Змеи и лестницы

– Я искал тебя.

– Странно. Я никуда не уезжала из Франкфурта и живу там же, где и пятнадцать лет назад, – она все-таки позволила втянуть себя в диалог.

– И каждый вечер покупаешь китайскую лапшу в магазинчике на углу. Я искал тебя, но это не означает, что я тебя не нашел.

– Ты… Ты следил за мной? – Миша потрясена.

– Нет. У нас, безнадежно штатских людей, это совсем по-другому называется.

– Как давно ты за мной следишь?

– Я не делал этого специально, поверь. Всего лишь видел тебя несколько раз… У магазина, с этой дурацкой лапшой.

– Она не дурацкая.

– Прости.

– Значит, ты вспоминал меня?

– Чаще, чем мне хотелось бы, – Айди совершенно серьезен, от улыбки на лице не осталось и следа. – Мне кажется, что-то важное ушло из жизни вместе с тобой. Что-то очень важное.

Не здесь. Он не должен говорить этого здесь, в казенном и неприкаянном месте, среди тесно придвинутых друг к другу столов, телефонов и сейфов. Нужно остановить его, немедленно.

– Мы были детьми. А теперь – выросли. Все изменилось, Вернер.

– Когда-то ты звала меня Айди.

– Ты сам попросил не называть тебя так.

– Ты ничего не забыла.

– Забыла. Хотя это стоило определенных усилий.

– Я очень виноват перед тобой, Миша.

– Не стоит ворошить прошлое.

– И я хотел бы все объяснить.

– Нечего тут объяснять.

– Мы могли бы увидеться? В неформальной обстановке?

– Боюсь, что это невозможно. Нерабочие контакты с подозреваемыми…

– Разве меня в чем-то подозревают? – Айди удивленно вскидывает бровь.

– Я сказала – «подозреваемый»? Прости. Пока ты только свидетель.

– Я сообщил тебе все, что знал. Но если ты интересуешься моим мнением о Готфриде Шолле…

– Меня интересуют факты.

– …он был не очень приятным человеком. С двойным дном. Может быть, даже с тройным.

– А поподробнее?

– Подробности можно получить… к примеру, сегодня вечером. Если ты не занята.

– Я занята, – голос Миши звучит не слишком убедительно.

– Как насчет завтра?

– У меня очень плотный рабочий график.

– На следующей неделе?

– Нет.

– Это смешно, – не выдерживает Ящерица. – Почему ты не хочешь встретиться со мной?

– Я готова встречаться с тобой. Столько, сколько потребуется. Как представитель закона. Не требуй от меня большего, Вернер.

Слова даются Мише с трудом. Ей хочется плакать и хочется, чтобы этот красивый, незнакомый ей мужчина снова стал мальчиком с цыплячьей шеей. Тем самым мальчиком, чьи пальцы так часто сжимали ее ладонь в поисках защиты и понимания.

В поисках любви.

– Я понимаю, – в глазах Айди проступает звериная тоска. – Мне жаль. Ты даже не представляешь, как мне жаль. Но я понимаю.

– Вот и отлично. Так что там с двойным дном Готфрида Шолля?

– Я сказал, что мы встречались трижды. Это не совсем так. Еще один раз… последний… я видел его в маленькой забегаловке неподалеку Центрального вокзала. Кажется, это было что-то похожее на «Донер Кебаб». Место неопрятное… мм-м… и не слишком располагающее. Готфрид был не один. Через минуту после того, как я его заметил, к нему подсел человек. Они перебросились парой фраз, и Шолль передал ему кое-то.

– Что именно?

– Маленькая вещь, которую легко положить в карман. Жесткий диск.

– И что в этом необычного?

– Время. Было пять часов утра. И тот человек, которому Готфрид передал диск. Он не мог появиться в этом районе. Ни при каких обстоятельствах. Вернее, появиться там его могли заставить только чрезвычайные обстоятельства.

– Ты знаешь этого человека?

– Думаю, ты тоже о нем наслышана.

– Кто же это?

Вернер Лоденбах заговорщицки улыбается и неожиданно становится похожим на того, маленького Айди, который только что выиграл партию в «Змеи и лестницы».

– У тебя найдется бумага?

Миша пожимает плечами, вынимает из наугад выбранной папки листок и протягивает его Ящерице:

– Пожалуйста.

Быстро написав что-то на листке, Айди складывает его вчетверо.

– Обещай, что прочтешь только после того, как я уйду… Мне ведь можно будет уйти? Или ты все еще рассматриваешь меня, как подозреваемого?

– Нет.

– Я рад, что мы встретились, Миша. Надеюсь, у тебя в жизни все хорошо?

– У меня все хорошо.

– Я имею в виду не только работу.

– У меня все хорошо, Вернер.

– Я скучал по тебе.

– Оставь эту лирику для своих девушек.

– Ты права, – легко соглашается красавчик Вернер Лоденбах, и эта легкость отдается в сердце Миши неожиданной болью.

– Если вспомнишь о Шолле еще что-нибудь интересное, буду тебе благодарна.

– А я благодарен тебе просто так.

– За что?

– За девочку по имени Миша, которая когда-то спасла меня.

– Этой девочки давно нет, Вернер.

Этой девочки давно нет. Теперь, когда Айди покинул ее, Миша совсем не уверена в этом. Прошлое, которое она так тщательно вытравливала из себя, неожиданно вернулось. Но каким-то измененным, едва ли не умиротворяющим. Обида на Ящерицу, что долгие годы жила в ней, куда-то улетучилась. Почему Миша была так холодна с ним, почему не оставила никаких шансов на возобновление старой дружбы?

Ситуация, при которой они снова встретились.

Она – представитель закона, он – человек в статусе свидетеля по делу об убийстве. Личные контакты – шикарный повод для манипуляций, симпатия к Вернеру Лоденбаху может исказить объективную картину…

Вот черт!

Существует ли она – объективная картина?

Еще как существует! – и в ней Миша Нойманн некрасива, одинока и давится китайской лапшой по вечерам. Шансы на то, что она могла бы понравиться такому парню, как Вернер Лоденбах, равны нулю. Если бы Миша умела плакать, то расплакалась бы. Здесь и сейчас, стоя перед зеркалом в туалете полицейского управления. Ни разу за последние десять лет она не изучала собственное лицо так пристально. Это – лицо хорошего приятеля, и даже лучшего друга, но никак не лицо возлюбленной. Сколько их было у Айди? Она знает лишь о существовании Дагмар и Агаты, но вряд ли Ящерица остановился на достигнутом. Наверняка в его объятьях перебывали десятки женщин, – так зачем говорить, что, расставшись с Мишей, он потерял что-то важное в жизни? И что теперь делать с этими его словами? И что делать с листком бумаги, который Айди передал ей? Именно об этом листке она должна думать сейчас, а вовсе не о хороших приятелях и лучших друзьях.

Миша выполнила условие и развернула послание Айди тогда, когда тот был отпущен с миром. Она ожидала увидеть там все, что угодно, но только не эти имя и фамилию. Получи она послание при других обстоятельствах и от другого человека – еще неизвестно, какой была бы ее реакция. Правда, на потрясение и изумление рассчитывать не приходится (за десять лет в криминальной полиции Миша насмотрелась всякого); скорее всего это было бы ощущение близкой опасности. Как если бы она случайно оказалась на минном поле.