Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера

КОРМИЛИЦА ВОЗВРАЩАЕТ НЕГРА ОБРАТНО В ЕГО ЖИЛИЩЕ

Кончалась ночь, и стало рассветать. Красавец негр свалился на кровать. Своих смятенных чувств смежил он очи, Он отдал ум на разграбленье ночи: Старуха унесла его тотчас В то место, где заснул он в первый раз. В беспамятстве он долго находился И только поздним утром пробудился. Протер глаза — и смотрит, изумлен: Исчезло все, что ночью видел он! Где собеседницы его ночные? Где радости, что он познал впервые? Где солнце красоты? О, где оно? В руках — воспоминание одно! Хотел он разобраться в этих чарах, Расспрашивал и молодых и старых, К заветной цели он искал пути, Но в мире скорби должен был брести. В смятенье он услышал просьбу друга — Назвать причину своего недуга. Ответил он: «Повергнут я в беду, Спасения от горя не найду. Играя мной, красавица нежданно Меня свела с пути, — мила, желанна… Не выразят ни разум, ни уста, Какой хвалы достойна красота. А спросят: с нею повстречался где ты? А спросят: имя назови? Приметы? А спросят: где ее квартал и дом? Земля какая стала ей гнездом? Хуллах или Фархар [6] — ее отчизна? Тибет, страна татар — ее отчизна? Ее глаза подведены сурьмой, Или они сотворены сурьмой? Черны арканы кос ее плетеных, — Иль то силки для страждущих влюбленных? Искусственною родинкой мила Иль красоту сама и создала? Ее уста — для утоленья жажды Или, взглянув на них, погибнет каждый? Когда подобный зададут вопрос Тому, кто пролил столько горьких слез, — Я промолчу. Где правды свет? Не знаю. Два слова я скажу в ответ: „Не знаю“». Что облик, цвет? Меняются они. Одно лишь содержание цени!

6

Хуллах, Фархар — города, славившиеся красотою женщин.

НЕ ПОРИЦАЙ ВЛЮБЛЕННЫХ

Везде, где есть любви произрастанье, Там ветви — горе, а плоды — страданье. Не надо их упреками губить, Советами жестокими рубить. Небес приостановится вращенье, Недвижная земля придет в движенье, Но я своей возлюбленной не дам Моей души покинуть чистый храм. Подруга азбуку любви дала мне, Узором в сердце высекла на камне. Я зеркало разбил о камень тот, — Укоров камнем кто меня побьет?

В ПОХВАЛУ СТИХА

Стих — это птицы разума паренье, Стих — это гордой вечности творенье. Суди о том, что? птица говорит: В костре горит или в саду парит. Когда стихи сияют совершенством, Они дарят читателя блаженством, Когда в костре тщеславия горят, — Лишь едким дымом, гарью нас дарят. В стихах читая просьбы, униженья, Мы чувствуем и гнет и раздраженье. Но если с правдой связаны слова, — И красота и сила их жива. Пройдет их слава по путям небесным, Поэта имя станет всем известным. А если строки ложью рождены, Их суть презренна и слова бледны, — То в бороде застрянут виршеплета И сверх усов не будет им полета. Стих должен быть прозрачным родником, Рубинами обильным, — не песком. Чтоб не скрывал родник своих жемчужин, Чтоб дивный блеск был сразу обнаружен; Чтоб не была вода его сходна С водою грязной, где не видно дна. Тогда напрасны поиски жемчужин, Уйди, — такой родник тебе не нужен: Слова мутны, и непонятна суть, И узок, темен к содержанью путь. Лишь после долгих, трудных размышлений Поймешь ты смысл таких стихотворений.

ПАМЯТИ ВЕЛИКИХ ПОЭТОВ

Увы, трудились бедные поэты, В чьих одах повелители воспеты. Себя вписали в летопись времен, И мир не забывает их имен. Давно лежат в земле тела поэтов, Но живы имена, дела поэтов. Жемчужины низавший мастерски, Саманов дом [7] прославил Рудаки. Он спутником народа был родного, Не мог избрать обычая иного. Не уставал он жемчуга низать, Они — четырехсот верблюдов кладь. Он бренный мир покинул на верблюде, Наследники его сокровищ — люди. Живут стихи — и он живет сейчас, Поэта имя — светоч наших глаз… Был взыскан Унсури самой природой. Был редким элементом [8] и породой, Жемчужиною четырех стихий, — И слушал целый мир его стихи… Он мускусом похвал наполнил строки, Он в книгах воспевал дворец высокий, Разрушился дворец, исчез во мгле, — Остались эти книги на земле… Жил Хакани, чей гений величавый Царей Ширвана удостоил славой. За оды, что превыше всех похвал, По тысяче динаров получал. О тех динарах помнят ли народы? Но светят нам блистательные оды. Ушел и Саади, но, жизнь творя, Стихи, в которых славил он царя, Стократ сильней царя и царских зданий, А Саади бессмертен в Гулистане… Сидеть доколе будешь, как слепец? Встань и глаза открой ты, наконец. Смотри: дворцы превращены в руины. Ушли в оковах гнева властелины. От их дворцов не сыщешь ты следа, А письмена певцов живут всегда. Где крыши тех дворцов, где основанья? Остались лишь певцов повествованья. Нет памятника на путях земных Прочней, чем слово прозы или стих. Любую ржавчину смывает слово, Любые цепи разбивает слово. Узлов немало в наших есть делах, Запутаться ты можешь в тех узлах. Но слово разума внезапно скажешь — И трудный узел без труда развяжешь.

7

Дом Саманов — Саманидская династия персидских шахов.

8

Унсур означает — элемент.

Подарок благородным

Перевод С. Липкина

В ПОХВАЛУ СЛОВУ И ПЕРУ

Перо подвластно слову, но оно Есть тоже слово, словом рождено. Слова умерших воскрешает слово, Освобождает тайну от покрова. У звонкой песни отними слова, — Без жаркой речи музыка мертва. Но музыка, слиянная со словом, Рождает жизнь, дарит восторгом новым. «Дыханье — признак жизни», — скажешь ты: Лишь словом эту мысль докажешь ты. Дыханье — облик, слово — содержанье, Того, кто любит жизнь, услышь дыханье. Слова — узлы, их много на земле, Но вникни, — жемчуг есть в любом узле. Изменишь букву — слово ты изменишь. Но и его жемчужину оценишь, И красота, скрывавшаяся в нем, В значении откроется ином. Сердца людей певец влечет словами, Наполнился небесный свод словами. Хоть брал я пробу с золота словес, Мне слова «злато» неизвестен вес. Наполни чашу золотом небесным, Другую чашу — жемчугом словесным, — Взметнется золото до облаков, Останется на месте жемчуг слов. Джами, такой жемчужиной владея, Ты денег не проси у богатея. Ты к золоту скупца не должен льнуть: Жемчужиною в раковине будь.

О ДОСТОИНСТВАХ ПОЭТИЧЕСКОЙ РЕЧИ

Мир полон звуками литавров слова. Невеста-слово — свет всего живого. Ни в жемчуг, ни в парчу не убрана, Пленяет и пленяется она. А если драгоценности наденет, Красу луны затмит и обесценит. Наденет ожерелие стихов, — Сердца похитит сотни шутников, А на? ноги наденет рифм запястья, — Падет пред ней мудрец, дрожа от счастья. Седых и юных поразит сильней Двустишьем подрисованных бровей. Румянцем смысла заалеют щеки — И расцветут сердца, как сад широкий. Красавицы не властны надо мной: Вручил я сердце только ей одной. Ее пленительное ожерелье Мне принесло тревогу и веселье. Ее запястьем скованный певец, Я вырваться не смею из колец. Хоть брови не срослись ее сердито, К спасению дорога мне закрыта. Я — всюду, где возлюбленной жилье, Ищу ее, хочу догнать ее. В иносказанья красоту оправлю, Всем знатокам любимую представлю.

РАССКАЗ ОБ УРОДЛИВОЙ ЖЕНЩИНЕ И СЛЕПОМ МУЖЧИНЕ

Один слепец женился на уроде, На бабе грубой, злобной по природе. Лицо — в рябинах, черных бус черней, А лоб — в морщинах и щита темней. Горбата и глуха косая злюка, Ее беседа — вздор, молчанье — мука. Сказала раз, чтобы прельстить слепца: «Жаль, что не видишь моего лица! Мое лицо — белей слоновой кости, Луну затмило, бледную от злости. Завидует нарцисс моим глазам, Завидует тюльпан моим устам, А стан мой тонкий так высок и строен, Что кипарис — и тот обеспокоен!» Когда слепец услышал этот бред, Он в ярости сказал жене в ответ: «Была б красива ты на самом деле, Твою красу давно бы разглядели. Хватал бы каждый зрячий твой подол, Когда б такую красоту нашел. Светильник оценить сумеет зрячий, А не слепец, не знающий удачи. Я слеп, и потому-то хвастовства Ты развязала вздорные слова. Пустилась ты на самовосхваленье Лишь потому, что потерял я зренье».

РАССКАЗ О ВЛЮБЛЕННОМ СТАРЦЕ И МОЛОДОЙ КРАСАВИЦЕ

Осеннее дыханье пронеслось. Цвет изменился виноградных лоз. Цветущий сад стал старика бессильней И зелень желтой сделалась в красильне. Листы деревьев, как цветы весной, Зажглись багрянцем или желтизной. Сидел старик, чей стан согнули годы, В чьем сердце — храм огня, огня невзгоды. Сиденье надоело старику, Решил он погулять по цветнику. Гулял он долго, в думы погруженный, Во всем он видел бытия законы. Его вниманье пава привлекла, Чьи косы — будто ворона крыла. Лицо покрыто белою фатою, Был счастлив жемчуг под ее пятою. А пальцев кончики? О них скажи: «Как кровь — багряны, как уста — свежи!» Изящны пальцы, словно нить кораллов; Лишь ей дано красу ценить кораллов! Окрашен каждый ноготь яркой хной, Он молодою кажется луной! Старик, ее заметив появленье, В смятенье пал пред нею на колени. «О, кто ты? — он воскликнул, потрясен, — Ты человек? Иль пери? Или сон? Я знаю: молодость полна гордыни, Но будь моей, а я — твой раб отныне. Хотя б на миг останься ты со мной, Седому старцу принеси покой». Она ему ответила с улыбкой: «Ты опоздал! Влюбился ты ошибкой! Иди, оставь меня ты навсегда Затем, что голова моя седа. Свое лицо одела я фатою, — Сходны седины с белою фатою!» Узнав о седине ее, старик, Как волос, встал и отвернулся вмиг. Сняла тотчас же роза покрывало И волосы густые показала. Глядит старик: они чернее мглы, Чернее черных бус, черней смолы! Старик взмолился: «О краса вселенной, Зачем прибегла ты ко лжи презренной?» Сказала та: «Поймешь теперь вполне, Что ты мечтать не должен обо мне. Не обращайся ты ко мне призывно: То, что противно вам, — и нам противно!»

О ГОРДЫНЕ МОЛОДОСТИ

О гордый, с головою смоляною, Не издевайся ты над сединою! Как молоко — седины старика. Ужель дитя не жаждет молока? Пусть руки у тебя на сталь похожи, Пусть тело у тебя — броня из кожи, — Согнешься, если пожил на земле, Хотя твой стан подобен был стреле: Спина, по воле неба, луком станет, Оно тебя как тетиву натянет. Но дух и тело ты к труду направь, Убавь от плоти и к душе прибавь. Кто сухощав, тому легка дорога. Жиреет лошадь, — не проскачет много. Пока ты не согнулся пополам, Иди, вослед ступая старикам. Хотя гора богата рудниками, — Беседует вершиной с облаками. Ты старости почетной не ищи, Ты жизни беззаботной не ищи, Не то, боюсь, к вершине путь забудешь И в молодости молодым не будешь.

РАССКАЗ О НЕПОСТОЯННОМ ВЛЮБЛЕННОМ

Непостоянный встретил на пути Луну, которой равной не найти. Как нимб вокруг луны, фата сияла, Луну шатром одело покрывало. Ее запястий пение слилось С благоуханным мускусом волос. Воскликнул он: «О мой кумир и счастье! Остановись, не то сгорю от страсти! Тобой сражен, спасенье обрету, Когда твою увижу доброту». Когда кумир прекрасный, чистый, нежный Услышал ропот страсти безнадежной, В котором были стоны и хвала, — Смеющаяся роза расцвела: «Вот младшая сестра идет за мною. Поверь, я волоска ее не стою. Там, где она, другие — не в цене. Что я пред ней? И сотни, равных мне?» Простак, такою речью соблазненный, Забыл понятий нравственных законы. В ошибку впав, другой увлекся он, От прежней верности отрекся он. Он долго ждал, в смятенье и тревоге, — Никто не появлялся на дороге. Тогда свои уста открыл он вновь, В словах звучали просьбы, лесть, любовь. Сказала та: «Лгунишка ты ничтожный! Твоя любовь, твои страданья — ложны. Один алтарь избрав, ему служи, Не зная ни двуличия, ни лжи». Доколе нам страдать от лицемерья? Джами, к двуличным не питай доверья!

В ПОРИЦАНИЕ ПОЭТУ, КОТОРЫЙ НЕ ЗНАЕТ ЦЕНЫ СВОИМ СЛОВАМ И РАССЫПАЕТ ИХ ПОД НОГИ ГЛУПОМУ БОГАЧУ

О ты, что сердцем чист, умом глубок, Нанизываешь ожерелья строк! Раскрой талант, с трудом упорным дружен, Чтобы росла цена твоих жемчужин. Сверли слова, исполненный любви, Жемчужин ценных не продешеви. Доколе из корысти ткать одежды Для каждого ничтожества, невежды? Доколе в щедрых превращать скупцов, Невеж — в радушных, глупых — в мудрецов? Сто раз колоть ты можешь руку скряги, — Не выйдет капля крови или влаги, А ты твердишь: «То — щедрости река. То — жемчугом обильная рука!» Того, кто долго буквы изучает, Но где алиф, где даль [9] — не различает, Ты первым просветителем зовешь, Провидцем и учителем зовешь. Кто, устрашен мяуканьем кошачьим, Спасается в мышиной норке с плачем, — Того зовешь ты тигром или львом, Нет, более отважным существом! Где этой лжи нечистые истоки? Откуда эти гнусные пороки? Твой грех — корыстью, жадностью рожден. А кто корысти, жадности лишен? Корысть, — ее узнаешь по приметам: Все буквы ненасытны в слове этом! Как только жадность победит тебя, И упадешь ты, совесть погубя, Пожитки понесешь в пещеру боли… Презренный груз тебе тащить доколе? Чернильница перед тобой: она, Как и душа твоя, — тесна, черна. С тебя пример бумага взять хотела, Как ты, от жадных мыслей пожелтела. Перо бессильно, как твои стихи: Письмо — неверно, в грамоте — грехи. Бумагу ты сворачиваешь трубкой, Ты к богачу спешишь с надеждой хрупкой. Чернила капают, — спешишь к нему, Свои стихи засунув за чалму. Не дай нам бог смотреть на богатея И поджидать его, дышать не смея! Но вот верхом он скачет из ворот, А рядом с ним проворный скороход. Бежишь ты униженно по дороге, Его хваля, ему целуя ноги. Ты свиток подаешь ему с мольбой, То свиток алчности твоей слепой. Эх, в клочья разорвать бы этот свиток, — Твоих грехов ужасных преизбыток! Чтобы не пасть, как ты, — богач берет С презреньем свиток твой, скача вперед, А ты бежишь за ним, с мольбой взирая, Корыстолюбья зубы заостряя. Хваля его, подумал бы сперва: Рисунок по воде — твои слова. Стяжательства покинуть путь пора бы, От суетности отдохнуть пора бы!

9

Алиф, даль — буквы арабского алфавита.