Золотое руно (сборник)

Она всё ещё работала над стопкой бумаг, принесённых Доном из университета – бумажной копией послания, отправленного на Сигму Дракона из Аресибо и исходными материалами, на основе которых оно было составлено: одна тысяча наборов ответов, случайно выбранная из оставленных на сайте. Сара была уверена, что ключ расшифровки должен скрываться где-то здесь.

Сара уже десятки лет не заглядывала в эти документы и помнила их лишь приблизительно. Но Гунтер мог с одного взгляда на страницу проиндексировать её, так что когда Сара говорила ему, к примеру «Припоминаю пару ответов, которые показались мне противоречащими друг другу – кто-то ответил «да» на вопрос о ликвидации вышедших из репродуктивного возраста стариков и при этом «нет» на вопрос о ликвидации людей, которые являются экономическим бременем», и робот тут же отвечал: «Анкета номер 785».

И всё-таки она часто сердилась и иногда даже плакала от отчаяния. Она не могла думать так же ясно, как когда-то. Это, вероятно, было незаметно в повседневной жизни, состоящей из стряпни и общения с внуками, но становилось до боли очевидным, когда она пыталась собрать пазл, посчитать что-то в уме, пыталась сосредоточиться и подумать . И она так легко утомлялась; время от времени ей обязательно требовалось прилечь, что ещё больше затягивало работу.

Конечно, уже многие обращались к сообщению, посланному из Аресибо, в поисках ключа для дешифровки. И, думала она, если все эти молодые умы его не нашли, то ей, скорее всего, остаётся лишь молиться.

Многие предполагали, что ключом является какая-то одна конкретная анкета: уникальная последовательность восьмидесяти четырёх ответов, что-то типа «да», «нет», «много больше», «вариант три», «равно», «нет», «да», «меньше» и так далее. Сара знала, что существует больше 20 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 000 возможных комбинаций. Те, у кого не была доступа к полной версии послания Аресибо могли попробовать найти нужную простым перебором, но даже самым быстродействующим компьютерам мира понадобятся десятилетия на то, чтобы перебрать их все. У других, разумеется, была полная версия послания, и они, безусловно, уже попробовали каждый из тысячи содержащихся в нём наборов ответов, но не смогли расшифровать сообщение. Сара продолжала рыться в исходных опросниках, ища что-то – неважно, что именно – что как-то выделялось бы из общей массы. Но, будь оно проклято, ничего не выделялось. Она ненавидела старость, ненавидела то, что она сделала с её умом. Старые профессора не умирают , говорится в старой шутке. Они просто теряют свои факультеты. [148] Это было так смешно, как любили говорить, когда она училась в школе, что она даже засмеяться забыла.

148

Труднопереводимая игра слов. Faculty по-английски означает не только «факультет», но и «способность» или «правомочность». Потерять faculties в общем случае означает «сойти с ума», «утратить дееспособность», «впасть в маразм».

Она попробовала другую комбинацию, но на мониторе снова зажглась надпись «Расшифровка невозможна». Она не ударила кулаком по столу – у неё не хватило бы для этого сил – но Гунтер, должно быть, что-то такое в ней углядел.

– Вы выглядите расстроенной, – сказал он.

Она развернула кресло и уставилась на МоЗо; ей в голову пришла идея. Ведь Гунтер – носитель нечеловеческого интеллекта; может быть, он лучше поймёт, что ищут инопланетяне?

– Гунтер, а ты бы куда спрятал ключ для расшифровки?

– Я не предрасположен к секретности, – ответил он.

– Нет. Полагаю, нет.

– Вы спрашивали Дона? – ровным голосом спросил МоЗо.

Она почувствовала, как её брови сами собой взбираются на лоб.

– Почему ты это спросил?

Линия рта Гунтера дёрнулась, словно он хотел было что-то сказать, но передумал. Через секунду он посмотрел в сторону и ответил:

– Без определённой причины.

Сара подумала было оставить эту тему, но…

Но, чёрт побери, у Дона ведь есть, кому излить душу.

– Ты думаешь, что я не знаю, правда?

– Не знаете что? – спросил Гунтер.

– О, пожалуйста, – сказала она. – Я перевожу послания со звёзд. Так что принять сигналы гораздо ближе к дому я уж точно смогу.

Никогда не знаешь, смотрит ли робот тебе в глаза.

– Ох, – сказал Гунтер.

– Ты знаешь, кто это? – спросила она.

МоЗо качнул своей голубоватой головой.

– А вы?

– Нет. И не хочу знать.

– Я не буду слишком нахален, если спрошу, как вы к этому относитесь?

Сара выглянула в окно, в котором виднелся только кусочек неба и красный кирпич соседнего дома.

– Я бы, конечно, предпочла иное решение, но…

МоЗо молчал, бесконечно терпеливый. После паузы Сара продолжила:

– Я знаю, что у него есть… – Она запнулась, выбирая между «желаниями» и «потребностями» и в конце концов остановилась на последних. – А я не могу больше заниматься этой… гимнастикой . Не могу перевести часы назад. – Ей пришло в голову, что часть про часы прозвучала, словно вариант архетипического выражения невозможности типа «Я не могу остановить солнце». Но для Дона стрелки – Господи, когда она последний раз видела часы со стрелками? – стрелки часов действительно перевели далеко-далеко назад. Она покачала головой. – Я за ним больше не поспеваю. – Она ещё немного помолчала, потом посмотрела на робота. – А ты как к этому относишься?

– Я не силён в эмоциях.

– Надо полагать.

– И всё же я предпочитаю, чтобы всё было… проще.

Сара кивнула.

– Ещё она твоя восхитительная черта.

– Я прямо сейчас изучаю информацию о таких вещах, доступную в сети. Я честно признаюсь, что вряд ли понимаю её в достаточной мере, но… вы не сердитесь?

– О, ещё как сержусь. Но не только – не столько – на Дона.

– Я не понимаю.

– Я зла на… на обстоятельства .

– Вы говорите о том, что роллбэк на вас не подействовал?

Сара снова отвела взгляд. Через некоторое время она сказала, тихо, но отчётливо:

– Я злюсь не на то, что он не подействовал на меня. Я злюсь на то, что он подействовал на Дона.

Она опять повернулась к МоЗо.

– Ужасно, не правда ли, что я расстроена тем, что человек, которого я люблю больше всего на свете, проживёт ещё семьдесят лет или даже больше? – Она покачала головой, поражённая тем, на что оказалась способна. – Но это, знаешь ли, только потому, что я знала, чем всё это должно будет кончиться. Я знала, что он бросит меня.

Гунтер качнул сферической головой.

– Но он этого не сделал.

– Нет. И я не думаю, что сделает.

Робот немного подумал.

– Я согласен с вами.

Сара двинула плечами.

– Поэтому я и простила его, – сказала она; её голос был тих и далёк. – Потому что, видишь ли, я знаю, сердцем чувствую, что, случись всё наоборот, я бы от него ушла.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Петра Джоунз, доктор из «Реювенекс», явившаяся к ним домой для очередного обследования Дона. Сара теперь при этом не присутствовала; для неё это было слишком тяжело.

Дон знал, что страдает от неуместной упрямой гордыни. Он закалил её, когда много лет назад медленно и в муках умирала его мать. Когда Сара сражалась с раком, он не опускал голову, пряча свою боль и страх так хорошо, как только мог, от неё и детей. Он знал, что он – сын своего отца; просить о помощи – это показать слабость. Но сейчас ему нужна была помощь.

– Я… я не знаю, – тихо сказал он.

Он сидел на краю дивана; Петра, одетая в дорогой на вид тёмно-оранжевый брючный костюм, сидела на противоположном.