Золотой Конвой. Дилогия

– Да я шевелю... Т-сс!
– Гущин напрягся, глядя в расплывчатый сумрак.
– Кто там? Видите?

– Да.
– Эфрон приложился к своему 'Маузеру', - Кто-то идет... Вы видите? Сколько их?

– Определенно я видел не менее двух.
– Прошептал Гущин.
– А вы?

– Не знаю. Все плывет в этом мареве... Может, наши?

Оба напряженно вглядывались в мелькающий между деревьев расплывчатый сумрак.

– Мне кажется... красная лента на папахе.
– Пробормотал Гущин.

– Значит, догнали собаки.
– Эфрон повел стволом пистолет-карабина.
– Чертовы сумерки, я совсем теряю мушку... Ну, лови большевичок!

Выстрел разорвал тишину, человек вперед упал как срезанный.

– Кажется, попали, - пробормотал Гущин.

– Прекратите палить!
– Раздался спереди из снега хриплый голос.
– Это я! Краузе!

Эфрон опустил карабин. Это был редкий момент, когда его можно было видеть растерянным.

– Пардон муа, портэ-итондард!
– От смущения Эфрон перешел на французский -Лёр онтр шья и лю; же не ву реконетр па!

– Уи, уи! Тьюи ле тус, дью реконетра ле сьен!..
– Отозвался Краузе.
– Эфрон, вы? Вы случайно не папский легат?

– Я же извинился, прапорщик.
– Эфрон уже оправился.
– Хватит греть сугроб, давайте сюда!

Краузе показался из снега, поднялся, и заковылял к позиции.

– Вы же говорили, что видели красную папаху?..
– Укорил Эфрон Гущева.

– Вы тоже были здесь, и тоже смотрели, - не принял упрек Гущин.

Краузе тем временем подошел, и присел у дерева рядом с ними.

– Я вас не задел, прапорщик?
– Спросил Эфрон Краузе.
– Мне было бы дьявольски неловко.

– Нет, слава богу. Но где же ваша хваленая меткость?

– Помилуйте, я даже не вижу прицельных. Всегда говорил, что не разделяю моду на эти тонкие мушки.

– А я так теперь их самый большой сторонник, - пропыхтел Краузе.

По цепи лежащих людей, слева к ним пригибаясь бежал штаб-ротмистр Гиммер.

– Что там?
– На ходу присмотрелся он.
– Краузе, вы?

– Так точно, Штаб-ротмистр.

– А Жемчужин и Азанчеев?

– Жемчужин - все. С Азанчеевым мы разошлись. Значит... он не вернулся?

– Нет.

Все тягостно помолчали.

– С кем вы столкнулись?
– Продолжил Гиммер.

– Черт разберёт. Кажется, красные.

– Много их?

– Не знаю. Судя по интенсивности огня, минимум, не меньше нас. У них был ручной бомбомет, и возможно, пулемет.

– Зачем приняли бой? Почему не отступили?

– Это был не встречный бой, - засада.
– Устало объяснил Краузе.
– Мы сразу потеряли двух лошадей, Жемчужина ранили. Если б не он, нас бы всех там разом положили. Спас казак...

– Что еще можете сказать?

– Более, ничего. Правда...

– Да?

– За мной не было погони. Я пошел не назад, а вам наперерез. Знал, что вы свернете вправо. Прикинул, что так или иначе, выйду на ваши следы. А свои замел ельником, вы знаете как я умею. Но в лесу я видел кого-то...

– Кого?

– Не знаю. Человек. Мелькнул и пропал. Я потом долго лежал, но больше никого не видел.

Гиммер на мгновенье напряженно замер, осмысливая.

– Красные на нас до сих пор не вышли... Может, случайная засада?.. Не именно на нас?

– Кто знает. Но мы их довольно сильно потрепали. Я сам точно снял несколько человек. Раненные могли их замедлить. Могли вообще переменить их планы.

– Да...
– Гиммер неопределенно кивнул - Категорически мало данных...
– Он обернулся к Эфрону и Гущину.
– А вы своей стрельбой прямо-таки хотите вывести на нас погоню. Гущин!

– Я, штаб-ротмистр!

– Идите к конвою, и скажите унтер-офицеру Овчинникову, чтоб он прислал сюда второй взвод, а этих - в лагерь, греться. Слишком лютый мороз. Мы не сможем долго держать заслон, иначе поморозим людей. Надеюсь, у всех врагов в округе та же проблема. Между боем с людьми и погодой, всегда лучше второе. К ночи оставим только часовых...

– Думаете, сегодня обойдемся без визитов?
– Спросил Гущин.

Гиммер поднял глаза к холодному небу.

– Темнеет, луна будет ущербная. Идти ночью в лесу, - оставить глаза на первом суку. Выполняйте.

– Есть!
– Гущин Вскочил, и побежал к лагерю, по лошадиной протопке.

Гиммер повернулся к Эфрону.

– Борис Викторович. Прошу об одолжении: пройдите аккуратно округ лагеря. Посмотрите, нет ли рядом с нами чужих глаз. А уж потом на отдых.

Эфрон гибко поднялся.

– Сделаю, Клементий Максимыч.

***

Шли с перекатной арьергардной заставой. Это значило, что конвой шел своей скоростью, медленно бредущих груженых лошадей. А Медлявский, Гарткевич и Гущин, отставали, устраивали засаду, и ждали некоторое время - не догонит ли более ходкий, не связанный грузом противник. А потом снова пускались по оставленным конвоем следам. Было ясно. День блестел, пронизывая солнечными лучами дыры в еловых ветвях, создавая резкую картину светотени.

Медлявский поглядел в стороны, справа и слева, где лежали компаньоны. С трудом отодвинул толстый рукав полушубка, и посмотрел на большие наручные часы. Пора.

– Встаем, - тихо сказал он.

Трое поднялись, похрустевшая снегом, и отряхиваясь, и пошли к оставленной конвоем тропе. Гарткевич шел первым. Из-за толстой одежды он косолапил, и казался похож на медведя.

'Наверно, у меня такой же нелепый вид' - подумал Медлявский.

– Что думаете, Андрей Севастьяныч, - обратился к нему Гущин.
– Уже второй день пошел. А не следа погони. Полагаете, оторвались?

– Не знаю, Эдуард Васильевич, - Медлявский поддернул сползавший с плеча ревень карабина.
– Оторваться мы не можем. У нас слишком тихий ход, из-за груза. Если только там, - на дороге была случайная засада. И нас не преследуют.

– Когда же выйдем снова на дорогу? Гиммер что-то говорил об этом?
– Гущин непроизвольно поежился.
– Признаюсь, ненавижу здешнюю Тайгу. Эта тишина... У меня здесь ощущение, что я давно умер и стал призраком. Или того хуже, -никогда и не жил. Всегда слонялся между здешних деревьев, а все мои воспоминания; городская жизнь, балы... Будто это чья-то чужая память. Обрывок чужих дум, которые я случайно поймал.

– Вы тонкая натура, Гущин, - заметил Медлявский.
– Однако, тише, поручик. Мы в дозоре.