Золото императора династии Цзинь
Шрифт:
– Паотоу, - позвал Лу Вэйюя наблюдатель. – Они появились.
На той стороне вышли к водопаду усталые путешественники. Они ещё раз напились сами из речки, наконец-то напоили лошадей, наполнили водой фляги и решили, что сегодня больше никуда не пойдут. Стали варить обед, который плавно должен быть перейти в ужин. Дали немного овса лошадям и, стреножив их, отпустили пастись. Здесь дул ветер и не было ни мошки, ни комаров. Всё обещало полноценный отдых и возможность снять надоевшие накомарники.
Суздальцев посмотрел на Якова Гуревича, сначала не понял, а потом заорал:
– Яша! Затвор
И действительно, на карабине Гуревича отсутствовал затвор.
– Это недостаток трёхлинейки – сказал Дудек, - затвор может потеряться. За ветку заденет, выскочит, и не заметишь.
– Вот именно! Не заметишь! – огрызнулся обиженный Гуревич.
– Действительно – заступился за Якова Ракитенко, - со всяким могло случиться. Нападаете на парня с самого Владивостока.
– А сами не многим лучше! – поддержал Уваров Евгения. – Должны были по той стороне идти, Костяря! В картах ни черта не разбираемся.
– Это не карты, - сказал Кумарёв, - это кроки.
– Какая разница, всё равно не разбираемся!
– Где ты раньше был такой умный, Вася? – сказал Суздальцев.
– Тама! – разозлился Уваров. – Как зайдёшь налево!
– Ладно вам – сказал Дудек, - перейдём на ту сторону при первой же возможности и впредь внимательней будем.
– И что теперь с винтовкой делать? – спросил Суздальцев.
– Что, что?- сказал Дудек.
– Выкинуть её и дело с концом! Без затвора она лишняя тяжесть.
Хунхузы видели на том берегу, как сверкнув на солнце, с обрыва в реку полетел карабин.
– Что бы это значило? – сам себя вслух спросил Лу Вэйюй.
– Все европейцы ненормальные, - произнёс стоявший с ним рядом хунхуз, его «правая рука» по имени, Чу Вэньхуа, - а русские совсем сумасшедшие.
– Да, ты прав, Вэнь.
ГЛАВА 20. ШАМАН БЕЛАЯ СОВА.
Два дня шли по берегу реки. Шли всё по той же стороне, ни мостов на ту сторону, ни брода приемлемого тут не было. Вскоре тропинка с той стороны перебралась на эту, идти стало проще. Тщательно сверились с кроками. Да, ошибки нет, всё правильно, на ту сторону перебираться не надо, путь сам перешёл на эту сторону. Через два-три дня они втянулись в движение. Уже никто не отставал, лошадей кормить поить и чистить не забывали.
Однажды под вечер они увидели пни, воткнутые в землю корнями вверх. На деревьях вдоль тропинки были развешаны медвежьи черепа и два столба с грубо вырезанными человеческими лицами.
– Мы приближаемся к жилищу шамана - сообщил Ракитенко.
– Ну и чёрт с ним – сказал Суздальцев и сплюнул. Слюна повисла не сетки накомарника. Суздальцев выругался. Все очень устали.
На горке они увидели фанзу шамана. Около неё стояла деревянная статуя местного божка с копьём и мечём в руках. Недалеко от входа был разведён костёр. Около него сидел человек и курил трубку. Он безразлично посмотрел на путешественников. Определить возраст туземца довольно таки сложно, поэтому Суздальцев сказал неопределённо:
– Отец, мы тут у тебя остановимся.
Тот удивлённо посмотрел на Суздальцева, и кивнул. По закону гостеприимства любой может без разрешения войти и переночевать и, даже, жить какое-то время в фанзе. Судя по внешнему виду, хозяин
фанзы был удэгеец. Две чёрные косицы его были связаны между собой за кончики кожаным ремешком, и ремешок заброшен за шею, что бы при наклоне косы не мешались.– Костярь, - обратился к Суздальцеву Ракитенко, - может быть, в другом месте лагерь разобьём?
– Уже темнеет. Это-то чем плохо?
– Около шамана.
– Около шамана – не на кладбище! Да и на кладбище спать можно. Уверяю тебя.
Стали разбивать лагерь. Подошёл шаман и сказал:
– Так не хорошо, однако. Ко мне ходить надо.
– У тебя, отец, в твоей фанзе всё равно все не поместимся – сказал Суздальцев.
– Хорошо. Тогда мой костёр ходить.
– Что ж, - согласился Суздальцев, - к костру придём. Как тебя звать?
– На язык удэге, тебе запомнить нету. Зови Белая Сова, однако.
Он удалился к себе и наблюдал из-за костра, как его гости разбивают лагерь.
Лагерь разбили, приготовили ужин, поели. После еды закурили. Опять пришёл Белая Сова. Молчал и курил свою трубку. Остальные тоже молчали. Каждый думал о своём, и как-то не заметили, что шаман исчез. Из костра вдруг повалил коричневый дым. Забил бубен, иБелая Сова закружился вокруг них в уже другой шаманской одежде с погремушками: в юбке, в маске, ударяя в бубен колотушкой виде медвежьей лапы. Когда он успел переодется? Удары бубна и треск погремушек окружал их со всех сторон. И всё вокруг кружилось, кружилось, кружилось…
Утром из палаток вылезли с больными головами.
– Что это было? – спросил Дудек, держась за голову.
– Хрен его знает – ответил Суздальцев. – Помню, что нам всем судьбу предсказали. Но, убей меня, не помню, что со мной будет в будущем.
– А разве это был не сон? – спросил Гуревич.
– Какой сон, Яша! Как болит голова!- сказал Уваров. – Но лучше был бы сон.
– Я говорил, что лучше уйти - сказал Ракитенко, - а Костяря – не кладбище!
– Ладно, - сказал Суздальцев, - ничего страшного не произошло.
– А что он говорил про красного дьявола или чёрта? – спросил Уваров.
– Сказал, что то, что мы везём принадлежит красному чёрту – сказал Ракитенко, - и он жаждет крови.
– Значить не почудилось – покачал головой Ганин.
– Этот Белая Сова сказал ещё, что мы везём гибель своей земле – сказал Суздальцев. – Это всё ерунда! Мы несём гибель не земле, а существующему строю на этой земле и гнилому царизму. Если царизм ждёт гибель, то я буду только рад!
– Но, что странно - сказал Ракитенко - Он сказал, что в этой гибели будет искупление. Искупление чего? И Великий Дух повелел ему нас охранять! От чего? Или от кого?
– Почему Белая Сова? – спросил Уваров. – Белая сова обитает где-то далеко на севере в тундре. Белая – это что бы не так мрачно?
– Наоборот – возразил Ракитенко, - у китайцев белый цвет, цвет траура.
– А у наших туземцев? – спросил Дудек.
– Да кто их знает? – ответил Ракитенко.
– Обратили внимание – сказал Кумарёв, - как он здорово, чисто говорит по-русски?
– На идише! – сказал Гуревич.
– Какой идиш, Яша?
– возразил Кумарёв. – Удивительно, откуда он так хорошо русский знает? А ты идиш! Где он, а где идиш!