Змея и Крылья Ночи
Шрифт:
Но темнота все равно проскальзывала.
ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ, на третьей неделе, Райн был на взводе. Он казался напряженным, его обычная ровная, непринужденная манера поведения сменилась вечным постукиванием ног, скрежетом зубов и пальцами, которые сжимались, разжимались, сжимались, разжимались, снова и снова. Каждый мускул в его лице был напряжен.
— Что с тобой? — спросила я, в конце концов, когда
— Ничего, — огрызнулся он.
— Звучит неубедительно.
Он даже не нашелся, что ответить, что, возможно, было самым тревожным из всего.
Он отпросился с нашей тренировки, и я не стала спорить. Я не собиралась показывать ему, что беспокоюсь о нем, но в то же время не могла избавиться от ноющего чувства тревоги. Когда я услышала шаги в общей комнате, я тихонько вышла из своей комнаты и выглянула за угол.
Он стоял у обеденного стола со стаканом в руке. Сначала я подумала, что он пустой, но потом, когда он поднял его, я поняла, что в нем крошечная, крошечная лужица крови, едва достаточная, чтобы покрыть дно.
Райн смотрел на него, словно прощаясь с возлюбленной, затем отбросил его назад, смакуя, а затем проглотил.
Все онемело и похолодело. Выражение его лица… то, как он смотрел на пустой бокал… оно сказало мне все, что я хотела знать. Я чувствовала себя дурой.
— Итак, — сказала я, выходя из прихожей. — Это все, не так ли?
— Хм?
Матерь. Я была такой чертовски глупой. Райн был настолько глуп, что у него даже не было сил убедительно притвориться невеждой. Я протянула ладонь к пустому стакану, который все еще был в его руке.
— Ты сказал мне, что тебе хватит.
— Я… — Он избегал моего взгляда. Он сглотнул. — Мне действительно было достаточно.
— Не похоже, чтобы тебе было достаточно.
— Испытание Полумесяца состоится со дня на день. Все в порядке. Я в порядке.
Он опустил стакан немного слишком сильно, и по его боку пошла паутина трещин. Если он и заметил, то не показал этого. Костяшки его пальцев побелели.
Что-то в этом звуке, звуке треснувшего стакана вскрыло что-то и во мне. Все те признаки голода, которые я не хотела замечать, разом поразили меня. Он был повсюду. Как же я раньше не замечала? Всякий раз, когда я спрашивала, достаточно ли у него еды, он отвечал, что да. И я верила ему на слово, даже не сомневаясь в этом.
Райн был голоден, и не просто голоден, а на грани голодной смерти.
И я была в комнате с ним.
Почему мне было так трудно признать реальность этих двух вещей?
Дело было не в том, что я боялась его. Дело в том, что я не боялась, а должна была. Я должна была. Такова природа, и она не меняется из-за того, что я могу чувствовать.
— Ты совершаешь так много ошибок, — прошептал Винсент мне на ухо. Я не заметила, как прошло много времени с тех пор, как я его услышала.
— Я должна пойти в другое место, — сказала я. — В другие апартаменты.
Я выровняла голос, но мне пришлось приложить больше усилий, чем я ожидала. И я могла сказать, что Райну пришлось приложить не меньше усилий, чтобы сохранить нейтральное выражение лица, и ему это не совсем удалось. Мышцы его челюсти слегка
подергивались, словно он пытался сдержать дрожь от удара.Я тоже почувствовала этот удар. Как будто я только что ударила его по лицу.
— Почему? — сдавленно спросил он.
— Почему? — Я указала на пустой стакан. Трещины увеличились. Теперь только крепкая хватка Райна не давала ему разбиться. — Райн, не будь…
— Нет причин для этого.
Он не собирался заставлять меня говорить это. Он не мог быть таким наивным.
— Нет, есть. Ты знаешь, что есть.
— Я говорил тебе, что… — Он сделал паузу. Сделал вдох. Выпустил его. — Надеюсь, ты знаешь, что тебе не нужно об этом беспокоиться.
— Мне всегда приходится беспокоиться.
— Ты никогда не будешь в безопасности, — прошептал Винсент.
— Не со мной.
— Даже с тобой.
Особенно с тобой, потому что с тобой я чувствую себя спокойно.
И на этот раз он действительно вздрогнул. Стекло разбилось.
— После всего, ты все еще боишься меня? Я не гребаное животное, Орайя, — сказал он, произнося слова так низко и грубо, что они действительно напоминали рычание. — Окажи мне немного больше доверия.
Что-то ожесточилось в моем сердце, подталкиваемое обидой, которую я чувствовала из-за него.
— Ты не животное, — сказала я. — Но ты вампир.
— Я бы не причинил тебе вреда, — огрызнулся он.
Нет. Это была ложь. В последний раз, когда кто-то говорил мне это, это была ложь. Это была ложь, даже если Райн полностью верил, что это правда, а если верил, то, возможно, он был большим дураком, чем я думала.
Черт, может, и я тоже.
Мы были финалистами Кеджари. Мы должны были причинить друг другу боль. И это даже если мы пройдем так далеко.
— На что ты так обижаешься? — Я моментально ответила. — Что я говорю вслух очевидное? Ты вампир. Я — человек. Может быть, нам не нравится говорить такие вещи, но это правда. Посмотри на себя. Думаешь, я не вижу тебя насквозь?
Я была расстроена. Мое сердцебиение участилось. На его щеке заиграл мускул. Его ноздри раздувались. Даже сейчас я могла видеть это. Голод, скрывающийся под болью.
— Мир наших грез прекрасен, но он нереален, — сказала я. — И я не хочу, чтобы меня разбудило то, как ты разрываешь мне горло.
Я сразу же пожалела о своих словах. Я пожалела о них, потому что они были жестокими, и потому что ужасная, наивная боль на лице Райна заставила мою душу болеть.
Я пожалела о них не потому, что они были неправдой. Эти слова были правдой.
Неужели он думал, что он единственный, кто хочет притворяться? В этот момент я хотела лишь одного — прожить всю жизнь так, как мы жили последние несколько недель. Построить что-то вроде дома в этом дерьмовом, темном дворце.
Я хотела этого так сильно, что даже… даже подумала, не смогу ли я помочь ему. Хотя это была глупая мысль. Даже если человек предложит себя вампиру, лишенному пищи так долго, это будет означать почти верную смерть, какими бы благими ни были его намерения. И все же, когда я увидела выражение его лица, отчаяние, я была готова подумать об этом.