Змеи и лестницы

– Хорошо. Никто и пальцем не тронет этого слизняка.

– Громче! – требует Миша. – Скажи так, чтобы слышали все.

– Никто и пальцем не тронет…

– Айди.

– Никто и пальцем не тронет Айди, – Аццо деморализован.

– С сегодняшнего дня и во веки веков!

– С сегодняшнего дня и во веки веков, – послушно повторяет он.

– Все слышали? – голос Миши исполнен торжества. – Все?

Удо бормочет себе под нос что-то невнятное, Тилло все еще валяется на земле. Дело сделано, и можно отцепиться от Аццо, и пнуть его ногой напоследок, чтобы закрепить успех. Но Миша не делает этого: настоящие полицейские великодушны.

В спину ей летят сдавленные проклятья, но она не отвечает на них.

– Дура! Сумасшедшая! Еще встретимся, погоди!

– Я не против, – бросает Миша, не обернувшись.

Она не оборачивается даже тогда, когда слышит шаги за спиной. Это не Аццо и не Тилло – Айди-Ящерица, Миша знает это точно.

…Он окликнул ее через три квартала, в тот самый момент, когда Даги подумала: пора бы тебе проявиться, дружок.

– Эй! Я просто хотел сказать…

– Что?

Миша развернулась на сто восемьдесят градусов. Так резко, что Айди едва не налетел на нее. Вид у него был неважнецкий: куртка и штаны залеплены грязью, на лице – темные разводы, волосы всклокочены, под левым глазом – ярко-малиновая царапина.

– Спасибо. Вот что я хотел сказать. Ты меня спасла.

– Пустяки.

– Совсем не пустяки. Здорово ты им врезала. Спасибо. Твоя сумка. Возьми. И спасибо еще раз.

Все шло так, как и предполагала Миша: Айди забрал ее сумку, оставленную возле ристалища. А теперь он должен сказать… Должен сказать…

– Можно я провожу тебя?

Именно этой фразы она и ждала.

– Наверное, лучше мне проводить тебя. Как думаешь?

Айди улыбнулся – первый раз за все то время, что Миша знала его. Это была хорошая улыбка, очень хорошая. Наверное, она могла быть еще лучше, если бы не брекеты. Впрочем, не продержавшись и пяти секунд, улыбка сбежала с его лица, уступив место сосредоточенности и даже какому-то испугу.

– У тебя кровь на щеке.

Это известие оставило Мишу совершенно равнодушной. А Ящерица достал из кармана свежий, ослепительно белый носовой платок.

– Можно?

– Конечно, – она пожала плечами.

Платок заелозил по ее щеке.

– Тебе правда не больно? – спросил Айди.

– Не больно, – Миша пожала плечами. – А что там?

– Синяк. Большущий. Но откуда взялась кровь, я не знаю.

Только теперь она вспомнила про разбитый нос Аццо. У мельницы и лопастей было одно-единственное слабое место – кровотечения из носа. Они могли возникнуть просто так, посреди урока, и тогда Аццо покидал класс. Чтобы вернуться за три минуты до звонка или вовсе на перемене. Аццо – хитрый и жалеть его не следует. Что же касается Миши – она все сделала правильно. Наказала дрянных мальчишек и спасла невинного.

В криминальной полиции за это полагается благодарность от начальства и, возможно, ценный подарок. Что-то вроде часов с гравировкой: «Dura lex, sed lex» [8] .

Покончив со щекой, платок переместился ниже, на куртку Миши.

– Ты чего?

– Ничего, – Айди смутился. – Ты испачкалась.

– Ты тоже не очень чистый.

Улыбка снова озарила лицо Ящерицы.

– Если хочешь… Мы можем пойти ко мне и почистить твою куртку. Если хочешь.

– А где ты живешь?

8

Закон суров, но это закон (лат.).

Еще одна уловка агента под прикрытием. Миша прекрасно знала, где живет Айди. В пяти минутах отсюда, если идти шагом и думать о суровости закона. В двух – если бежать во весь дух. На соседней улице, в самом ее конце, в двухэтажном доме с двумя входами. Первый этаж занимает похоронное бюро отца Айди. Четыре окна на втором всегда задернуты шторами. Наверное, это и есть та нора, в которую ежедневно заползает Ящерица. И из которой ежедневно выскальзывает.

А в маленькой, затянутой крепом витрине на первом этаже выставлены венки, увитые восковыми, грустными каллами.

На подходе к каллам Айди забеспокоился и даже замедлил шаг.

– Мой дом… Он немного странный.

– Это из-за мертвецов? – простодушно спросила Миша.

– Почему?

– Все знают, что ты имеешь дело с мертвецами.

– Я не имею дела с мертвецами.

– Ну, твой отец…

– Я не имею дела с мертвецами, – еще раз повторил Айди.

– Я – не против мертвецов. Я их не боюсь. Мой дедушка говорит, что бояться нужно живых.

– Таких, как Аццо и Тилло?

– Нет. Аццо и Тилло – никто. Повтори.

– Никто, – голос Ящерицы прозвучал неуверенно. – Только они об этом не знают.

– Теперь знают.

Миша так и не поняла, в чем заключалась странность дома Айди. Разве что – он был немного запущенным, забитым совершенно ненужным, на ее взгляд, хламом. И шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на комодики, шкафчики, трехногие каминные табуретки, этажерки и консоли. На полу лежали свернутые ковры, а по углам были распиханы ящики с книгами.

– Вы недавно переехали? – поинтересовалась Миша.

– Пять лет назад. А до этого жили в Киле. Ты была в Киле?

Из городов, которые успела посетить к своим двенадцати годам Миша, можно составить довольно внушительный список, но Киль там не значится. Зато значатся Рим и Римини (прошлогодняя летняя идея папы), египетский Шарм-Эль-Шейх (позапрошлогодняя зимняя идея мамы) и побережье Коста-Бланки (идея носилась в воздухе, и мама с папой подхватили ее одновременно). На Коста-Бланке было жарко, очень жарко, а в Киле, насколько может судить Миша, жара случается редко.

Ни слишком комфортный для ящериц климат.

– Мой дедушка живет в Таиланде.

– Здорово! – восхищение Айди кажется Мише несколько преувеличенным.

– Это на другом конце света. Я была там сто раз.

До сих до Таиланда не удалось доехать никому из их маленькой семьи, но полицейским под прикрытием врать не запрещается.

– На другом конце света, – зачарованно повторяет Ящерица. – Я бы хотел уехать туда. Возьмешь меня с собой… Как-нибудь?

Первый раз в жизни Миша жалеет Айди-Ящерицу, готового убежать куда угодно, лишь бы не сталкиваться ежедневно с Аццо и Тилло. Но беда в том, что свои Аццо и Тилло найдутся везде: у таких парней нюх на слабых и никчемных ящериц. Чем быстрее Айди поймет это, чем быстрее превратится из ящерицы хотя бы в саламандру, тем лучше для него.

– Не знаю, – голос Миши звучит непривычно мягко. – На край света я обычно отправляюсь с друзьями.

– Я… Я хотел бы быть твоим другом. Это возможно?

У полицейского под прикрытием тоже есть сердце. И сейчас оно ведет себя странно: замирает, как воздушный гимнаст на трапеции, а потом камнем падает вниз – и тут же взмывает вверх. Еще ни разу ни один человек не предлагал ей свою дружбу. Ни одна девчонка, что уж говорить о мальчишках! Айди, конечно, можно рассматривать лишь как половину мальчишки, но это нисколько не умаляет ценность поступившего от него предложения.