Злые вихри

– - Воля ваша, или сумасшедшій, или ужъ отъ своего этого ужаснаго характера, чтобы вамъ досадить и страдать заставить!-- перебила madame Бубеньева. Но Лидія Андреевна, поглощенная воспоминаніями, не обратила вниманія на ея слова и продолжала:

– - Я письма перехватывала, никого до него не допускала, и все-таки не уберегла. Доврился онъ этому каторжнику Медынцеву, отдалъ ему весь капиталъ. Я какъ узнала, въ ужасъ пришла. Только, конечно, сама еще тогда не знала, какой это негодяй Медынцевъ... А онъ меня успокаиваетъ, говоритъ: «вотъ ты меня считаешь ни на что неспособнымъ, непрактичнымъ, такъ я докажу теб обратное. Меньше чмъ черезъ годъ нашъ капиталъ удвоится». Ну, вы знаете, черезъ годъ не было ни капитала, ни Медынцева. Кажется, урокъ хорошій на всю жизнь, кажется, посл этого можно придти въ себя и начать меня слушаться, а онъ -- какимъ былъ, такимъ и остался.

– - Да, ужасный, ужасный человкъ!..-- повторяла, качая головою, Варвара Егоровна.-- Счастье еще, что у васъ одна Соня.

– - Хоть и одна Соня, а все же, вдь, и ей жить надо!-- съ отчаяніемъ въ голос воскликнула Лидія Андреевна.

– - Что же вы теперь думаете длать?

– - А ужъ и не знаю. Я въ такомъ чаду, что не могу собраться съ мыслями.

– - Знаете что?!-- внезапно сообразила Варвара Егоровна.-- Времени терять нечего, вдь, теперь все ясно, онъ расточитель, его необходимо взять подъ опеку, только этимъ способомъ можно еще спасти то, что осталось!

Лидія Андреевна задумалась.

Потомъ она схватила свою голову руками и громко заплакала.

– - Я не могу больше!-- кричала она, совсмъ уже не владя собою.-- Я не хочу нищеты, я его жалла, я не жаловалась, выносила все. Но вижу, что моя деликатность съ нимъ насъ только погубитъ... Я его не буду жалть больше... я сорву съ него маску... пустъ вс видятъ, какой это человкъ!.. Ахъ, скажите, пожалуйста, артистъ, талантъ, идеалистъ, художникъ!.. развратный, низкій человкъ -- и ничего больше, самый жестокій эгоистъ -- вотъ онъ кто!..

Она остановилась, переводя духъ.

Въ это время за спущенной портьерой, изъ сосдняго будуара, раздались громкія всхлипыванія.

Лидія Андреевна стремительно кинулась туда и заглянула за портьеру.

Прелестная худенькая двочка съ длинною тяжелою блокурою косой стояла посреди будуара, вся какъ-то съежившись, вся трепеща и горько, горько плача.

– - Зачмъ ты здсь? Что ты тутъ длаешь? Чего ты ревешь? Какъ ты имешь подкрадываться? Вдь, я теб сколько разъ запрещала!..-- крикнула Лидія Андреевна.

Двочка подняла великолпные глаза, полные слезъ, испуганно и безсмысленно посмотрла на нее, притиснула руку съ мокрымъ платкомъ себ къ груди -- и стремительно убжала.

XV.

Лидія Андреевна заперла на ключъ дверь изъ будуара въ коридоръ и вернулась къ своей гость.

– - Что это съ Соней?-- спрашивала Варвара Егоровна,-- Она плакала? неужели слышала?

– - А вотъ видите!-- заговорила Лидія Андреевна, въ волненіи ходя по гостиной.-- Это еще мое мученіе... несносная двочка, вчно какъ-то подкрадывается и слышитъ то, чего ей не слдуетъ слышать. Плакса, нервная, обидчивая... мука, мука мн съ нею! Вдь, сколько времени просто дышать она мн не давала -- все объ отц, все объ отц... такая тоска! и никакими мрами я не могла съ нею сладить. Ну, наконецъ, славу Богу, перестала, ни слова теперь о немъ никогда...

– - Вы думаете, она его забыла?

– - Нтъ, я этого не думаю... Только... дти, вдь, очень чутки, она понимать начинаетъ, какъ онъ виноватъ передо мною... такъ никогда о немъ и не заговариваетъ... Вотъ эти слезы ея, эта нервность!.. Надо лтомъ непремнно везти ее, если не за границу, такъ хоть въ Крымъ... Въ мор ей купаться, чтобы окрпнуть... Кумысъ тоже ей принесетъ пользу... Я ужъ съ докторомъ говорила, онъ со мною согласенъ, находитъ, что надо везти ее непремнно... А тутъ эти дла, эти ужасы относительно Снжкова! Что-жъ такое будетъ!

– - Я говорю, надо опеку,-- ршительно объявила Варвара Егоровна:-- а то, вдь, чего добраго, онъ послднее возьметъ, да и отдастъ кому-нибудь, какой-нибудь женщин...

– - Вы слышали? что такое? новое еще?-- глухимъ голосомъ произнесла Лидія Андреевна, остановись передъ нею.

– - Нтъ, я ровно ничего не слыхала... я такъ, свое предположеніе...

– - Говорите, говорите все, не скрывайте отъ меня, ради Бога!

– - Милочка, не волнуйтесь, ma parole, я ничего не слыхала... если бы слышала что... разв вы меня не знаете, я бы ни минуты не могла скрыть отъ васъ, прямо бы къ вамъ...

Лидія Андреевна, дйствительно знала ее, а потому могла ей поврить. Стала бы она скрывать!-- Первая прибжала бы, да еще и съ разными прибавленіями.

– - Ахъ, зачмъ только вы коснулись этой гадости!-- съ брезгливымъ жестомъ вдругъ воскликнула Лидія Андреевна.-- Отвратительно, тошно и подумать! Ну, какъ же не фальшь, не жалкая, грязная комедія! Идеалистъ, художникъ! Вдь, это началось съ перваго времени, я вамъ, кажется, говорила... Какой же онъ мужъ, какой семьянинъ? И чего онъ отъ меня требовалъ! Смшно и противно вспомнить. Онъ не могъ выносить ночной кофты, папильотокъ, ну и всего такого... онъ былъ бы доволенъ, еслибъ я сидла всегда передъ нимъ въ бальномъ плать, съ цвтами въ волосахъ, сидла бы и съ нимъ кокетничала, принимала разныя граціозныя позы, вела поэтическіе разговоры.

– - Жизнь не бальная зала и не поэзія, la vie est toujours la vie -- глубокомысленно замтила Варвара Егоровна.-- Безъ ночныхъ кофточекъ можно только простуду схватить -- и ничего больше!

– - Вотъ это самое и я ему говорила, хоть и была еще тогда совсмъ двчонкой... Я ему говорила: я теб жена, а не танцовщица!... Вдь, не могла же я въ самомъ дл стснять себя съ утра и до вечера у себя въ дом, играть вчно роль куртизанки... Аспазіи какой-то, чтобы ему нравиться. Я никогда ни на одного мужчину не взглянула; но это, кажется, ему было не по вкусу. «Если не для меня, такъ хоть для другихъ будь привлекательна, будь женщиной!» Такъ и говорилъ...

– - C'est un monstre de perversit'e! Чудовище!-- въ негодованіи взвизгнула madame Бубеньева.

– - И двухъ лтъ не прошло посл нашей свадьбы, какъ онъ сталъ все чаще и чаще объявлять мн, что я «оскорбляю его эстетическое чувство». Я, говоритъ, не могу жить безъ красоты и гармоніи... Какъ вамъ это покажется! вдь, поврить трудно!

– - Dieu Sait quoi!

Варвара Егоровна пожала плечами и фыркнула своимъ совинымъ носикомъ.

– - Ну, скоро и стала я замчать, что онъ ищетъ эту свою красоту и гармонію... сначала, конечно, мучилась, оскорблялась, унижалась до ревности, объяснялась съ нимъ, плакала, больная лежала, а потомъ ужъ и рукой махнула. Я слышала, онъ обвинялъ меня въ томъ, что я рдко дома бывала... Прежде я любила и музыку, и пніе; но, вдь, всему есть предлъ, онъ до одуренія меня довелъ своею музыкой, своимъ пніемъ, своею этою артистичностью и поэзіей! Дуры всякія, въ него влюбленныя, появляться стали, а онъ все браковалъ: не то, говоритъ не то! Каково же было все это выносить порядочной женщин!

– - А, вдь, у васъ весело бывало!-- неожиданно для самой себя воскликнула Варвара Егоровна, очевидно вспомнивъ что-то пріятное.

– - Можетъ, кому и было весело, только не мн. Вс веселились, а я хлопотала и видла, что мы живемъ не по средствамъ. Къ тому же, я терпть не могу этого вчнаго цыганскаго табора, этой безалаберщины, шума. И чего, чего стоили вс эти обды, да ужины! А дла -- хуже, да хуже! Со службой ничего не вышло. Вдругъ -- полное разочарованіе! Все надоло, все невыносимо, скоре въ деревню, въ Снжково. Это въ феврал-то, въ глушь! Для меня, вы знаете, хуже деревни быть ничего не можетъ. Мн надо очень, очень мало; но безъ Петербурга я жить не могу. Отправился одинъ; я сократила расходы... Прізжаю въ Снжково въ конц мая. Онъ неузнаваемъ, загорлъ, глаза блестятъ... Такъ сразу и встртилъ: кузина, кузина, Алина, Алина! Какая еще тамъ кузина проявилась! Никогда о ней и слуху не было, седьмая вода на кисел...