Золотое дно (сборник)
Шрифт:
захотела, корова? — раздраженно одернул ее Понтонер,
вглядываясь в Талькино лицо и ненавидя его.
— А ты не кричи, ты голос не повышай. Нашелся
тоже мне командир, — невольно пугаясь в душе его
темного голоса, ответила Талька и, отодвигаясь от ямы,
может, случайно тронула пяткой песчаную кромку.
— Ну сволота, я тебе сейчас покажу командира! —
глухо растравляя себя, шептал Понтонер, вылезая из
колодца, а Талька стояла на коленях у ямы и удивлен
но и тупо смотрела на коричневый
обветренные, распяленные лестницей ладони, все вгля
дывалась вниз, словно разгады вала у рождественского
колодца судьбу свою, и не могла стронуться с места.
Ей бы сейчас вскочить да бежать межой подальше
от греха, больно запинаясь пальцами о сухие комья гли
ны, внутренне вздрагивать и охать, слыша догоняющее
нетерпеливое дыхание, а потом запереться в задней го
ренке и не пускать к себе злодея, а вечером, будто м еж
ду прочим, выйти и даж е повыхаживаться над своим
дедкой-старичишкой. А она вот стояла на коленях, слов
но не в силах была подняться с земли, и затравленно
глядела, как кряхтя вылезает из колодца муж, как не
торопливо стряхивает с колен мучнистую пыль, как
что-то пугающее говорит ей и грозит пальцем, а потом-
идет обочь ямы, высоко поднимая ноги.
— Я покажу тебе, как выхаживаться над мужем,—
тихо бормотал Понтонер, забы вая все цветистые слова
и свое деликатное обхождение: дикая кровь проснулась
в нем и забурлила, да и кого ему тут было остерегаться?
И Федор пошел на жену, мстительно, до ноющей боли
в скулах сжимая зубы. Не давая Тальке подняться, он
неожиданно по-футбольному пнул ее ногой в лицо, в
растерянно жалобную улыбку и пустые захолодевшие
глаза, и жена неряшливо опрокинулась на спину, слов
но поскользнулась на гололеде, а Понтонер стал пинать
Тальку в живот, и в спину, и в бока, куда нога успевала.
И, теряя сознание, Талька закричала гаснущим голо
сом:
— Он ведь убьет меня!..
286
— Хоть вы-то, Кронюшка, хорошо живете. По-зряш
ному не ссоритесь, уступаете друг другу, — говорила
Л изавета Чудинова брату, оглаж ивая его плечи и стря
хивая с него невидимые соринки. А Геля все стоял на
мостках и не мог дождаться, когда дядя и мать спус
тятся с крыльца: за столом неожиданно засиделись —
теплое расположение нашло вдруг на всех — и о вре
мени забыли, хорошо Геля вспомнил, и сразу заторо
пились, дядя Кроня лаковые туфли, морщась, натянул,
дерматиновую сумку вытащил из-за кровати, чуть ли
не бегом выскочили на крыльцо и вот... застряли.
— Ну чего вы там? — торопил Геля, поглядывая на
часы.
—
Ты помолчи, зачевокал. В кои-то веки раз увиделись, — откликнулась мать, еще раз порывисто обни
мая брата и тыкаясь носом в его колючую щеку. — Как
ерш какой. Откуда у вас, у мужчин, щетина-то такая
лезет? — сказала она, любовно окидывая взглядом его
загорелое лицо.
— А неужели провожать меня не пойдешь?
— Д а ладно, идите одни, чего мне там делать?
Замнут еще у автобуса... Ой, что это? Не иначе как на
огородах кто ревит...
Гелька тоже услыхал гаснущий крик и сразу узнал
Талькин голос. Посторонняя сила сорвала его с места
и заставила забыть и про дядю Кроню и про скорый
автобус, и, запинаясь о гряды, путаясь в картофельной
ботве, задышливо всхлипывая несильной грудью, Геля
побежал к высокой загородке, где, казалось, вы кола
чивали мучные мешки, он словно бы уже представлял,
что там сейчас увидит... Д верца была открыта, и Геля
сразу охватил взглядом и ровный квадрат колодца, и
песчаный холм, обтянутый с краев густыми лопухами,
и узкую спину Понтонера, который устало бил Тальку
ногой, а Талькино лицо было скрыто за Понтонером, и
только распухшие ноги безвольно и беспомощно разме
тались на песке и изредка вздрагивали, да было слыш
но, как женщина гулко икала всем нутром после к аж
дого тычка.
Геля какое-то мгновение смотрел на Понтонера, и
чувство собственной внезапной беспомощности было
287
робко окликая:
— Эй ты, ты чего, а? — И Федор, расслышав сзади
неожиданный глухой голос, оторопел поначалу, забыв
пинать Тальку, и обернулся к племяннику, пяля выго
ревшие от злости глаза.
— А тебе чего тут нужноРА ну уваливай отсюда! —
закричал Понтонер, возбужденно и бессмысленно р а з
махивая руками, и попытался даж е ударить Гелю, но
тот отшатнулся к загородке, и кулак прошелся мимо,
едва скользнув по носу. И что-то качнулось в Гелиной
душе, словно внезапно закрыли в горле доступ воздуху,
так стало душно ему от ненависти, которая, оказы вает
ся, таилась в нем, ж елая освобождения еще с той ми
нуты, когда его, семилетнего, вывел дядя на мостки,
бросил под ноги узелок с одежонкой и сказал: «Теперь,
Гелька, ты нам не нужон, лишний ты нам».
Оказы вается, только душа не хранит зла, потому
что иначе не выдержать ей постоянного накала, но в
уголках человеческой памяти живут, чуть тлея, все го
рести и боли, живут, ожидая своего часа. А может, и