Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

Остаётся сеновал, куда приходится лезть по скрипучей неудобной лестнице. К середине лета заготовленное прошлой зимой сено почти закончилось, Тихомир заставил выбросить остатки и сжечь, пока не сгнило. Приходилось спать на голых досках. Сначала хотели ночевать прямо в поле, в свежих стогах — тепло и мягко. Но получили отлуп от пахаря: в доме кто работать будет? Пришлось спать прямо на досках, благо, лето выдалось тёплым. В дожди жались друг к дружке, обнимались, растирали, дышали в ладони. Вроде и тепло, даже душно, а всё равно мёрзко. По узенькой доске братья так наловчились бегать с тяжёлой тачкой, что успевали поутру и коров накормить и навоз убрать и на пахоту почти не опаздывали.

Едва закончились сенокос и перепашка паров, началась жатва, братья наглотались полевой пыли, казалось на всю оставшуюся жизнь, приходили на пустой сеновал и валились с ног.

Иногда и про ужин забывали.

Тихомирова жена заметила, приносила еду прямо на сеновал, сбивчиво объяснив мужу, дескать — не место робятам за семейным столом. Тот почесал пшеничную окладистую бороду, согласился. С тех пор дорога в дом для них была заказана.

К осени привыкли к тяжёлому распорядку, согнали детский жирок. Дряблые мышцы окрепли, выступили жилы, ведро с водой теперь не казалось таким тяжелым.

А с первым снегом, поутру, Тихомир выгнал детей на улицу босиком, в одних рубахах, криками и бранью заставил бежать вокруг полей. Ничего не понимающие братья выполнили приказание, да и как его не выполнить: дурной пахарь на лошади норовит задавить да, нагайкой погоняет. К обеду пригнал в терем, дал отдышаться, велел кормить до отвала, сам сидел напротив, смотрел на ничего не понимающих княжичей:

— Что, решили всю жизнь робятами прожить? Нет, уж — дудки! Сирот у меня и без вас хватает. Селитесь в своей комнате. Сегодня отдыхайте, а с завтрева, с утра, начинаем из вас князей растить. Мать! Дай княжатам штаны тёплые, обувь закажи, из старого они уже выросли.

Мечислав посмотрел на плачущего брата, в глазах защипало, повернулся к Тихомиру:

— Дядя Тихо… дядька… я же зарубить тебя хотел.

— Правильно, что хотел. — Пахарь погладил мальчишку по голове, тяжёлой ладонью похлопал по плечу. — Но зарубить меня — тебе ещё учиться и учиться. Я твоему отцу дружину вырастил такую, что в честном бою её никто взять не мог. Со спины Четвертак только и справился. Только, чур! Это ваши последние слёзы, ясно? Всю зиму из вас воинов делать буду. А весной…

Тихомир посмотрел на детей с сомнением, покачал головой:

— А весной видно будет. Сдаётся мне, Миродар время упустил.

Доннер

Разве можно такое забыть и простить? Как же теперь управлять этими людьми?

Из воспоминаний вырвал окрик давешнего Ерша.

— Князь! Прости дурака за вчерашнее. Хватил лишнего, язык отвязался. При всех прошу — прости дурака! А?

— За что, Ёрш? — Мечислав улыбнулся, пряча сокровенное в дальнюю каморочку, как прячут самое ценное. — Прав ты: я-то пришёл, а куда вам деваться? Сдержу своё слово, на четвёртый день всех пристроим, кому смерть на скаку опостылела. А кому дорога дальняя на доле, тому княжий куль с серебром, да — дорога скатертью. Остальным — землю, плуг, да счастье житейкое. Вон его счастья сколько, с коромыслами ходит да зыркает. Выбирай, други!

Ёрш даже подпрыгнул от радости.

— Дык, и я о том же! Нашёл я своё счастье! Сегодня и нашёл. Остаюсь в Кряжиче, долю мою в казну забирай!

Окружающие кто присвистнул, кто удивлённо вскрикнул, некоторые захлопали в ладоши. Ёрш! Свободный словно ветер, чуравшийся казюков и насмехающийся над ними, теперь сам отдал свою долю в казну, помогая князю ставить новое государство.

К пятидесятнику подходили, громко хлопали по плечам, спрашивали, кто же его, Ерша, выловил, да на какую блесну. Руками без прикорма! Голыми руками выхватили, кричали другие. Да-да, руками, и не только руками, но точно — голыми. Друзья смеялись, посмеивались, насмехались и хохотали, но всем видом показывали, чтоб не принимал всерьёз, все рады за Ерша, что он наконец-то нашёл свой дом, своё счастье, корягу, под которой теперь спрячется и никто уже не достанет. Ну, что Ёрш, пришло время нереста? На новый взрыв дружеских подковырок пятидесятник раскраснелся, заулыбался глупо и неуверенно взъерошил соломенные волосы, Мечислав поднялся, похлопал друга по плечу.

— Молодец, Ершака! Будь боярином подкняжьим. Хочешь, соху дам, хочешь — молодь копью учи. Твоё копьё — лучшее в моей дружине. А война придёт, вставай в строй! Или десяток ершат ставь, на меньшее не соглашусь, понял?

Двор огласил новый взрыв хохота, Ёрш стоит счастливый, раскрасневшийся, словно рак, конопушки засияли тёмными звёздами на загорелом лице.

— И на свадьбу зови, — закончил князь так душевно, что молодец даже слезу смахнул.

— А как же?! Главным гостем приходи!

Дружинники поздравляли, отходили оглядываясь. Ёрш оказался первым, а ведь и у других в голове то же самое. Отвоевались. В походах князь столько раз обещал им кусок земли, дом, размером со свой терем, да тихий, спокойный труд.

Нет, не нужно сейчас спешить да торопить. Пусть дозреют.

Вторак подошёл неслышно, как всегда. Лишь зашуршала рубаха до колен. Длинные чёрные волосы волхв раскидал по плечам, пусть сохнут на утреннем солнце.

— Ты чего, княже, мамке такое посулил, что она от меня отвязаться не может? Женить меня на ней обещал?

— А, — Мечислав хлопнул себя по лбу, — забыл совсем. Девку битую в верхнюю комнату перенести надо, там света больше. И осмотри её, мамка грит — совсем плоха.

— Сделаем. Мамка ещё и на тебя жалуется, говорит, чуть не зашиб.

— Врёт. Я тарелку плашмя кидал, ни за что, не прибил бы.

— Твоё плашмя из неё последнее выбило.

— Да я в дверь попал! Полей, сапоги надену.

Вторак плеснул из ведра на ноги князя, смыл песок, рассмеялся:

— Ладно, шучу. Она и так глупа как пробка. Пошли, твою девку посмотрю. Да и перенести её надо, ты прав.

— А я-то зачем?

— Я, что ли её понесу? Я слабый, у меня пальцы чуткие, а ты вон сильный какой, старуху пожалел.

Мечислав связи не понял, посмотрел на волхва глупым сусликом.

— Князь! — окрикнули от порога, — Вот ты где! А я тебя ищу.

Твердимир подошёл, как договорились, с другого входа, дружина замерла в ожидании. Братья обнялись, весёлый гвалт возобновился с новой силой. Мечислав отстранился, посмотрел в озабоченное лицо брата:

— Что там ещё?

— Ключница за мной увязалась, с тобой спутала. Что-то о девке и светлице бубнила.

— Да. Идите с волхвом, перенесите её наверх. А мне тут ещё надо Ерёмку найти.

— Зачем? Сдался он тебе.

— Хочешь сам казну считать? Вот, то-то. Идите.

***

Вымытый, чистый, как ясно солнышко, князь принял брата на завтрак в палате, где проснулся. Девки, пока умывался, прибрались, проветрили, хотя, после свежего воздуха почуял, что в палате и правда, больно мужитятиной спёрло. Ничего, для этого благовония есть. Уселся в своё кресло, плотник всё утро приставал спинку заменить, пришлось выгнать. Пусть бояре помнят о силе княжьего гнева. С Твердимиром и Втораком договорились узнавать о Змее исподволь, раз уж вчера разговор толком не заладился. Вторак — человек нужный, надо подкормить его тараканов. Да и то, теперь понятно, что все дела нужно было решать не сходу, а устроить пир горой, всех принять да обласкать, в баньке попарить да подмышками пощекотать. С места лишь в атаку хорошо, а дела государственные спешки не любят. Может и с клеймёными зря так с ходу разобрался.