Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
Женщина ответила:
– Постараемся выдюжить. Помнить о невинно загубленных и любить живых.
Он поцеловал её снова:
– Я тебя люблю, золотая. Ты меня поддержала в трудную годину.
Опустив глаза и зардевшись, та проговорила:
– Я тебя никогда не брошу.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. УЗКИЕ ВРАТА
Глава первая
1
Находясь в горной Пафлагонии в ссылке, он развил кипучую деятельность, собирая сторонников. Но открыто выступить против Мануила всё же не решился, зная, что тот после смерти евнуха Фомы отошёл от дел, увлекается астрологией и готовится постричься в монахи. Ситуация разрешилась 24 сентября 1180 года: император скоропостижно скончался. Во главе государства номинально встал его одиннадцатилетний сын Алексей, опекуншей сделалась вдовствующая императрица Мария Антиохийская, а фактически правил их родственник - протосеваст Алексей, тёзка Молодого монарха. Оппозиция сразу зашевелилась, справедливо считая, что страна огромных размеров, протянувшаяся от Южной Италии до Армении, от Дуная до Кипра, быстро развалится на части, будет поглощена турками и арабами, если не воцарится в Константинополе сильный муж, настоящий политик, а не желторотый юнец. Многие к тому же недолюбливали Марию - ведь она была дочерью иерусалимского короля, крестоносца значит - католичка, «латинянка», «не наша». Ей не доверяли. А в условиях близкого Третьего крестового похода, о котором уже шли разговоры по Европе, греки побаивались, говоря современным языком, «пятой колонны» у себя в столице.
Вспомнили тогда об Андронике. Лидеры оппозиции устремились к нему в Эней для переговоров. Но согласия сразу не достигли, год ушёл на работу в других провинциях, на сплочение сил и средств. Лишь в июне 1182 года мощная, хорошо вооружённая армия, собранная в Понтийских горах, выступила в сторону Босфора. По пути к ней стекались массы народа, а в районах Вукеллария и Оптиматов население встречало сына Ирины-Добродеи как освободителя, музыкой и цветами.
Разумеется, протосеваст Алексей тоже не дремал. По его приказу в Малую Азию перебросили несколько тысяч ратников императорской гвардии. Но, столкнувшись с боевыми частями оппозиции, многие бежали, кое-кто перешёл на сторону восставших, несколько полков было уничтожено. Протосеваст тогда заблокировал пролив сотней военных кораблей, на которых установили специальные катапульты, лихо забрасывавшие противника «греческим огнём». Нападение на столицу удалось задержать на месяц. За неделю до Рождества вспыхнуло восстание в самом Константинополе. Началось, как в Галиче: там народ громил половецкие кварталы, здесь же православные греки разоряли дома итальянских купцов - «латинян», католиков, - находившихся под защитой Марии Антиохийской. От ножей и камней погибли две с половиной тысячи мужчин, а примерно такое же количество взятых в плен женщин и детей были проданы впоследствии в рабство туркам. Вскоре пал и Вуколеон - императорский дворец. Протосеваста схватили и железным раскалённым прутом выжгли ему оба глаза. Алексея II заключили под стражу. С ним арестовали и его тринадцатилетнюю невесту - прибывшую из Франции принцессу Анну. А Марию Антиохийскую бросили в башню Анемы.
На Крещение 1183 года в главный город Византийский империи под фанфары и барабаны въехал Андроник со своими войсками. Он не тронул малолетнего самодержца и его невесту, только перевёл их в загородное поместье и не выпускал из-под караула. А публично называл себя «недостойным советником» юного монарха, распоряжаясь тем не менее от его имени.
Постепенно заменили половину всех чиновников министерств и прочих государственных служб: тех, кто так
или иначе возмущался новыми порядками, приговаривали к каторжным работам или ослепляли. Вскоре недовольных не стало.Осенью Андроник задумал короноваться как «соправитель» Алексея II до его совершеннолетия. Патриарх Феодосии отказался провести противозаконную церемонию, и тогда патриарха сместили, а обряд свершил один из митрополитов. Но и этого показалось мало. В ночь с 9 на 10 ноября в загородном поместье тетивой от лука был задушен молодой император. А спустя неделю казнена Мария Антиохийская, обвинённая в государственной измене (то, что её отец, иерусалимский король Амальрик, привечал Андроника, слыл его другом, не сыграло никакой роли).
В довершение ко всем безобразиям новый самодержец вознамерился сочетаться церковным браком. Он уже давно был вдовцом, и его дожидалась из ссылки верная Феодора с детьми. Но женился Андроник вовсе не на ней, а на… тринадцатилетней Анне Французской! Если же учесть, что ему в то время исполнилось шестьдесят четыре, этот мезальянс выглядел чудовищно. Впрочем, наслаждавшегося властью тирана ничего уже не смущало…
Тут владыке империи доложили, что плоха Добродея и желает проститься с сыном. Он отправился к ней в имение.
Мать действительно умирала. Лёжа на подушках, жёлтая, больная, с изменившимся одутловатым лицом, что-то говорила самой себе в полудрёме-полубреду. У её изголовья стояла Янка, располневшая, сильно подурневшая, и смотрела на Андроника с нескрываемым удивлением. Властелин спросил:
– Что, не нравлюсь?
Женщина потупилась:
– Очень изменился.
– Да, волос убавилось, - с огорчением подтвердил монарх.
– Может быть, ходить в парике, как ты думаешь?
– Нет, парик смешон. И, в конце концов, лысина не портит мужчину.
– Но при крошке-жене не совсем красиво…
– Я об этом вообще молчу.
Неожиданно Ирина очнулась и взглянула на отпрыска просветлённым взором. Улыбнувшись, произнесла по-русски:
– Мальчик мой любимый… Слава Богу, что ты пришёл!
– Здравствуй, матушка.
– Он поцеловал её кисть, находившуюся поверх одеяла, а она свободной рукой провела по его блестящему темечку.
– Господи помилуй! Где ты потерял все свои прелестные кудри?
– В дальних странах, мама. В бесконечных волнениях и борьбе…
«Ив чужих постелях», - чуть не вырвалось из уст Янки.
– Да, борьба… - с огорчением сказала старуха.
– Извини, что оторвала тебя от великих дел. Но уж больно хотела увидеться напоследок.
– Что ты, что ты!
– лицемерно завозмущался наследник.
– Нас переживёшь…
– Не юродствуй. И послушай мать. Будь благоразумен. Не перегибай палку. Настроение черни изменчиво. Если возненавидит, то пощады уже не жди.
Император ответил:
– Государство у меня под пятой.
– Недовольных всегда хватает. Самые опасные - близкие друзья. Потому что думают, что тебя умнее. И в удобный для них момент обязательно предадут.
– У меня нет друзей. Лишь одни подчинённые.
– Эти тоже опасны. Потому что жаждут выйти из подчинения.
– Такова жизнь правителя. Словно бы на бочке с «греческим огнём».
– Разве это жизнь?
– Да! За один миг ея, ощущения своего могущества, трепета всего окружения, целого народа, умереть не страшно!
Добродея вздохнула:
– Понимание сего недоступно моему разуму… Ну, да всё равно. Я довольна, что вижу тебя счастливым. Наклонись ко мне. Дай поцеловать в лоб и благословить…
Полчаса спустя матери не стало. Выйдя на террасу и смахнув слезу, сын заметил Янке, появившейся вслед за ним:
– Ас другой стороны, умереть вот так, у себя в постели, тихо, но достойно, в окружении близких, тоже счастье.
Дочь Берладника всё-таки съязвила:
– Радуйся, что не всё население империи составляют брошенные тобой жены, а не то был бы ими растерзан, словно дикими львицами!