Золотая клетка для светского льва

– Мои-и-и, – еще раз икнул он и подошел к столу танцующей походкой. – Да, это я стащил брошь! И, если честно, не думал, что ее так быстро хватятся. Вы, Евдокия Дмитриевна, могли бы и не суетиться так! Но, конечно, вам же не терпелось приложить дорогущую побрякушку к платью! Шмотница!

– Попрошу без оскорблений, – строго сказал Тихон, останавливая Егора взглядом: тот уже собирался хорошенько встряхнуть враз обнаглевшего астролога.

– Фома Юрьевич, это действительно вы взяли брошь? – спросил Егор. – Если это так, то попрошу вернуть ее нашей семье. Я не собираюсь обращаться куда-либо по этому поводу…

– Надоели вы мне, надоели! – взвизгнул Феликс и топнул ногой. – Паршивые овцы и старые развратные дуры!

Теперь округлились глаза Акулины Альфредовны. Она уже было собиралась закричать, что все это клевета и как не стыдно порочить имя честного человека, но, услышав признание Пастухова, а также колоритное «старые развратные дуры», захлопнула рот и, теряя сознание, навалилась на плечо Ирмы. Этого никто не заметил, даже боевая подруга осталась безучастна – все смотрели на Феликса.

А Феликс вновь расплылся в улыбке и, излучая неподдельную радость, закружился на месте. Все неприятные события прошедших дней слайдами замелькали перед глазами. Вот ему в ухо дышит ненормальный Ежиков: «Желточки, желточки, отдай свои желточки!», вот Виолетта срывает с его головы любимую и трепетно хранимую накладку-паричок, вот она, юная соблазнительница со стройными ножками, бросает его – почти гениального человека – и уходит к неведомому молоденькому Курносову! А ведь как он ее желал, как надеялся!.. А вот сухонькая, уже седая Акулина Альфредовна, облаченная в короткую ночнушку, пристраивается к нему и задевает своей острой коленкой его ногу…

– А-а-а! – выдал Феликс и перестал кружиться. – Я… я… украл эту брошь! И отдал ее ей, – он ткнул пальцем в уже возвращающуюся к жизни Почечуеву. Та тут же вскрикнула и вновь погрузилась в обморок. – Или ей! – Феликс сначала ткнул пальцем в Ирму, а затем продемонстрировал ей свой длинный розовый язык. – Бе-е-е! – заблеял он, виляя задом.

– Он врет, он врет, я здесь совершенно ни при чем, – замотала головой Ирма.

Егор, понимая, что Пастухов явно теряет рассудок, резко поднялся. Необходимо отвести Феликса в комнату, возможно, там он придет в себя. Вернет брошь, и пусть катится на все четыре стороны!

– Ну, дела… – протянул Вадим.

– Кошмар! – выдохнула Евдокия Дмитриевна.

Увидев приближающегося Егора, великий астролог испугался. Криво улыбнувшись, попятился к широкому коричневому дивану, вскочил на него и вжался в угол. Замотал головой и истошно крикнул:

– Жук, жук, жук!!!

Егор в изумлении остановился и посмотрел сначала на Тихона, а затем на Дашеньку. О чем это он?

Дашенька пожала плечами и кивнула на телефонную трубку, лежавшую на небольшом столике около лестницы: мол, надо вызывать врачей, может быть, они вколют Пастухову какое-нибудь успокоительное – жалко же человека, ну, украл, с кем не бывает…

– Жуки, кругом жуки, – уже бормотал Феликс, усиленно стряхивая с себя несуществующих насекомых. – Ползают, гады, размножаются… везет же им…

Из кухни на шум выскочила Леночка. Понаблюдав три секунды за астрологом, который перешел к активному почесыванию своего рыхлого тела, она прикрыла рот ладошкой и юркнула обратно за дверь.

– Нет, я больше никогда воровать не буду, – твердо сказал Вадим, каясь за всю мелочовку, которую таскал у брата, – это ж так и в психушку угодить можно…

– Уберите жуков! – потребовал в ответ Феликс. Заерзал и захихикал. – Щекотно же… уберите жуков!

Тяжело вздохнув, Егор направился к телефону. Надо спасать астролога – срочно!

Два коренастых парня в голубых одеяниях и сухонький врач с пышными рыжими усами застали Феликса в весьма плачевном состоянии: он то махал руками, то плевался, то требовал денег и Виолетту.

– Виолетта – это кто? – поинтересовался врач, извлекая из чемоданчика шприц.

– Моя блудная до-очь, – завыла Акулина Альфредовна и кинулась на грудь Егору.

– Хватит закатывать истерики, – строго сказала Евдокия Дмитриевна и, отцепив от сына двоюродную сестру, потащила ее на второй этаж. – Сама девчонку довела! Пристала со своим астрологом…

– Я ему в тюрьму пирожки носить буду, – всхлипнула Акулина Альфредовна.

– Какая еще тюрьма, – отмахнулась Евдокия Дмитриевна, – придет в себя, и пусть катится из нашего дома куда хочет. – Она на секунду задумалась и добавила уже тихо: – Хотя придет ли он в себя?..

– Подайте мне Виолетту! – раздался бравый крик Феликса. – Подайте мне сюда эту молоденькую курочку! А старую несушку сварите на обед!

Акулина Альфредовна качнулась и стала оседать на ступеньки.

– Да что же это такое! – возмутилась Евдокия Дмитриевна, подхватывая сестру за талию. – Доктор, умоляю, дайте ему снотворное!

– Уже, голубушка, уже, – кивнул врач, убирая шприц и пустую ампулу в свой прямоугольный чемоданчик.

Получив порцию успокоительного, Феликс сначала заерзал на диване, а затем улегся на горку маленьких подушек в позе эмбриона и, шлепая губами, смачно захрапел. Все присутствующие в комнате облегченно вздохнули.

Егор слушал чередующиеся звуки «хррр» и «пфы-рр» и с сожалением понимал: след броши «Полет мечты», скорее всего, навсегда потерян. Пастухов производил впечатление человека, надолго простившегося с разумом, а угадать, куда он припрятал драгоценность, вряд ли возможно. Конечно, есть некоторая вероятность, что Феликс не вынес рубиновую бабочку из дома, но вероятность эта очень мала. Очень мала.

– А как вы полагаете, – спросил Тихон у врача, – он долго пробудет в таком состоянии? Я имею в виду не сон, а его помешательство.

– Кто ж знает? – развел тот руками. – Сейчас отвезем в больницу, его обследуют, а там уж видно будет… Ничего обещать не могу. Давайте-ка, ребятки, – обратился он к своим помощникам, – несите его в машину, у нас еще два вызова. Новый год на носу, а они с ума сходят… Куда это годится, я вас спрашиваю? Безобразие!

Как только дверь за храпящим Феликсом и представителями медицины закрылась, Егор пригласил Тихона в свой кабинет. Дашенька тоже хотела поучаствовать в разговоре, но намекать на это не стала. Поднявшись на второй этаж, она зашла в свою комнату, села на край диванчика и тяжело вздохнула: похоже, теперь ей придется покинуть дом Корнеевых навсегда.