Золото императора династии Цзинь

И хунхуз с поклоном передал своему предводителю золото. Тот повертел его в руках и кинул Мазуру.

– Так тебе умирать будет спокойней, элос – сказал Лу Вэйюй с презрительной улыбкой.

У Мазура изумление сменилось горькой досадой. Он держал в руках слиток и думал: «Как же не повезло!»

Паотоу передёрнул затвор винтовки. Мазур не дожидаясь выстрела, прыгнул в воду. Пуля просвистела над головой. Мазур нырнул. Котомка за спиной не давала глубоко погрузиться, сапоги наполнились водой, но промышленник упорно грёб и почувствовал, как одна из пуль хунхузов попала в котомку. Ему повезло - кусты и деревья мешали китайцам точно прицелиться, и, чудом не утонув, благодаря, главным образом, быстрому течению и отсутствию крупных камней, Мазур благополучно выплыл на другой берег реки. Второй раз за день он ушёл от опасности. Промышленник улыбнулся, он в руке сжимал золотой слиток, который так и не выпустил из рук. Мазур положил золото в короб, вылил воду из сапог и быстрым шагом двинулся вниз по реке, надеясь в скором времени достичь Сахалинского приюта.

ГЛАВА 22. ВСТРЕЧА С ОХОТНИКАМИ.

В лагере экспедиции за золотом царило уныние. Потеря лошади с поклажей и ранение Яши действовала удручающе. При полном молчании Евгений Ракитенко запел сильным и чистым голосом «Варшавянку»:

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут.

Остальные большевики дружно подхватили песню и тоже запели, размахивая в такт руками и притоптывая ногами:

Но мы подымем гордо и смело

Знамя борьбы за рабочее дело,

Знамя великой борьбы всех народов -

За лучший мир, за святую свободу!

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,

Рабочий народ!

Песня русской революции 1905 года гордо и смело неслась по тёмному лесу, раскатываясь эхом по горной долине. Песня взбадривала. Вселяла веру в себя, дарила надежду. Пели вдохновенно, так, что, даже не заметили двух пришельцев, что тихо подошли к их костру. Это были двое мужчин лет сорока – сорока пяти. Один, судя по внешнему виду, был русский. Одежда на нём была больше русская, чем какая либо ещё, обувь была туземная, котомка за плечами, нож на поясе, винчестер в руках, на лице русая борода и усы слегка рыжеватые. Второй был явно местный житель. Растительности на лице у него почти не было, так, жидкие усы и бородка, две чёрные косы, как и у шамана Белая Сова, перехваченные ремешком, на нём дошка из олений кожи с застёжкой на правом боку, за плечами колчан со стрелами, лук и котомка, в руках тоже винчестер. На голове у обоих синие косынки из китайской материи, повязанные по местному обычаю.

– Красивая песня – сказал русский пришелец, - и слова вроде русские, а о чём не понятно. Здравствуйте, люди добрые.

Всё это было так неожиданно, что сидевшие у костра какое-то время молчали в изумлении. Ракитенко первый пришёл в себя и сказал:

– Здравствуйте и вы. Садитесь.

Гости уселись на брёвна. Ракитенко наложил в миски рис с тушёнкой и подал гостям.

– Благодарствую – сказал русский, а туземец кивнул.

– И кто ж вы будете? – спросил нетерпеливый Суздальцев.

– Зверопромышленники. И женьшень тоже промышляем. Я Балабанов Наум Сергеевич. А это Исула из рода Канчуга, удэгеец с реки Бикин.

Покончив с едой, удэгеец вытащил трубку из котомки и закурил, а Наум спросил:

– А вы кто ж такие будете? И далеко ли путь держите?

– Мы геологи и топографы. Местность снимаем по пути следования и на бумагу переносим.

– Карту делаете? Это я знаю. Вы с Владивостока?

– Да.

– Из Восточного института?

– Верно.

– Я тоже там учился целых два курса, двадцать с лишнем лет назад. Потом пошёл вот в экспедицию, влюбился в местную девушку и остался здесь. Впрочем, во Владивостоке меня к тому времени уже ничего не держало. Остался я круглым сиротой. А здесь нашёл новую родню и друзей.

– А девушка – туземка? – спросил Ракитенко.

– Нет, русская.

– Что-то я слышал об этой романтической истории в стенах родного института – сказал Евгений.

И остальные студенты Восточного института тоже вспомнили удивительную легенду о студенте, который бросил учёбу ради лесной красавицы-туземки и жизни в тайге.

– Ну, романтическая, не романтическая, а приключений за это время было много. И всему чему меня учили в институте, а до этого в школе – ничего не пригодилось.

– Неужели – сказал Ганин, - совсем ничего?

– Ну, что-то может быть. А так, наука выживания в тайге, вещь трудная. И экзамены сдаёшь на выживаемость. Не сдал – помер! Вот такой он Лесной Восточный институт! Так далеко ли всё-таки направляетесь? Или это тайна?

– Да нет, конечно – сказал Дудек. – В деревню Грингмутовка.

– Это где ж такая? Впервые слышу.

– Не удивительно – сказал Ракитенко, - она семь лет назад возникла. Это у моря, на реке Серебрянка.

– А, ну понятно, - сказал Наум. – Не понятно только, что вы здесь делаете.

– Как это? – не понял Дудек.

– Да уж, - сказал Суздальцев, - потрудитесь объяснить.

– Всё просто. Если вы на Серебрянку, то вам раньше надо было сворачивать.

– Да?

– Да! А теперь я не знаю, куда вы придёте. Можно, конечно, и на Серебрянку, если дорогу знаете. Только крюк большой! Но, может быть вам так и надо?

– Да нет, нам так не надо – сказал Суздальцев, достал карту, разложил её и спросил охотника: - Нам чем быстрее, те лучше. И где мы, по-вашему?

Наум разгладил карту ладонями, крякнул многозначительно и сказал:

– Это не карта, это схема.

– Мы в курсе – сказал Суздальцев.

Удэгеец Исула взглянул на схему из-за плеча Наума, вынул трубку изо рта и ткнул чубуком в белое пятно:

– Однако, где-то здесь.

– Да, где-то здесь – авторитетно подтвердил Наум. – А сворачивать вам вот здесь надо было.

– Это точно? – недоверчиво спросил Суздальцев.

– Точно.

– А он, что, грамотный? – Суздальцев кивнул головой на удэгейца.

– Нет, Исула писать не умеет. А что в картах разбирается, так что ж тут удивительного? Удэгейцы же в горах живут. На землю сверху смотрят. Что твоя карта!

Суздальцев недоверчиво поджал губы.

– Сомневаетесь? – спросил Наум.

– Да как тут не сомневаться – сказал Суздальцев, - на нас вон нападение сегодня было! Может, вы одна шайка-лейка? Хунхузы?

– Мы? Да Господь с тобой! Как это было? Что взяли?

– Как? Ударили вон Яшу прикладом по голове и лошадь увели!

– Это не хунхузы. Зачем хунхузам одна лошадь? Они бы всех лошадей забрали, а вас бы перебили. Скорее всего, это промышленник.

– Промышленник?

– Шибко худой человек – сказал Исула

– Да – продолжил Наум.
– Есть такие люди худые. Всем промышляют. И охотой и грабежом и воровством. В основном – грабежом.

– Шибко худые люди! – опять сказал Исула.

– Промышленники поодиночке ходят, в стаи редко собираются - продолжил Наум.
– А вот хунхузы, те завсегда в компании.

– А худой – это плохой что ли? – спросил Ганин.

– Ну да? – удивлённо сказал Наум.

– Это они у туземцев научились? – спросил Ганин.
– И казаки так говорили.

– Нет. Наоборот – сказал Уваров. – У меня знакомый машинист есть, так он жаловался, что ему паровоз худой достался.