Злые вихри

– - Помнишь,-- наконецъ, сказала она:-- какъ хорошо вислъ этотъ портретъ въ Снжков, какъ онъ всегда былъ эффектно освщенъ. Помнишь, какъ мы подъ нимъ съ тобой сидли въ зеленой комнат.

– - Да,-- глухо отвтилъ Аникевъ:-- но ужъ больше никогда сидть тамъ не будемъ, все ршено, ты застала меня за письмомъ къ брату. Я пишу ему, что согласенъ, пусть онъ покупаетъ Снжково. Другого выхода нтъ...

Щеки Алины вспыхнули, и глаза ея радостно сверкнули.

Онъ самъ началъ, теперь нужно...

XXXII.

– - Выходъ есть, и очень простой,-- сказала она:-- завтра у насъ будутъ деньги.

– - Какія деньги?-- изумленно спросилъ онъ.

– - Обыкновенныя, настоящія, какія всегда бываютъ,-- отвчала она, подходя къ нему, обнимая его и нжно ему улыбаясь.-- Къ несчастію, не столько, сколько бы мн хотлось и сколько нужно для того, чтобы отогнать отъ тебя вс эти противныя заботы, чтобы сдлать тебя такимъ же свободнымъ и безпечальнымъ, какимъ ты былъ прежде. Но погоди немного, не больше году -- и все придетъ, все придетъ, моя радость...

Онъ сразу поблднлъ и отстранилъ ее отъ себя задрожавшей рукой.

– - Что ты говоришь? Что такое? Ты, кажется, предлагаешь мн деньги... твоего... мужа...

– - Ахъ, Боже мой, милый, не длай такихъ страшныхъ глазъ!-- еще нжне продолжала она.-- Я вовсе не предлагаю теб денегъ князя. Это мои, мои собственныя деньги. Я теб не говорила, вдь, я, наконецъ продала мою землю и даже очень, очень выгодно. И вообще, какъ могла и сумла, за это время я устроила свои собственныя денежныя дла. Ну, словомъ, у меня теперь, сейчасъ вотъ, есть готовыя деньги... конечно, une mis`ere, всего, какихъ-то тамъ тридцать пять тысячъ... Но для начала, чтобы покончить со всми твоими теперешними затрудненіями, вдь этого довольно?

– - Алина!-- воскликнулъ вн себя Аниковъ.-- Подумай о томъ, что ты говоришь!.. Ты меня оскорбляешь... Конечно... я понимаю... ты не даешь себ отчета въ своихъ словахъ... ты по поняла, что они значатъ. Ну, такъ оставь же это, и никогда не вздумай возвращаться къ подобному вздору, если не хочешь, чтобы я не на шутку разсердился... Мн и такъ тяжело,-- говорилъ онъ, въ волненіи отходя отъ нея и садясь къ столу.-- Я все же думалъ, я, вотъ видишь ли, былъ совсмъ увренъ, что ты хоть немного меня знаешь и что такого предложенія мн... мн и ты не сдлаешь!

Она его знала, знала его мнительную обидчивость, его, иной разъ, совсмъ болзненное самолюбіе. Поэтому-то до сихъ поръ она и но ршалась предложить ему свои деньги. Поэтому-то ей и трудно было начать такое объясненіе.

Но, вдь, вотъ прошла послдняя минута, послдняя крайность, и только она одна можетъ дйствительно выручить, что же тутъ для него, обиднаго?..

Должно быть, она не такъ принялась, сказала какое-нибудь неумстное слово. Какое? Ей казалось, что она говоритъ именно какъ слдуетъ, и то, что слдуетъ. Но онъ такъ чувствителенъ, такъ нервенъ. Онъ совсмъ боленъ. Надо, однако, его уговоритъ, успокоить...

Она вся была полна страстной къ нему нжностью и въ то же время боялась его, боялась въ немъ тхъ для нея непонятныхъ сторонъ его характера, его внутренняго міра, которыя и тогда еще, въ счастливое снжковское время, иной разъ выступали передъ ней наружу и пугали ее потому, что она ихъ не понимала.

Онъ такъ добръ, такъ нженъ, такъ терпливъ и деликатенъ, но въ то же время, изъ-за чего-то неуловимаго, изъ за какого нибудь слова, намека, даже ложно понятаго намека, въ немъ просыпается какъ будто совсмъ другой человкъ -- жестокій, неумолимый, котораго ничмъ нельзя тронуть. Онъ превращается въ какой-то камень и стоитъ на своемъ, хоть погибай все на свт...

Неужели и теперь нашла на него такая минута? Но, вдь, любитъ же онъ ее, любитъ. Какъ же сметъ онъ оскорбляться, какъ можетъ самъ онъ не понимать того, что такъ просто, такъ ясна?..

– - Миша,-- сказала она, подходя къ нему, опускаясь передъ нимъ на колни на коверъ и беря его холодную руку въ свои маленькія, горячія и сильныя руки:-- Миша, вдь, ты для меня все... дороже тебя никогда, никогда у меня не было и быть не можетъ... вдь, я тебя люблю, я твоя не на день, не на годъ... а на всю жизнь... Вдь, наша любовь не шутка, не капризъ, не развратъ. Вдь, если и теперь ты взялъ меня... значитъ, и ты также меня любишь!.. Если наша жизнь сложилась не такъ, какъ мы бы хотли... если передъ свтомъ мы должны притворяться чужими другъ для друга, такъ все же по настоящему, въ дйствительности, ты мн мужъ, а я теб жена... мы съ тобою одно... По какому же праву на мое самое простое и естественное предложеніе ты мн такъ отвчаешь? Какъ смешь ты мн говорить, о какомъ-то оскорбленіи?! Разв твои дла для меня не все равно, что мои собственныя? Разв мы не обязаны выручать другъ друга, если можемъ?!

Но на него именно нашло то, чего такъ боялась Алина. Его гордость, его самолюбіе рвали его на части. Онъ поддался имъ и увлекся. А когда онъ увлекался чмъ бы то ни было, его подхватывалъ какой-то вихрь, кружилъ ему голову, путалъ его мысли, и онъ, обезволненный, уносился все впередъ и впередъ, не имя силы остановиться и даже не помышляя объ этомъ.

Онъ оказывался въ области фантастической, и дйствительность для него исчезала...

– - Не старайся уговорить меня, Алина,-- мрачно сказалъ онъ:-- все это не то, совсмъ не то! Ты, можетъ быть, и была бы права при иныхъ обстоятельствахъ. Но, вдь, вотъ, хоть ты и хочешь меня уврить, что предлагаешь мн свои деньги, он все же не твои деньги, а того господина, котораго вс называютъ, да и ты сама называешь, твоимъ мужемъ. И отвратительне, обидне того, что ты мн Предлагаешь, ничего быть не можетъ... Очнись...

– - Нтъ, это теб надо очнуться,-- перебила она его:-- я теб говорю, что это мои... мои собственныя деньги! Хочешь, я теб покажу копію съ купчей, объясню и докажу происхожденіе каждаго рубля...

– - И все же ничего не докажешь, такъ какъ ты тратишь на себя средства князя, и тратишь такъ много! Этимъ самымъ все, что у тебя есть и можетъ быть, откуда бы оно ни прошло къ теб, принадлежитъ ему. Ты связана съ нимъ матеріально неразрывными цпями. Представь, вдругъ онъ завтра разорился, потерялъ все. Онъ приходитъ къ теб и говоритъ: «Жена, ты все время жила на мой счетъ, и я содержалъ тебя роскошно, я тратилъ на тебя огромныя деньги; теперь у меня ничего нтъ; но у тебя есть свои средства, верни же мн хоть малую часть того, что я на тебя затратилъ... Что-жъ ты ему отвтишь? Вдь, если ты скажешь ему, куда именно двала свои деньги... онъ узнаетъ, что ты, принимая отъ него, содержаніе, сама... содержала Аникева!.. Какая гадость!.. Нтъ, Алина, я виноватъ во многомъ, я жилъ глупо, можетъ быть, даже преступно передъ своей душою, потому, что вотъ начинаю невольно и все сильне презирать себя, а это значитъ же что-нибудь!-- но на роль какого-то «Альфонса» я неспособенъ...

Будто электрическій ударъ пронизалъ ее. Она выпустила его руку, поднялась и стала вередъ нимъ, сама теперь поблднвшая и негодующая.

– - Не я, а ты меня оскорбляешь, жестоко оскорбляешь, хоть я отъ тебя и не заслужила этого,-- произнесла она глухимъ голосомъ.-- Это ты не понимаешь, что такое говоришь!..

Она замолчала и потомъ, уже боле спокойно и даже слабо улыбнувшись, прибавила:

– - Однако, не ссориться же намъ... Я понимаю, ты такъ разстроенъ, нервенъ, нездоровъ... Ну, успокойся же, милый, и не говори страшныхъ словъ, они между нами неумстны...

Аникевъ былъ вн себя. Онъ совсмъ потерялъ способность разсуждать спокойно и видть дйствительность. Вихрь уязвленной гордости крутилъ его все сильне. А между тмъ онъ не выказывалъ никакихъ вншнихъ признаковъ раздраженія. Онъ говорилъ, какъ въ тихомъ бреду, усталымъ голосомъ:

– - Нтъ, я совсмъ спокоенъ и сказалъ именно то, что есть. Къ чему себя убаюкиваютъ сказками! Наше положеніе и тяжело, и некрасиво... Наша любовь трудна... да и та ли это, прежняя ли любовь?.. Вотъ тогда, помнишь, мы любили другъ друга по настоящему, тогда ты не стала бы унижать ни себя, ни меня, предлагая мн деньги...