Чортъ знаетъ что такое!-- устало проговорилъ Аникевъ.-- Неужели ничего не могутъ придумать поумне этого издвательства надъ старымъ и, очевидно, больнымъ человкомъ?

– - А ну-ка придумай! Вдь, скука тоже! Изъ дома въ домъ одн и т же небылицы переносятся, вс передаютъ ихъ другъ другу, connaissant fort bien leur g'en'ealogie, ровно ничему не вря и все-таки дйствуя и судя такъ, будто бы вс эти враки были святою истиной...

Но Аникевъ уже не слушалъ или, врне, слышалъ совсмъ другое.

Платонъ Пирожковъ внесъ на поднос «крушончикъ» и роздалъ прохладительный напитокъ въ высокіе тонкіе стаканы.

Аникевъ чокнулся съ Вово, медленно выпилъ до дна и подошелъ къ піанино.

И снова, какъ передъ блестящимъ обществомъ Натальи Порфирьевны, холодныя клавиши ожили и запли. Но это были ужъ не мечты, не погибшія надежды, не борьба жизни, не пожаръ страсти и отчаянный призывъ къ наслажденію. Это было именно то, что почудилось Вово въ жилищ артиста: грустный шопотъ витающихъ призраковъ, ихъ жалобные вздохи.

Вово сидлъ съ забытымъ стаканомъ въ рук и жадно слушалъ.

Дятелъ стоялъ у двери, уныло опустивъ носъ, но скоро неодобрительно мотнулъ рукою и тихонько вышелъ.

А призраки пли такъ внятно, такъ хватали за душу, что Вово почти уже начиналъ понимать, о чемъ именно поютъ они, на что жалуются. Вдругъ въ ихъ мелодію ворвалось что-то новое, звонкая, серебристая нотка безпечнаго дтскаго смха. Только смхъ этотъ сейчасъ же замеръ, и опять зашептали, залетали въ мучительной истом тоскующіе духи... Тише, тише... такъ тихо, будто въ безсонной темнот стучитъ только, обливаясь кровью, усталое сердце, а потомъ... нтъ, это невыносимо, это мучительнй и жалобнй, чмъ вс вздохи призраковъ...

– - Перестань, ну чего ты! c'est insoutenable... будто ребенокъ тонетъ, зоветъ и плачетъ!-- крикнулъ Вово, подбгая къ піанино и хватая руки Аникева.

Все смолкло.

Аникевъ повернулъ къ пріятолю блдное лицо, испуганно взглянулъ на него сухими, расширившимися глазами.

– - Ты понялъ?!. Въ этомъ все... и я не могу больше,-- прошепталъ онъ.

Вово начиналъ соображать. Ему стало очень неловко. Онъ налилъ стаканы, заставилъ Аникева выпить и принялся болтать всякій вздоръ, чтобъ отвлечь пріятеля отъ печальныхъ мыслей. Онъ разсказалъ даже нсколько смшныхъ и неприличныхъ анекдотовъ, которыхъ у него былъ всегда неистощимый запасъ, невдомо откуда бравшійся.

Но Аникевъ, въ другое время громко смявшійся и неприличному анекдоту, лишь бы онъ былъ остроуменъ, теперь очевидно ничего не понималъ. Его внезапно охватила такая слабость, что онъ легъ на диванъ, вытянулся, заложилъ руки за голову и закрылъ глаза. Ему казалось, что его заливаетъ какая-то волна и что онъ вмст съ нею опускается все ниже и ниже. Голосъ Вово все слаблъ, удалялся,-- и все исчезло.

– - Миша!.. да никакъ ты спишь?

Вово прислушался и увидлъ, что это предположеніе врно.

Носъ дятла показался у двери. Онъ не спша, осторожно ступая, подошелъ къ дивану и грустнымъ тономъ громко произнесъ:

– - Баринъ, а баринъ!

Отвта не послдовало.

Тогда онъ отошелъ на нсколько шаговъ, зажегъ свчу, стоявшую на стол, взялъ ее и таинственно поманилъ Вово.

– - Ваше сіятельство, пожалуйте-ка!

Вово прошелъ за нимъ въ сосднюю комнату, оказавшуюся спальной. Тутъ было тоже уютно. Вово втянулъ въ себя воздухъ.

– - Чмъ это такъ сильно пахнетъ?-- спросилъ онъ.

– - А вотъ-съ, изволите видть, этимъ самымъ-съ,-- мрачно произнесъ Платонъ Пирожковъ, беря съ туалетнаго стола бутылку ярко-зеленой жидкости и подавая ее князю.-- Варвена-съ индйская, настоящая, вотъ этакими громадными бутылями выписываемъ и по нсколько разъ на дню прыскаемъ всю спальню, блье, все. Больше трехъ лтъ какъ безъ этого жить не можемъ, а по-моему-съ духъ тяжелый, пронзительный, и сколько разъ у меня отъ него голова болла.

– - Нтъ, ничего, пахнетъ не дурно,-- сказалъ Вово, наливая себ на ладонь изъ бутылки, а потомъ растирая руки.

Платонъ усмхнулся.

– - Да, вдь, чего стоютъ-съ, выписки-то эти.. А я, знаете, хотлъ спросить у вашего сіятельства... какъ вы нашли барина?

Вово прислъ въ кресло у кровати и пристально смотрлъ на дятла.

– - Ну, вотъ что, Платонъ Пирожковъ, разсказывай все по порядку,-- серьезно и внушительно произнесъ онъ.

XI.

Платонъ взглянулъ въ дверь, прислушался и тотчасъ же возвратился.

– - Спятъ, теперь ежели не расшевелить, до утра не проснутся. Это у насъ, вдь, давно завелось, не по-людски. И въ деревн, да и за границей то же было. Иной разъ всю ночь, до поздняго утра, за книжкой либо просто со своими мыслями просидятъ на одномъ мст. Часу въ десятомъ будить придешь, а они: «а? что? никакъ ужъ утро?» Другой разъ вотъ этакимъ манеромъ, во всемъ какъ есть, одмшись, приткнутся гд-нибудь на диван и спятъ. Боже упаси разбудить,-- такой крикъ пойдетъ, что хоть святыхъ уноси... Да нешто одно это! Одно слово, ваше сіятельство, никакъ невозможно. Замыкался я совсмъ, несогласенъ больше, уходить хочу...

– - Это ты-то? Уходить отъ Михаила Александровича? Хорошъ гусь!

– - Нечего гусь! Каковъ ни гусь, а все-жъ таки и я человкъ... всю-то жизнь какъ рабъ за ними, какъ цпная собака стерегу, а что въ томъ проку? Какая мн отъ нихъ благодарность? дло начну толковать, а они только ругаются: «ничего, молъ, ты не понимаешь, дуракъ, едеотъ!» Обидть-то легко, едеотомъ-то, а ужъ чего тутъ не понимать... кто другой, можетъ, а я ихъ понимаю вотъ какъ! наскрось вижу. Да и кого угодно со стороны спросить,-- всякъ скажетъ, что при такой жизни до добра не дойти: либо смерть моментальная приключится, либо желтый домъ. Такъ-то-съ.

– - Однако, постой, Платонъ Пирожковъ,-- перебилъ его Вово: -- говори ты толкомъ.

– - Толкомъ и я хочу, ваше сіятельство,-- вздыхая, протянулъ дятелъ:-- какъ увидлъ васъ, такъ и оснило. Все выложу какъ на духу, образумьте вы барина, не то я ни часу, вотъ какъ Богъ святъ, не останусь. Вы баринъ ласковый, настоящій, съ измальства я на васъ, ровно какъ на родного нашего... чай, помните, пажикомъ-съ еще хаживали, при барын Софь Михайловн, а потомъ при бабушк... Можетъ, во всемъ Питер у насъ такого... дружбою и пріятельствомъ любящаго, такъ сказать, друга не найдется...

– - Такъ что-жъ ты тянешь?

– - Я не тяну-съ, а нельзя-жъ безъ объясненія... кабы вы все видли, такъ сами бы то же сказали... Одно слово: сотворите вы божескую милость, ваше сіятельство, уговорите ихъ, помирите съ барыней, съ Лидіей Андреевной...

– - Съ Лидіей Ангреевной?! Ты никакъ и впрямь рехнулся...

– - Не рехнулся я... знаю, что трудно, да коли другого ничего не остается,-- какъ тутъ быть? А вотъ зачмъ мы сюда пріхали,-- спросите!

– - Ну?

Платонъ сдлалъ испуганное лицо, таинственно наклонился къ Вово и, чуть задвъ его по щек носомъ, шепнулъ: