Знание-сила, 2003 №11 (917)

За таким культурным триумфом следует двухвековая стагнация Западной Римской империи — до конца V века, когда на смену ей в Италии придет варварское царство христиан-готов. Напротив. Восточная Римская держава возрождается с нуля трудами имперских христиан — ромеев: они начали с Никейского собора 325 года очередной четырехвековой имперский цикл, который завершится иконоборческой революцией в начале VIII века. Середина этого цикла приходится на конец V века и отмечена неразберихой в имперской администрации и в церкви: на престол равноапостольного Константина восходит варвар-исавр, он издает указ о примирении всех ветвей христианства. Конечно, этот указ неисполним; варвара-реформатора свергают, и его место занимает Анастасий Ромей, при котором христианская империя обретает относительный порядок...

Итак, Диоклетиан Иллириец на западе Средиземноморья и Анастасий Ромей на востоке его сыграли ту же роль восстановителей спокойствия, что царь Хосров Ануширван в сасанидском Иране или император Гуан У-ди в ханьском Китае. Коллективную роль возмутителей спокойствия в Римской державе сыграли христианские исповедники и проповедники 160 — 200 годов. Первым среди них был, видимо, Юстин Философ: в 160 году он одержал победу над эллинистами в публичном диспуте. Молодой император Марк Аврелий стерпел эту вольность в интеллектуальной жизни столицы и тем самым дал добро на обновление Римской державы, которая в итоге прожила на тысячу лет дольше, чем породивший ее этнос римлян. Предугадать такой исход событий император- философ, конечно, не мог, но узнав о таком будущем своей державы, он, наверное, умер бы гораздо спокойнее духом, чем это произошло на деле.

Так по-разному звучат имперские трубы и колокола в разных концах Евразии, в разные века существования империй. Достойно удивления само существование единого ритма в звучании этих инструментов; еще большая тайна окутывает природный механизм, порождающий этот державный ритм и иные ритмы развития имперских народов. Видимо, на такой глубине моделирования классическая наука история должна перестроить свой понятийный багаж, возможно, так же, как изменила свой стиль и язык наука физика в мире квантовых явлений...

Первыми квантами новой физики на рубеже XIX — XX веков стали электроны и фотоны, частицы заряда или света, обладающие также свойствами волн. Видимо, первыми достоверными квантами исторической науки в конце XX века стали человеческие личности и их поступки, возмущаюшие либо восстанавливающие спокойное течение событий в классическом социуме. Быть может, квантовая история окажется настолько же сложнее и плодовитее своей классической предтечи, как это случилось в квантовой физике? Дорогу осилит тот. кто не устрашится ни самого пути, ни его возможного финала.

Игорь Яковенко

Мышление эпохой и семьей

Если немолодой, но активно работающий ученый находит время и силы для написания «Семейной хроники», то за этим стоят серьезные, экзистенциально важные мотивы. Тоненькая книжечка с таким названием написана известным социологом, родоначальником отечественной урбанистики 0. Яницким.

Жанр этот у нас не самый распространенный, не то что мемуары.

Там близкие автора предстают перед читателем в его — авторском — восприятии некоторым объективным условием или фоном разворачивания его личности. Перед нами же именно семейная хроника, в которой собственная судьба автора —лишь элемент истории большой семьи. Автор называет предмет своего повествования «российский семейный клан» и четко обозначает хронологические границы — 1852-2002 гг. Хроника выстраивается на основаниях семейных преданий, воспоминаний старших и большого семейного архива, в котором сотни писем, документы, записи расходов на домашнее хозяйство, семейные фотографии.

О.Н. Яницкий. Семейная хроника (1852-2002). Л/.: LVS, 2002

Дед автора — военный врач Федор Феодосьевич Яницкий — родился в семье украинского сельского священника. Прослужил сорок лет военным врачом, генералом медицинской службы и начальником санитарной части армий Юго-Западного фронта был уволен в 1916 году в отставку. Бабушка — Елизавета Львовна Яницкая — земский врач, одна из первых в Российской империи женщин получила диплом врача. Поколение деда взято автором за точку отсчета, их жизнь — эмоциональное и смысловое ядро хроники. Старшие в преклонном возрасте встретили 1917 год с тяжелым сердцем, приняв новую реальность как неизбежность.

Второе поколение: отец, мать, тетка — переживает Гражданскую войну и принимает сторону новой власти. Их активная жизнь разворачивалась в межвоенную эпоху, захватила Отечественную войну и первые послевоенные десятилетия. В этом поколении род Яницких пересекается с родом Шмидтов. Тетка автора, Вера Федоровна Яницкая, вышла замуж за Отто Юльевича Шмидта — будущего ученого, полярного исследователя и организатора советской науки.

Жизнь третьего поколения — поколения автора — начинается в двадцатые- тридцатые годы и разворачивается по преимуществу в Москве. Это более или менее знакомая нам среда советской интеллигенции, маркируемая понятием «шестидесятники». Сейчас растут внуки Олега Николаевича.

Историческая наука тянется к истории одного человека, рода, семьи, чтобы наполнить объективные процессы личностными смыслами. В прежние времена тому служили по преимуществу художественная литература и кинематограф. Однако читатель хочет не только удивляться, радоваться, переживать, но и верить реконструкциям, основанным, как у Яницкого, на подлинных документах, свидетельствах, воспоминаниях.

Все мы — участники последних актов драмы распада традиционной большой семьи. Начавшись где-то в середине XIX века, она завершилась уже в коренной России, а сейчас перемалывает народы Северного Кавказа, Сибири, Дальнего Востока. Такова неотвратимая логика модернизации. Бессмысленно спрашивать, хорошо это или плохо, смешно пытаться что-то реставрировать. Проблема в другом — в новом механизме трансляции экзистенциального и личностного культурного опыта от поколения к поколению.

Человек, живущий в эпоху модернизации, попадает в такую коллизию: мир, в который пришел я, разительно отличается от мира, в который пришли мои внуки. Это отличия системные и настолько значительные, что без специальных усилий, без образного художественного слова, без апелляций к живому человеческому чувству я не смогу объяснить, показать важные для меня фрагменты опыта и собственного мировидения. Без серьезного личностного напряжения ни я сам, ни логика моей жизни, ни мое поколение, ни страна, в которой я прожил свою жизнь, не постижимы для моих внуков. И поскольку я не писатель и не кинорежиссер, большая часть моего внутреннего опыта уйдет вместе со мною.

Но ключевые фрагменты опыта человек стремится передать своим потомкам.

Никто не знает, как обойдутся потомки с тем самым главным, что собирались мы сказать своим детям: положат в дальний угол книжного шкафа, отнесут на чердак, снесут в утиль. Это уже не наша ответственность. Нет, отчасти и наша. Отношение к идейному и человеческому наследию родителей задается их человеческим и интеллектуальным масштабом, той мерой усилий, которые они отдали духовным контактам с детьми. Тем не менее мы не властны в этом выборе наших детей и внуков. Но предоставить им возможность такого выбора — в наших руках. Наивно ожидать, что они станут петь песни нашего поколения. Достаточно будет того, чтобы они узнавали их и слушали, не морщась брезгливо. Что бы от того, над чем мы смеялись и плакали, к ним протягивалась ниточка живого человеческого чувства. Как мне представляется, исходный импульс к написанию «Семейной хроники» Олега Яницкого лежит именно здесь.

Постепенно читатель входит в ткань утраченного сегодня родового. Это заботы, заботы и еще раз заботы о ближних, которые только и делают человека человеком. Старших заботят проблемы детей, племянников, внуков, их рост и человеческое становление. Существенно — заботы не исчерпываются здоровьем или достатком. С близкими обсуждаются культурные проблемы и духовные горизонты. Из писем открывается одна истина: старшие наделены безусловным нравственным авторитетом. Их не только любят или боятся, но уважают.