Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера
Шрифт:
РАССКАЗ О ДЕРЕВЕНСКОМ ПРОСТАКЕ И О ЕГО ОСЛЕ
В деревне жил простак, умом убогий. У простака был ослик хромоногий. Такой худой и дряхлый был осел, Что за два дня версты бы не прошел. Ему на долю выпал жребий жалкий, Не отдыхал он от ударов палки. С трудом добравшись до воды речной, Вздыхал он, проклиная мир земной. Хозяин в город с ним пришел в печали К посредникам: ослов они сбывали. Один из тех, кто продавал ослов, Усы разгладил ради красных слов. Он крикнул громко: «Диво продается! Кто купит не осла, а иноходца? То — не осел, то — быстрый, сильный мул, Стремится в битву, — раздается гул. Тень от хлыста увидев над собою, Сорвется с места, полетит стрелою. Он мчится, словно ветер молодой, Где грязь и глина, там бежит водой!» Народ над этой похвалой смеялся, А наш простак, внимая, изумлялся. Сказал: «О продавец, чей дивный дар Привел в восторг ослиный весь базар! Когда ты истины исполнен строгой, Когда прямой ты шествуешь дорогой, То я скажу: заслужена хвала, Верни назад, не продавай осла! Давно охочусь за таким добротным, Могучим, выдающимся животным. Как странно мне, что ездил я на нем, Что им и ночью я владел и днем!» Ему ответил продавец речистый: «Ума лишился ты, о сердцем чистый! Но, впрочем, до ума ты не дорос, А был он, — значит, вор его унес. Ты много лет ослом владеешь старым, Зачем же мне с таким поверил жаром? По глупости поверил ты вранью, Когда услышал похвалу мою. Я цену набивал никчемной твари, И расхвалил осла я на базаре». ТАЙНА ТОГО, ПОЧЕМУ ПРОДАВЕЦ РАСХВАЛИЛ ОСЛА, РАСКРЫВАЕТСЯ В СЛЕДУЮЩЕЙ ПРИТЧЕ
Взгляни на богача: как жизнь провел он? И зависти и жадности он полон. Всю жизнь копил он деньги без стыда. И щедрости
3
Хатем Тайский — легендарный богач, прославленный своей щедростью.
В ПОРИЦАНИЕ ЗАВИСТИ И ЗАВИСТНИКОВ
Есть много беспристрастных и прямых, Преображенных завистью в слепых. А кто слепым рожден, вдвойне опасен, Слепой, что полон зависти, ужасен: От зависти болеет каждый раз, А зависть для ума — что боль для глаз. От зависти ослепнуть может разум, Слепого зависть делает безглазым. Объят завистник жадности огнем, Но счастлив тот, кто зависть вызвал в нем. Не так огонь дрова, пылая, губит, Как человека зависть злая губит. Нам столько счастья свет луны принес, Но лает на луну завистник-пес. Земля от солнца богатеет, крепнет, А мышь летучая от солнца слепнет. Кто хочет брызнуть на луну слюной, Задуть звезду, что блещет над луной, — Свое лицо обмочит, если плюнет, И лопнет он с натуги, если дунет. ВЛЮБЛЕННЫЙ, ПОСТОЯННО ДУМАЮЩИЙ О ЛЮБИМОЙ
Тот, кто влюблен, в тоске невыразимой Хотя бы день метался без любимой, — Тот в мире видит лишь ее одну, Он счастлив у любимой быть в плену. Взойдет луна, и в этом лунном круге Он прелесть узнает своей подруги. Заметит кипарис или платан, — Подруги вспоминает стройный стан. В саду плывет цветов благоуханье, — Он слышит в нем возлюбленной дыханье. Он омывает розы кровью слез: Ее нарядом дышит запах роз. Он томные глаза припоминает, Когда к нарциссу голову склоняет. Когда фиалки видит нежный лик, — Как милую, ласкает он цветник. Смеясь, бутонам служит он прилежно, Он кудри гиацинта гладит нежно: Смеется, как любимая, бутон, А гиацинт ее красой смущен. Куда ни глянет он, во всей вселенной — Одни подобья прелести нетленной! Влюбленный жаждет красоты земли, Он к ней стремится, как Меджнун к Лейли. НАСТАВЛЕНИЕ
Когда идет из печи дым летучий, Он говорит: «Я в небе стану тучей». А если дым останется в дому, То задыхаться все начнут в дыму. Беда тому, кто терпит муки жажды: Вдали от ручейка иссохнет каждый. Беда той рыбе, что в жару и зной Вдали осталась от воды морской. О ТОМ, ЧТО ДРУГ ДОЛЖЕН БЫТЬ ИСКРЕННИМ
Любой из нас друзей искать обязан; Найдя, он должен быть к друзьям привязан, Их души омывая от невзгод Водой даров и облаком щедрот. Обязан друг страдать от сильной боли, Увидев пыль у друга на подоле: Пусть не сидит, не ведая забот, Пока он пыль с подола не стряхнет. Твой друг — твои глаза: их свет храни ты, В ресницы превратись для их защиты. Когда нагрянет ветер иль гроза, Храни от бедствий чистые глаза. Ты друга низостью своей не мучай, Как в глаз попавший волосок колючий. Он в глаз попал, и вот беда стряслась, И терпит боль мучительную глаз. Ослепнет глаз, коль волосок оставишь, А вырвешь — му?ку новую прибавишь. Ты хочешь вырвать, но — не прекословь! — Назойливо он вырастает вновь. Не вырвешь, но тогда страдать доколе? А вырвешь, не избавишься от боли. Ничтожеств много ходит среди нас, Сравню их с волоском, попавшим в глаз. Но берегись, на них смотреть не надо, От одного ты пострадаешь взгляда. Коварен их огонь: храни подол, Чтоб на гумно огонь не перешел. Их черной низости огонь безумный, Пылая, пожирает наши гумна. Они вначале преданы тебе, Полны заботы о твоей судьбе. Куда б ни шел ты, хоть навстречу бедам, Идти готовы за тобою следом. На них поднимешь руку, разъярен, — Тебе отвесят с трепетом поклон. Ударишь камнем, — назовут алмазом, В корону вставят и воскликнут разом: «Все, что исходит от подобных рук, Ей-богу, людям не приносит мук! Твои удары нас ведут ко благу, В твоем коварстве черпаем отвагу. Мы все — твои друзья, свидетель — бог. Источник нашей дружбы чист, глубок. Кто золото сомнительным считает, Тот сразу пробу оселком снимает, И лишь потом за слиток золотой Уплачивает полною ценой. Мир лицемерен: доброты от злобы Никак не отличишь без этой пробы!» Так сотни лживых слов наговорят, А ты, обману сладостному рад, Поверишь им по простоте душевной И примешь эту ложь душой безгневной. Для сказок слух откроешь ты спроста, Откроешь красноречия уста, Ты им сердечные доверишь тайны, — Поймет их собеседник твой случайный. Бедняк, богач — со всеми ты знаком И смешан, словно сахар с молоком. Проходит время, и знакомцы эти Вокруг тебя плетут густые сети. Снимал ты пробы, но попал в капкан, Увидел ты коварство и обман. Корысть увидел, скрытую доселе, Когда они достигли низкой цели. Не сразу раскусил ты их, познав Их подлые дела, их злобный нрав. Где царствует корысть, расправив крылья, Зажата дружба там в тисках бессилья, Там верности не будет никогда, Там — разногласье, ненависть, вражда. Но, помня дружбы чистоту былую, Ты прячешь в сердце ненависть глухую. Сжимается душа в тисках разлада, И не видна страданиям пощада. Лукавишь ты все чаще, все хитрей, Стараясь избегать былых друзей! Но так они коварны, грубы, ловки, Что забавляют их твои уловки, И сети крепкие плетут опять, Чтоб дружбу лицемерно поддержать. От бессердечных жаждешь избавленья, Но ты пойми, что нет от них спасенья, Не вырваться тебе, ты слишком слаб, Как тот пловец в плену медвежьих лап. РАССКАЗ О ПЛОВЦЕ И МЕДВЕДЕ
Медведь, не находя еды, постился. Чтоб рыбы наловить, к реке спустился. Вдруг что-то стало над водой блестеть, И лапу к рыбе протянул медведь. Но, поскользнувшись, он свалился в воду И шубу вымочил, познав невзгоду. Немало жадных умерло в пути: В колодце воду не могли найти. Желая жить, они к воде стремились, Увы, на дне колодца очутились… Река была быстра и широка, И вот медведя унесла река. Бил воду лапами, стремясь к спасенью, Но пользы нет, — поплыл он по теченью… Как ни хитри, напрасны все труды, Коль хитрость не спасает от беды! Медведь, подобно бурдюку из меха, Лишенному и груза и успеха, По воле волн кружился по воде, Не видя избавления нигде. Пришлось в то время, увлеченным делом, К реке спуститься двум пловцам умелым. Увидев: нечто кружится в реке, — Застыли в изумленье вдалеке. Что это? Мертвое? Живое тонет? Чехол или тахту водою гонит? Один из них на берег сел крутой, Мгновенно в реку бросился другой. Доплыл, лесного жителя увидел, А наш медведь спасителя увидел. Пловца схватил он, лапами зажал, А тот, поплыть не в силах, задрожал. Уже прощался с жизнью, пал он духом, То на медведе был, а то под брюхом. Другой пловец, увидев это вдруг, На берегу воскликнул: «Милый друг! Коль тяжела, в реке оставь ты шкуру, Скорей вернись, не то утонешь сдуру!» «Оставить я не прочь, — ответил тот, — Я шкуру отпустил, пусть пропадет, Но шкура-то меня схватила в злости И лапами мои ломает кости». Коль не лежит душа к чему-нибудь, Оставь его и навсегда забудь. ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПЕРВОЙ ТЕТРАДИ «ЗОЛОТОЙ ЦЕПИ»
Задумал книгу сердца написать я, Примусь потом за прежние занятья. Дела
мои — любовь, труды — любовь, О жизнь моя, твои плоды — любовь! Я нитью жизни с самого начала Влеком к любви, любовь душа познала. Приду к началу нити жизни вновь, И говорить начну я про любовь. О, то не просто нить, а цепь златая, Невеждой будешь, нитью цепь считая! В моей груди любовь кипит сейчас, «Меня ты растолкуй!» — ее приказ. Но тех зловредных я страшусь заране, Которые не терпят толкований. Велят не объяснять, не сочинять, Накладывают на уста печать. Но если в труд поверю свой высокий, Сумев истолковать любви уроки, То книгу новую создам для вас, Словами разукрашу новый сказ. Тетрадь вторая
ИЗ «СКАЗА О ЛЮБВИ»
Сказ о любви сегодня обнови! Скрипит перо, и это песнь любви! Поет перо, подобное свирели, И о любви сказанья зазвенели. С любовью — к правде и добру придем, Любовь живет во всем, что есть кругом. И знатный и в безвестности рожденный, Полны любви и чтут ее законы. Ей сила притяжения дана, Соединила тень и свет она. Любви не сразу слышим повеленье, Но обоюдно двух сердец стремленье. Пусть солгала красавица тебе. Ее дела не нравятся тебе, — Ты будешь охлажден ее делами, В твоей душе любви погаснет пламя. В оковах красоты всегда чиста, Любовь — раба, царица — красота. Когда выходит красота-царица, Любовь упасть к ее ногам стремится. То — красота, что, как Узра? [4] , светла, Вамика в степь глухую привела. То — красота, что Кайсом овладела, Когда наряд Лейли она надела. Палящий зной сравню я с красотой, Любовь сравню я с утренней звездой. А мне, любви постигшему начала, Идти стезей разумных не пристало. Там, где любовь являет дивный лик, Немеет доказательства язык. 4
Узра? и Вамик, Кайс (Меджнун) и Лейли — герои одноименных восточных поэм.
РАССКАЗ О ЛЮБВИ ДЕВУШКИ К МОЛОДОМУ НЕГРУ
Сияла дочь в чертогах у царя, Не дочь, а лучезарная заря. Из-за ограды выглянув однажды, Красавица, чью прелесть славил каждый, Узрела негра на другом конце… Как родинка на солнечном лице, Пленительности, молодости полон, Алифом [5] стройным в душу ей вошел он. Он лег лицом, что было так черно, Ей на сердце, как черное пятно. Зрачком в ее глазу, в миг безрассудный, Запечатлелся этот образ чудный. Завидовало солнце ей само, А негр в ее душе зажег клеймо. Ну что ж, не удивительное дело, Что роза в цветнике любви созрела! Короче: девушка лишилась сна, Глаза — в слезах, душа любви полна. Ни слова не промолвит верным слугам, Не благосклонна к преданным подругам. Забыла игры, пиршества она, Пред нею лишь отчаянья стена. Придворные царевне удивлялись, Ее страданье объяснить пытались. Один: «Ей перешел дорогу див И свел ее с ума, кознелюбив». Другой: «Как видно, с пери подружилась, С тех пор покоя, сна она лишилась». Один: «Волшебники на свете есть, Что людям не дают ни спать, ни есть». Другой: «Она была звездой для ока, Но время сглазило ее жестоко». А третий молвил: «Это все не так: Любовь ей принесла тоску и мрак. Она красавца страстно полюбила, С могуществом любви в борьбу вступила». Кормилица у девушки была, Что колдовские ведала дела. Теперь дряхла, сурова, но когда-то Любовным опытом весьма богата. А так как юность не придет опять, Она другим старалась помогать. Она была волшебников сильнее, Пред нею содрогались чародеи, Сказителей она склоняла в прах, Рассказывая о прошедших днях. Увидев, что красавица — в несчастье, Она явила ей свое участье. Присела к ней, сказав: «Мое дитя! О ком ты грезишь, день и ночь грустя? Едва явился в мир твой цвет весенний, Тебя взяла я на свои колени. Твои уста, что слаще леденцов, Узнали молоко моих сосцов. Искусной кистью я, при первом зове, Шалунье разрисовывала брови. Пока я в руки не брала сурьму, Мир не дивился взору твоему. Твое лицо — полдневное светило — Твоих волос ночная тьма сокрыла. Пока я в косы их не заплела, Не видел мир земной, как ты светла. Твою постель, подушку, покрывало, Твой сон я до рассвета охраняла. Вставала роза с утренней звездой, — Спешила к розе с розовой водой. Как я трудилась для моей шалуньи, Чтоб стало полнолуньем новолунье! Луна моя, от горя оградись И в бледный месяц вновь не превратись. Еще ты в жизни тягот не знавала, О роза, почему же ты завяла? Твой стройный стан в опору был мне дан, Зачем же ты согнула стройный стан? В твоих глазах покой нашла я сладкий, Зачем же ныне кудри в беспорядке? Скажи мне, что с тобою? Ты больна? Страдаешь ты из-за дурного сна Иль наяву ты встретила злодея? Украл он сердце, жертву не жалея! Сними со рта молчания печать: Должна я совратителя узнать. Он — месяц в небесах? Приду с обманом, Его стащу я хитрости арканом, А если рыбой в море он плывет, — Коварством извлеку из бурных вод. Сам небосвод начнет искать лекарство От моего обмана и коварства! Пусть тот, кого ты любишь, — муж святой, Пусть он — ученый, скромный и простой, — Я святость прогоню волшебным даром, Ученость покорится хитрым чарам!» Красавица, услышав эту речь, Решила тайну больше не беречь. Всю правду, стыд забыв, она сказала, С любви своей снимая покрывало. Кормилице она открыла вдруг Причину горьких слез и тяжких мук. Сказала та: «Улажу это дело, Чтоб ты не горевала, не скорбела. С твоим желанным я свяжу тебя И от бесчестья огражу тебя». Слова такие молвив на прощанье, Исполнить поспешила обещанье. Искала негра, чтоб помочь в беде, Искала негра всюду и везде, И вот нашла его приют спокойный, Увидела побег цветущий, стройный, Сумела с негром дружбу завязать, И сблизились они, как сын и мать: К старухе приходил он ежедневно. Они вели беседу задушевно, В рассветный час или в закатный час Старуха с негра не спускала глаз. Ее внушенья действовала сила, — Она однажды негра усыпила. Таким заснул глубоким, крепким сном, Что позабыл он о себе самом. Хоть откуси губу, струею крови Залей лицо, — не станет морщить брови. Сто раз ты уколоть его бы мог, — Он вытянутых не поджал бы ног. Кормилицей он был слуге поручен, Тотчас же на? спину слуге навьючен, И вот к царевне в дом его несут, Как мускусом наполненный сосуд. 5
Алиф — первая буква арабского алфавита, изображается в виде прямой вертикальной черты.
НЕГР В ДОМЕ ДЕВУШКИ
Начнем опять о девушке сказанье, В чьем сердце — бесконечное терзанье. Он спит, но разве может спать она, Когда ей радость встречи не дана? Сказала: «Разбуди! Полна я муки, С меня сотри ты ржавчину разлуки: Заснувший — мертв; любовную игру Затею с мертвым, коль сама умру! Его глаза желанием не дышат И уши просьб возлюбленной не слышат. Язык жемчужин-слов не раздает, Чтоб страсть усилить, не смеется рот. Земля дивилась мощному цветенью, Но кипарис упал на землю тенью. Защиту мне сулила эта сень, — Увы, сама я превратилась в тень. Но с тенью не завяжешь связи кровной, Но с тенью не начнешь игры любовной!» Тогда заклятия и колдовства Произнесла кормилица слова. Что было сном, то превратилось в бденье, И трезвостью сменилось опьяненье. Поднялся кипариса вольный ствол, — Цветник, казалось, в комнате расцвел! Уста, что радуют сердца, открыл он, Замок от ценного ларца открыл он, Обвел он взглядом тех, кто был вокруг, — Врата блаженства распахнулись вдруг. Не комната пред ним, — чертоги рая, Стоят кумиры, прелестью сверкая, А среди них одна затмила всех, В ее глазах — отрада, нега, смех, Затмила всех пленительным обличьем, Великолепьем, красотой, величьем. Пред ней стояло множество подруг, Покорных ей, готовых для услуг. Она сидела, излучая счастье, А сердце — у любимого во власти. И негра обожгла ее краса, Он то и дело тер свои глаза, Не понимая, — спит ли, грезит ныне, Вода пред ним иль марево пустыни… К нему и утром не пришел покой, То счастлив был он, то вздыхал с тоской. Он счастлив был попасть в чертог подобный, Где, мести не страшась иль стражи злобной, Он видел то, что скрыто от очей, О чем еще не слышал слух ничей, Что не создаст ничье воображенье, С чем не сравнится ни одно творенье. Но тосковал, не веря в благодать… Ему ли этим чудом обладать? Он полагал: за наслажденьем вскоре Последует отчаянье и горе. Увы, пока живем, мы видим здесь Отчаянья и наслажденья смесь! Той птице, что с умом живет на свете, Известно: там, где зерна, там и сети. Она опаслива, хотя жадна: Поборет жадность, не возьмет зерна, Пока другие птицы, споря вздорно, В беспечности клевать не станут зерна. Она же прилетит к ним лишь тогда, Когда увидит: птицам нет вреда. Но если птиц постигнет доля злая, — Умчится вдаль, свободной быть желая.
Поделиться с друзьями: