Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

— Захотелось.

— Не больно-то тут тихо. — Девушка рассмеялась, запрокинув голову, мотнула головой в сторону города. Каштановые волосы рассыпались по плечам. — Люди на медах уже всех соседей побили, да на Змея войной пошли.

— Хорошо — на медах, не на деле.

Девушка поёжилась, Мечислава коснулось тёплое плечо.

— Отчего же? Разве ратный подвиг не пьянит настоящего воина?

— Кто не видел крови да огня на стенах града, тому в битвах лишь куш мерещится. А что же в такое тёмное время дочь боярина у речки гуляет? Или внучка?

— Правнучка.

— Ого! Кордонец не похож на такого старика!

— А я, значит, похожа? — Девушка наигранно наморщила носик.

Мечислав понял, что сморозил, смутился, сказал поспешно:

— Нет-нет, я не это имел ввиду!

Звон бронзовых колокольчиков разнёсся по реке. Милана смеялась так чисто, что князь и сам развеселился. Успокоившись, лёг на живот лицом к девушке, та сидела, обхватив колени руками и положив на них подбородок. Мечислав устроился поудобнее, отчего боярская правнучка снова улыбнулась, в лунном свете на щеке отчётливо проступила ямочка.

— Никого не боишься, красна-девица?

— Не боюсь, князь. С приходом Змеевой сотни нам уже давно ничего не угрожает. И, потом… — Милана многозначительно замолчала, стрельнула зелёным глазом.

— Что?

— Что же мне будет, если рядом такой сильный витязь? А пришла я к тебе с вопросом.

— Чего же сказать тебе, милая?

— Люди наши всё гадают, зачем ты в воротах щит велел поставить?

— Не догадываешься?

— Догадываюсь. А ты — всё равно скажи.

— Есть города, что приходится брать силой. Не люблю я этого — кровь и огонь, сопротивление и насилие.

— Да, это ужасно. А если города сами отдаются?

— А если они сами ворота отворяют, без сопротивления, тоже не люблю.

— Силой не любишь, и когда сами — тоже? Как же тебе угодить, а?

— А вот так. Все знают, чем закончится, но создают видимость сопротивления.

— Любишь сопротивление? Когда во врата силой?

— Нет, врата открыты, а я ладошкой едва-едва. Тогда вроде бы — и я взял — и город сопротивлялся. Не битва получается, а игра и все при своих, видишь?

— Да, едва-едва ладошкой. Но, зачем, князь? Разве не нравится, когда по добру?

— Нравится, милая, очень нравится. Добротой да лаской можно потом, когда и так всё понятно. Но впервые войти в город я должен сам, хоть раз, но — сам, сам, сам… по своей воле, своим решением, понимаешь, Миланушка?

— Понимаю, Мечислав, понимаю…

***

Бояре разошлись, сославшись на поздний час и ранние дела. Мечислав ушёл прогуляться. Воины внизу тоже разошлись, но иначе: орут песни, обнимаются с горожанами, ещё чуть — драться начнут. Девки подливают, заглядываются на витязей-освободителей, примериваются, прикидывают задумчиво, на кого будут похожи детки. Точно драки не миновать.

Тверд лениво поглядывал по сторонам, делал вид, что присутствие Змеева сотника его совсем не беспокоит. Тот не спешил начать разговор, словно присматривался к молодому боярину, думал, стоит ли. Боярин решил — разговору не миновать, отчего бы не начать первым.

— Ишь, Ершака разошёлся. Стол проломит.

— Да, гулять кряжичи умеют. Кряжичи и, пожалуй, блотинцы.

— Мы братья, вернее — родственники. Боги одни, обряды, наречие.

— Как же так получилось, что всё едино, а княжества разные?

— Ну, как? Старший брат остался княжить здесь, младший — набрал дружину, ушёл внаём. Поскитался, пообтрепался да осел южнее, в блотинской деревеньке. Так и породнились. У нас и на меттлерштадтских границах родни много, и на дмитровских. На западе.

— Потому и воюете за деревеньки?

— Наверное. Как понять — чья земля, если половина жителей слева, половина — справа?

— А с Полесьем не воюете?

— На севере? Нет, конечно! Кому оно нужно: там холодно, — Тверд рассмеялся, посмотрел на сотника, хлопнул по колену ладонью. — Шучу. Мы с Полесьем — совсем родня. Наша с Мечом мама — оттуда.

На миг осёкся, нащупал серьгу, к горлу подступил комок. Сотник явно заметил, решил сменить.

— А Лесовцы чьи?

— Были ничьи, стали наши.

— Как это — меж двух княжеств — ничья деревня?

— А никак. Воры в лесу построили.

— Воры? Чьи?

— Наши и меттлерштадские. Воли захотели, чтобы налоги не платить.

— И что, за них войны не было?

Тверд рассмеялся.

— Были, сотник, целых две. Дважды мы войска высылали, дважды теряли.

— В бою?

— Какое там! Места глухие — поди, найди деревню в чаще! Битвы не было, а войска домой возвращались с потерями. Вот и плюнули.

— Как же теперь нашли?

— Теперь — другое дело. С тех пор, считай, лет сорок прошло, тропинки дорогами обернулись.

— То есть, если бы Меттлерштадские войска пришли первыми…

— Деревня принадлежала бы им. Если бы взяли.

— А воевать за неё не станут?

— Теперь не станут. Змеевы земли не воюют. Да и кордон мы там поставим, таможню, дороги растопчем. Мечислав приказал мужикам просеку в Кряжич рубить, обещал лес покупать. Наладится.

— Вот как? А не хотелось бы послужить Змеевым землям?

— Это ещё как?

— А вот так. Змеево войско караваны охраняет, а вот толковых воинов нам не хватает. Если твой брат согласится со своим войском стать летучей армией, приграничных войн вы избежите.

— Как это — летучей армией?

— Где надо, там и войско. Где рвётся, там и шьём.

— Не знаю, не знаю. По части подраться он, конечно, не дурак.

— Так чего не согласился?

— Откуда мне знать? Может ещё не засвербело. Только пришли, на радостях и отказался.

— А если время не терпит — как быть?

— А к чему спешка?

— На северо-востоке степняки дикие земли разоряют.

— Что значит — дикие?

— Не связаные Змеевыми путями. Не наши.

— Тогда, какая вам до них беда?

— Как знать, как знать. Люди гибнут. А они — пахари, воевать не умеют, помощи просят.

— Помощь просто так не даётся, сотник, тебе ли не знать?

— Знаю. Они к Змеевым землям примкнут, а вам с Мечиславом — серебро наёмное.

— Кто же Кряжич оставит?

— Никто, сиди, правь. А Мечислава надо уговорить. Возьмёшься?