Золотое дно (сборник)

лика — в ней, как в воде, поди сыщи. А если и жив ты,

так на меня обиду не клади, на меня обиду свою не н а­

валивай, ведь не мог я тогда схитрить, ей-богу, не мог

против совести пойти, вроде бы пустяк, а не мог. Как

на духу выложил, что сунул Степан Ж вакин винтовоч­

ку под кустик. «Потом, как случай приведется, заберу,

а не заберу, так не велико и дело. Винтовка-то не пушка

и не танк, ведь вон сколько всякого добра пооставле-

но — хоть железную гору из него отливай, а кто н ака­

зан? Д а никто не наказан, потому как все, кто мог

спросить за это, в земле леж ат, кровью своей зал и ­

лись», — вот так и сказал, а я что мог с ним посудить,

если плахой еловой леж ал и язык-то едва держ ал

во рту?..

Ой, Федя Чудинов, не то вроде бы вспоминаешь и

вроде бы ерничаешь, языком вертишь — значит, не теми

словами говоришь, какими привык объясняться толково

и кругло. Что ж е с тобой приключилось, Федор Чуди­

нов? Какой-то весь размягченный ты, вроде бы тебя

насквозь пропекло солнцем и в самую пору сейчас по­

валиться тебе и больше не встать, уж в таком ты рас­

паренном состоянии, что просто беда, что просто хоть

на кровати разложи совсем голехоньким и квасом све­

жим заливай...»

У Феди Понтонера кружилась голова, может, со вче­

рашней занудной ссоры иль оттого, что сын потом всю

ночь не спал, расхныкался: ему бы грудь надо, а Т аль­

ка, будто пропащая колодина, завалилась к стенке и

ни разу за ночь не вскочила, мол, твой выдолбыш, сам

и вставай, сам и выхаживай, а я пальцем не притро­

нусь. До утра ребенка на руках выносил, готов был

Тальке голову отсадить напрочь, чтобы не куражилась,

стерва, — ведь так и не встала... А может, солнце тому

виной, что так невозможно кружится голова, и руки-то

не поднять. Хоть бы крошечный дождик посеялся.

281

С такими мыслями Федор Понтонер направился к

дому. Талька бродила по кухне молча, воротя нос в

сторону, облупленные шлепанцы стучали по половицам

гулко и зло, и вся она была настроена враждебно и не­

примиримо. Все так ж е молча поставила хлебницу, м ан­

ную кашу, сама пристыла у буфета, словно ожидая,

когда лучше начать ссору.

— Говорено сто раз было: закрывай ведра, когда

из столовой идешь. Теперь каж дая сволочь куском поп­

рекнуть может, — раздраженно сказал Федя Понтонер,

лениво разм азы вая кашу по стенкам тарелки, есть не

хотелось, а тянуло прилечь где-нибудь в тенечке и пару

часов придавить.

— Д а замолчи ты, надоел хуже горькой редьки! —

огрызнулась Талька: вывел вчера этот дьявол из себя,

всю душу начисто вывернул, и сейчас даж е смотреть

было тошно на его постное лицо. — К ак баба, пилишь,

пилишь... Зануда лешова!

Она подхватила ребенка на руки и ушла в горницу,

там быстро забродила из угла в угол, укачивая сына,

и пол прогибался и кряхтел под ее телом. Талька поте­

рянно морщилась: почему-то Гелька не шел из ума.

П редставила его испуганные глаза на худом порыже­

лом лице и подумала, что с ним она, пожалуй, ужилась

бы. Зачем только Ш урка тогда подвернулся?.. Поиз­

мывался, кат, силу свою показал — и сейчас тело от его

тумаков стонет. Д ум ал, что так просто ее взять, можно

сесть ей на шею да подгонять. H a -ко выкуси, похлебай

казенных щей! Небось присмиреешь, лишнюю дурь там

выбьют...

Д а и с Гелькой, пожалуй, пустое дело — уж слиш­

ком не ушлый он, рыба он.

В комнату, высоко подымая босые ноги, вошел Фе­

дор, стал посреди горницы и хотел на Тальку прикрик­

нуть, но, рассмотрев ее, суровую и непримиримую,

осекся.

— Ты все молчишь, ну-ну... А зря, я ведь по совести

живу, я худа никому не сделал, чужой копейки не при­

сушил. Д а разве тебе это понять?

— Д а уж куда мне, темной-неразвитой,— отклик­

нулась Талька, встряхивая плечами и чуть приседая,—

наверное, доставала грудь. — Ой ты, гулюшка, ой ты,

чадушко мое неразумное. Темные мы с тобой, мещане

282

слободские. Вот как нас нынче отец-то обзывает, имя-

фамилию человеческие совсем забыл. А как в мужья

подкатывался, так только на коленях разве и не стоял.

У, зануда, иди давай, чего ли делай. Не стой над душой

моею, всю ведь выпил.

— У тебя выпьешь, вон расперло. Сама себя шире...

— Д а как не выпил-то, Федя! — вдруг засмеялась

Талька. — Словно комар надо мной вьешься, зудишь

и зудишь.

— Д а ну тебя, — отмахнулся Понтонер, не прини­

мая примирения. Он думал прилечь на часок, но понял,

что Талька спокоя не даст, на ровном месте дырку вы­

долбит, пока муж на глазах.

— Во, тебе бы обзываться только. На это ты сам

не свой. А парню белья на перемывку нет. Куда деньги

копишь? Все вы, Чудиновы, такие, и дедко прохиндей

был, все знали, какой прохиндей, все только на старое

время и смотрел.

— Ну ты и дура! Ей-богу, как из темного леса вчера

выскочила, — устало махнул рукой Понтонер, пошел на

кухню, снял с гвоздя ватный колпак, еще потоптался у

порога, крикнул в горницу: — Приди, помоги бревно

спустить!

Д ля погреба нужен был последний стояк, он еще

леж ал на заулке, истый боров, желтый на свежих зате­

сах, от него пахло сосновой смолкой, и янтарные каты ­

ши-бородавки проступали у разбежистых с у к о в . Понто­

нер машинально сколупнул разросшимся, почти ж елез­

ным ногтем прозрачную толстую слезу и, как бывало