Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

— Нет, — возразил брат, — с ворами ты правильно так. — Пришёл, решил и забыл. Это верно.

Мечислав возился с тушкой запечённого рябчика, покрутил в руках, бросил на блюдо, схватился за квас:

— Может и верно, а может и… знаешь, братец. Пора Опоре сообщить, что моё дело — военное, а боярином городским у нас ты будешь. Тебе и в делах этих разбираться.

— Не рано? — глянул Тверд с подозрением.

— Завтра поздно будет. Примут меня и всё, весь наш уговор насмарку.

— Мне наш уговор поперёк горла, брат. Если ты сладишь с хозяйством, так я в тень уйду. А первые твои шаги мне нравятся: и власть показал и милость свою.

— Ну, нет. Держи слово иначе. Мне войско — тебе город. Ты младше, но умнее — всегда в шашки обыгрывал.

— Это потому, что ты поля целиком не видишь. В натиске ты силён, да на засаду слеп.

— Знаю-знаю, ты мне сто раз уж об этом толковал.

— А ты учись! Прибьют меня или отравят, кто тебе сечи придумывать будет? Змей Горыныч?

Мечислав покачал головой, снова схватился за квас — в горле словно Степь.

— Учусь я, учусь. Четвертака вон как разыграли — сотни воинов не потеряли убитыми!

— Да, с Четвертаком у нас славно вышло. А теперь надо бояр да Змеева сотника разыграть. А это — народ жжёный, крепкий, под дождём не размокнет.

— Не размокнет, — раздалось за спиной Мечислава. Вторак вошёл через маленькую дверь, ведущую в самую верхнюю комнату терема. Руки держат тряпку, мнут, пальцы находят малейшие пятнышки, трут до блеска. Мечислав всегда удивлялся этим длинным полированым пальцам, что больше похожи на женские, намазанные маслом. Но как они вправляют вывихи. Да не людям, люди слабые — лошадям!

Волхв кинул тряпку в угол, девки приберут, схватился за квас, кадык заходил вверх-вниз. Наконец отлип от кружки, вытер рукавом подбородок, серые глаза недобро полоснули по столу. Пальцы ловко вырвали грудку завёрнутого в тонкое сало тетерева, отправили в рот. Жевал задумчиво, словно проверял, в достатке ли орехов да брусники, кивнул, повторил ожидающим братьям:

— Нипочём не размокнет. Такие под дождём лишь крепчают да деревенеют, как дубы. Я вчера их лиц толком и прочитать не смог.

Мечислав поднял бровь — не часто услышишь от волхва, что он кого-то не «прочитал». Видно, городские битвы сильно отличаются от честного боя, где всё ясно, как на этом вот столе со снедью. Впрочем, это понятно: бывало, в соседних городах люди так различаются, что волхву приходилось целую неделю разбираться в местных обычаях. Да что в городах! В одной деревне люди от простой шутки схватятся за животики, а в соседней от неё же не раздумывая — за вилы!

Князь кивнул в сторону двери:

— Как она там?

Волхв пожал плечами:

— Спит, бредит. Хочешь послушать?

— Чего там слушать…

— Не скажи, мыслю я, непростую птицу ты подбил.

— Ладно, пошли. Брат, идёшь?

— Идём. — Твердимир поднялся, облизал и вытер ладони об штаны, но, повинуясь взгляду Вторака, пошел к серебряному тазу на табурете в углу, где Мечислав уже натирал руки сильно разбавленным щёлоком.

Глава вторая

По винтовой лестнице, в сопровождении волхва, поднялись на небольшую площадку перед самой высокой в тереме комнатой. Мечислав потянул воздух, задышал чаще. Знакомые с детства запахи пробивались даже сквозь дверь. Глянул на Вторака, тот сосредоточенно переводил взгляд с одного на другого. На лице Твердимира застыла детская улыбка:

— Тоже почувствовал? Я сюда поднимался первый раз, еле заставил себя дверь открыть. Хотел проснуться.

С трудом взяв себя в руки, Мечислав повернулся к двери, попытался унять взбесившееся сердце, готовое — если он ещё немного промедлит — прорвать грудь и рвануться в комнату. Дрожащая рука то тянулась к деревянной ручке, то отхватывалась обратно, в душе шла невидимая борьба.

Вторак шепнул за спиной:

— Давай, ты должен это сделать, иначе с каждым разом будет всё труднее.

— Да. Ты прав, это надо сейчас, сразу. — Мечислав решительно взялся за ручку, потянул.

Всё точно так же, как десять лет назад. Четыре широких окна освещают комнату со всех сторон, в восточное через лёгкую занавеску светит солнце. В дальнем от двери углу стоит большое, в рост человека, бронзовое зеркало. В другом углу — обшитый железными пластинами огромный сундук, в третьем — широкая кровать с шолковым пологом от комаров. По всей комнате развешаны самодельные берестяные обереги — смешные лесовички. Как говорила мама — игрушки для домового.

Она любила много света. Миродар нарочно приказал сделать для неё комнату на самом верху: чтобы тень соседних домов не бросалась в окна. В комнате ничего не изменилось, словно Четвертак за десять лет ни разу сюда не заходил, но челядь продолжала прибираться, стирать пыль, собирать паутину, окуривать. Казалось, ещё миг — ступени заскрипят, в комнату войдёт мама, ещё та — из прошлой жизни, какой её запомнил — в голубом платье, кокошнике, расшитом речным жемчугом. Она вообще любила жемчуг — кольца, серьги, бусы и браслеты — на всё это они жили после изгнания. Богатую даму привечали во всех гостевых домах и лишь перед самой её смертью братья узнали, что не знатность чахнущей в одиночестве княгини было тому причиной, а, небольшой ларец, изукрашенный жемчужными узорами. От того ларца осталось лишь воспоминание да две серебряные серьги.

Князь достал из-за пазухи тонкий шнурок, поцеловал перламутровый шарик, повернулся к брату. Тот тоже сжимал в руке предсмертный подарок матери. Мечислав убрал драгоценность обратно, ближе к телу, взглядом поблагодарил волхва и, вздохнув, шагнул к кровати.

Откинув полог, Мечислав присел на краешек, посмотрел на ушибленую. Девка спала, до самого подбородка накрытая пуховой периной. Лиловый синяк по-прежнему закрывает правую половину лица, нос свёрнут набок, губы распухли, стали синими, как у русалки, выгоревшие соломенные волосы лежат на подушке, поверх одеяла. За спиной засопело, Мечислав повернулся.

— Синяк спадёт, — прошептал волхв, — вправлю нос. Сейчас к костям не подобраться. Чем ты её?

— Дверью. С пинка.

— Всё у вас — дверью, с пинка. Изверги, — Вторак закатил глаза, показывая богам, что эти двое — сами по себе, а он тут случайно оказался.

— Может быть окна занавесить? Пусть спит.

— Не вздумай. Свет ей полезен — быстрее синяки сойдут.

— А… нос? — Мечислав не мог откинуть навязчивую мысль. — Девка с таким носом…

— Вправлю, вправлю, не беспокойся. Ещё краше будет.