Знание-сила, 2003 №11 (917)

Но даже эти строители воображают будущий интернационал стабильным сообществом народов, как будто лишь стабильные состояния обычны для человеческого социума. Но это не так. Нестабильные этноценозы. участники которых активно соревнуются между собой, внося разные вклады в общий котел, столь же обычны.

Но аналогии с прошлыми событиями мало полезны для участников ойкуменической культурной революции. Ведь ход событий фиксируют летописцы либо историки, вросшие в свое время в свой социум. Геродот или Полибий, Тит Ливий или Аммиан Марцеллин описывали вековой ход истории как стихийный процесс, недоступный сознательному управлению.

Но искусство выбора реальной цели или формирования удачного мнения, то есть адекватной модели исторического процесса в масштабе веков и десятилетий (или хотя бы лет и месяцев), это высокое искусство еще долго не превратится в строгую и понятную науку. Ремесло политика долго остается чисто экспериментальным. Только поэт может верно угадать смутные чаяния отдельных личностей и больших народных масс, и редкий политик может удачно выбрать простые средства для воплощения личных или коллективных чаяний.

Середина V века выявила в Средиземноморье большую группу таких умельцев и провидцев. Вместе они успешно творят новую цивилизацию из того пестрого сырья, которое оказалось сброшено в этот регион благодаря вековой державной активности римлян, вековому кипению богословской мысли на стыке Эллады с Востоком, вековому течению товаров и людей вдоль Шелкового пути и той вековой засухе в Евразийской степи, которая сменилась вековым увлажнением в пору рождения Восточного Рима.

Благодаря увлажнению климата

...степняки вернулись в родную Восточную степь, прервав долгий, вынужденный и мучительный симбиоз с обитателями долины Хуанхэ. Переселение народов в Дальневосточной ойкумене завершилось в конце IV века, теперь сглаживаются державные следы былых переселений и набегов.

Самый важный из этих следов — контроль двух больших кочевых народов (тюркоязычных хуннов и монголоязычных табгачей) над коренным населением долины Хуанхэ. Владыка табгачской империи Вэй, царь Тоба Дао, завершает борьбу среди варваров-гегемонов уничтожением хуннского царства Ся и воссоединением всей долины Хуанхэ под властью вчерашних варваров. Он уверенно вытесняет хуннов из долины Хуанхэ в степь, и хунны уходят, потому что им теперь есть куда уйти. Вместе с хуннами уходят их добровольные союзники тибетцы и многие коренные китайцы: многих из них сплотила недавно общая буддийская вера. Если бы, напротив, Ся одолело Вэй, тогда буддизм, вероятно, стал бы государственной религией в Северном Китае, а затем распространился бы и на Южный Китай.

Поднебесная ойкумена могла принять мало знакомую, но не чуждую коренным китайцам мировую религию родом из Индии почти так же, как сплоченное и разоренное солдатскими императорами Средиземноморье приняло в III веке от увлеченных греков и евреев новую веру в Христа Спасителя. В таком случае Запад и Восток Евразии оказались бы равноправны и равносильны в религиозном отношении; глобальный синтез средневековых цивилизаций начался бы в иных, более симметричных условиях и наверняка привел бы к иным результатам...

Однако произошло то, что произошло

Хозяином Северного Китая стал удачливый воин и мудрый государь Тоба Дао, питающий симпатию не к буддизму, а к учению китайских мистиков — даосов. В 440 году он объявит даосизм государственной религией и запретит уход в буддийские монастыри людям моложе 50 лет. Отслужи сперва свой срок в государстве, а потом спасай душу постом и молитвой, если не умеешь спасти ее трудом на благо империи! Понятно, что эта реформа не встретит сопротивления ни у коренных китайцев, ни у воинов-табгачей, ведь религиозные ритуалы даосов близки к традиционному для степняков культу Вечного неба.

Но вековой опыт Китая давно показал, что даосизм в одиночку не справляется с двойной функцией — мировой религии и государственной философии. Он нуждается в своем противнике и двойнике — этическом учении Конфуция — так же, как сам Конфуций нуждался h поучениях мудреца Лаоцзы. А приняв конфуцианство, правитель-варвар становится почти неотличим от правителя-китайца! Так северная варварская держава Тоба Вэй вступает на путь конвергенции с южной империей коренных китайцев — Лю Сун. Табгачский хан Тоба Дао войдет в китайскую историографию с титулом Дай У-ди — «Великий воинственный предок», — позаимствованным у самого знаменитого императора династии Хань. Национализм северных варваров (табгачей) постепенно растворяется в национализме коренных китайцев (хань жэнь), за спиною которых стоят четыре века имперского величия Хань и девять веков конфуцианской традиции «сяо жэнь».

Могучая идеология буддистов, пожалуй, устояла бы в таком диалоге культур ценою значительного и интересного внутреннего перерождения.

Теперь буддизм уходит из Поднебесной вдоль Шелкового пути

Конфуцианство понемногу возвращает себе идеологическую монополию в Серединной империи, юг и север которой воссоединятся только через полтораста лет. Не приняв мировую религию при единственном удобном для этого случае — в момент своего рождения, средневековое китайское общество повторит в своем развитии эволюцию античного Китая. После бурного расцвета империи Тан китайцы присмиреют и спокойно дождутся того момента, когда западноевропейские мореходы достигнут берегов Поднебесной ойкумены. Лишь тогда интервенция заморских варваров, осененных мировой религией и подогреваемых очередной технической революцией, явится для китайцев достаточным стимулом к идеологической революции в своем доме. Новый синтетический социализм станет наконец идеологией, равно влиятельной на западе и востоке Евразии в пору очередного переселения народов по всей Земле...

Иранский мир

Мы знаем, что в иранском мире «импортная» религиозная революция — натиск Ислама — начнется и победит намного раньше, чем в Китае: в середине VII века. Сравнимо ли это с постепенным вырождением и гибелью империи Хань в Поднебесной ойкумене? Обе державы родились в ходе успешных национальных революций против гнета инородцев, таковыми оказались цари династии Цинь в Китае и парфянские цари Аршакиды в Иране. Каждая из национальных империй, прожив около четырех веков, рухнула под напором новой идеологии социалистического толка, ею оказался национальный даосизм в Китае, интернациональный ислам в Иране.

Особенно интересно, что в обоих примерах посередине имперской эволюции ее ход был переломлен национальной революцией. В Китае это было восстание «Красных бровей», инициированное кабинетным переворотом конфуцианца Ван Мана в первые годы христианской эры. В Иране сходную роль сыграет в 480-е годы революция коммунистов-маздакитов. Начало ей положит еретическая реформа жреиа и пророка Маздака, который родился в иранской глубинке около 430 года, в пору, когда Ираном правит мудрый вазир Михран Нарсэ при удалом царе Бахрам Гуре.

Вряд ли можно установить прямую связь между иранской ересью Маздака и ее старшими современницами на Западе — несторианством и монофизией в Восточной Римской империи. Но косвенная связь очевидна: всякое теократическое государство чревато религиозной революцией, а пример мужицкого бунта легко проникает сквозь государственные границы.

Отмерив те же два столетия от рождения Римской империи,

...мы попадаем в эпоху «солдатских императоров», но не видим там удачливых реформаторов. Вместо них — самозваные христианские проповедники: Тертуллиан, Ориген и подобные им. Они не могут и не хотят спасать державу, но стараются спасти личность гражданина этой державы и (как ни странно) достигают успеха в этом трудном деле. Правда, культурная перестройка Римской империи заняла не одно поколение, а целых три до той поры, когда община христиан устояла перед террором фанатичного Диоклетиана и заключила союз с его здравомыслящим преемником Константином.