Золотое руно (сборник)
Шрифт:
Конечно, я знал, что я несправедливо циничен. Я в самом деле всем сердцем верил в явление Богородицы в Фатиме. Я знал – знал так же, как знаю собственную душу! – что в прошлом она являла себя верным, и…
И я был одним из верных. Да, несчастью предшествует гордыня, а падению – высокомерие [244] , но моя вера крепче, чем вера Юргена Эмата. Это правда, что Базз Олдрин принял святой причастие сразу после посадки на Луну, но я принёс учение Иисуса дальше, чем кто бы ни было – сюда, в место первого шага человечества к звёздам…
244
Так где же ты, Мария? Если ты здесь – если ты с нами здесь, на Марсе, то яви себя! Моё сердце чисто, и я буду бесконечно рад видеть тебя.
Явись, мать Иисуса! Явись, Святая Дева. Явись!
В голосе Элизабет Чен слышались те же самые насмешливые нотки, что и раньше.
– Хорошо прогулялись, отче?
Я кивнул.
– Что-нибудь видели?
Я протянул ей свой шлем.
– Марс – интересное место, – сказал я. – Всегда есть, на что посмотреть.
Она улыбнулась самодовольной ухмылкой.
– Не волнуйтесь, отче, – сказала она, пряча шлем в шкаф для скафандра. – Мы доставим вас в Брэдбери задолго до воскресного утра.
Я сидел в своём кабинете, за своим столом, одетый в сутану и пасторский воротник, лицом к объективу камеры. Я сделал глубокий вдох, перекрестился и велел камере начать запись.
– Кардинал Пиранделло, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – по вашей просьбе я посетил Кидонию. Пески Марса ползли вокруг меня, движимые невидимой рукой слабого ветра. Я смотрел и смотрел, и снова смотрел. И потом, святейший кардинал, это случилось.
Я снова сделал глубокий вдох.
– Я увидел её , ваше преосвященство. Я увидел Святую Деву. Она появилась в воздухе передо мной, примерно в метре над землёй. И она была окружена светом разных цветов, словно радуга согнулась так, чтобы охватить контуры её священной формы. И она обратилась ко мне, и я одновременно слышал три её речи, но каждая из них отчётлива и совершенно понятна: одна на арамейском, языке, на котором Дева говорила при жизни; вторая – на латыни, языке Церкви; и третья – на прекрасном, изысканном английском. Её голос был словно песня, словно жидкое золото, словно чистейшая любовь, и она сказала мне…
Просто послать сообщение кардиналу Пиранделло было недостаточно. Оно могло очень удачно затеряться. Даже после реформ Третьего Ватиканского Церковь Рима оставалась бюрократией и по-прежнему защищала себя.
Я сам отнёс карту памяти в Центр Коммуникаций и отдал её Лони Синклер, женщине, которая приносила мне послание Пиранделло.
– Как вы хотите это отослать, отче?
– Это довольно важно, – сказал я. – Какие у вас есть варианты?
– Ну, я могу послать его сейчас, хотя за срочность мне придётся выставить счёт этому…э-э…
– Приходу, дитя моё.
Она кивнула, затем взглянула на карту.
– Вы хотите отослать его по обоим этим адресам? В Ватикан и «Си-эн-эн»?
– Да.
Она указала на светящийся глобус Земли, наполовину
утопленный в стену.– Штаб-квартира «Си-эн-эн» в Атланте. Я могу послать сообщение в Ватикан прямо сейчас, но Соединённые Штаты пока на дальней от нас стороне Земли. Туда я смогу посылать сообщения лишь через несколько часов.
Ну конечно.
– Нет, – сказал я. – Нет, тогда подождите. Ведь бывает такое, что США и Италия видны с Марса одновременно?
– Не все США целиком, но Джорджия – да. На короткое время.
– Дождитесь его, и тогда посылайте сообщение в оба места одновременно.
– Как скажете, отче.
– Благослови вас Господь, дитя моё.
Лони Синклер не смогла полностью скрыть то, как её развеселили мои слова.
– Да не за что, – ответила она.
Прошло четыре года. Лев XIV перешёл в мир иной, и теперь понтификом у нас Бенедикт XVI. Не имею ни малейшего понятия, одобряет его Юрген Эмат или нет – да мне это и не интересно. В конце концов, слишком большой интерес к делам Земли здесь не приветствуется.
Фатиму по-прежнему посещают пять миллионов человек в год. Миллионы приезжают в Лурд и Гуадалупе и Ла Ванг.
А потом отправляются по домам – некоторые с чувством, что их коснулся Святой Дух, некоторые – утверждая, что исцелились.
До Марса миллионы верных пока не добрались. Пока; на это нужно время. Но десятки тысяч уже явились сюда, и в отличие от тех, что посещают другие места паломничества, большинство из них остаётся. После многолетнего путешествия последнее, чего им хочется – это развернуться и отправиться домой, особенно из-за того, что ко времени их прибытия удачное расположение Земли и Марса, сильно укорачивающее путь, уже два года как закончилось; если отправиться домой сразу после прибытия, обратный путь займёт гораздо больше времени.
И поэтому они остаются, обживаются и становятся членами нашей общины.
И приходят на мои мессы. Не от скуки. Не от одиночества. А ради веры. Веры в то, что чудеса всё ещё случаются, и могут происходить как на Земле, так и вне её.
Я воплотил своё предназначение, и Марс, я искренне в это верю, теперь стал лучше, чем был. Теперь это настоящая конгрегация, паства. Я взираю на её членов с кафедры и чувствую их тепло, их любовь.
Теперь у меня лишь одна проблема. Солгать кардиналу Пиранделло – это нарушение моей клятвы и учения моей веры. Но поскольку я – единственный священник на Марсе, то кому я могу исповедаться в этом грехе?
Вопрос вероятности
«Ну и где они все?» – воскликнул в 1950-м Энрико Ферми. И этот горький вопрос ныне известен как парадокс имени выдающегося лос-аламосского физика. Почему мы не наблюдаем признаков неземной жизни, коль скоро вероятность ее существования кажется такой высокой? Пусть даже разум нечасто возникает во Вселенной, учитывая ее гигантские размеры, контакты с развитыми цивилизациями должны быть вполне рядовым явлением. Есть даже специальное уравнение Дрейка, позволяющее выстраивать такую линию аргументации. Можно предположить существование миллиардов культур намного старше нашей – однако непонятно, почему же они не колонизировали Землю или хотя бы не создали какие-нибудь гигантские инженерные сооружения, доступные нашим приборам, – сферы Дайсона, например.