Золотой Конвой. Дилогия

– Получишь ты свой кусок, - равнодушно отмахнулся, главарь, обернулся к нам, и обратился почему-то ко мне. Наверно потому, что я был в центре.

– Ну? Где остальное мое золото?

Он так и сказал это, - 'мое золото'. С усмешкой, вполне понимая, что говорит.

– С каких это дел оно твое?
– Хмуро спросил я. Ляпнул конечно. Не нужно в такой ситуации задавать такие вопросы. Но возмущение от его наглости прорвалось раньше, чем я смог укротить язык.

– А чье оно по-твоему, шелупонь?
– Лениво переспросил главарь.
– В этом крае - я власть. И золоту. И тебе. Всему. Захочу, - здесь тебя гнить оставлю. А захочу - будешь срок мотать, по любой статье, какая мне понравится.

– Ты из прокурорских, что ли?

– Прокурорские у меня по щелчку пляшут.

– А, так ты из этих что ли? Из 'слуг народа'?

– Уточнил я.

– Из слуг, из слуг, - усмехнулся он.
– Где остальное? Говори, пока я тебя не раздавил, как клопа.

– Там, в валу. Ход в пещеру.
– Сжав зубы процедил я. Чего уж там; не великое дело было отыскать, зная откуда мы вышли.

– Вот и молодец, - похвалил он меня.
– Сейчас сходишь, покажешь.

– А... как вы нас нашли?
– Вдруг озадаченно спросил Иван.
– Мы же специально проверяли, 'петлю' на маршруте делали. За нами слежки не было.

– На маршруте... Блядь, папуасы.
– Лениво заматерился главарь.
– Сука, страна дикарей! Придатки к территории... Я вас от самого Питера веду. И еще раньше. Вы все это время, у меня вот где были!
– Он сжал кулак, изобразив где.
– Когда ко мне Коля прибежал, и рассказал о кладе, я сразу к вот этому шапнёнку - он указал на Павла - слежку приставил. Прослушка, детективное агентство, 24 часа в сутки. И когда вы клоуны билеты заказали, в поезд с походным скарбом погрузились. Дамочку-соседку, помните? Так она вам в рюкзаки по маяку вложила. Каждому. Петли они в лесу делали. Я за вашими петлями на экране наблюдал, неандертальцы.
– Он снова обратил взгляд на меня.
– И ты еще спрашиваешь, почему это золото мое? Потому что я умный. А вы бабуины. Эволюция, блядь. Вот я и произвожу сейчас естественный отбор...
– он снова улыбнулся - ...золота.

Он отвернулся от нас.

– Ладно, пора взглянуть на приз!
– Главарь махнул рукой, подзывая одного из своих.
– Лёша, открой ящик.

Один из охранников подошел к лежащему на земле ящику, выдернул из чехла припасенные клещи для резки металла, и поймав дужки замков, два раза свел рычаги. Сбитые замки глухо упали на землю. Я непроизвольно вытянул шею, чтоб хотя бы увидеть утекающее из рук богатство. Умелец откинул крышку. Эта крышка перекрыла нам вид, но лицо боевика я видел. На нем, несмотря на всю его маловыразительность нарисовалось изрядное удивление. Даже как-то удлинилось у него лицо. Главарь тоже подскочил к ящику, взглянул, - и у него вообще брови встали домиком. 'Слуга народа' наклонился, и с растерянным видом вытянул из ящика на всеобщее обозрение... прохудившийся ботинок. Дырявая подошва у ботинка в его руках отвисла от переда, обнажив зубы-гвоздики. Будто бы убитая обувка открыла пасть, и беззвучно засмеялась над всеми здесь присутствующими.

– Это... что такое?
– Растерянно пролепетал Максим Александрович, -изумленно рассматривая ботинок, и вертя его, словно ожидая, что он все-таки станет золотым. Чуда, однако не происходило. Наконец он отбросил дырявый бот в сторону, и снова наклонился над ящиком. В этот раз в руках у него появился булыжник. Добротный, дореволюционный, огранённый булыжник, из тех, какими мостили в свое время центральные улицы. Чиновник отбросил и его. Наконец он схватился за ящик, и сипя от натуги перевернул его набок. На землю с глухим грохотом посыпались булыжники, вперемешку с неисправимо прохудившимися старинными армейскими ботинками. И более ничего.

Я оторопело наблюдал за всем этим действом. Кажется, у меня отвисла челюсть, но я не уверен. Мыслей в голове не было. Никаких. Я переглянулся с Иваном. Глаза у него были раза в два больше обычного. Павел в ответ на мой взгляд только помотал головой, и пожал плечами.

– Это где?..
– Развернулся главарь к брату-Коле, но тот застыл соляным столбом, и не мог сказать ничего внятного.
– Где золото, мудозвоны?!
– Он обернулся к нам.

– Мы не...
– Пробормотал я.
– Мы его... мы ящики так и нашли.

– Я вам глаз на жопу натяну!
– Зашипел чиновник, подступая и сжимая кулаки.
– Куда спрятали золото, паршивцы?

– Да ты сам опломбированные замки сбивал, - возмутился я.

– Ты... Вы...
– Он наконец отплевался, и заговорил более внятно.
– Где остальные ящики?

– Внизу, в пещере, - мяукнул Паша.

– Веди!
– Чиновник подскочил, и тряхнув Пашу как грушу, поднял с колен.
– Стерегите этих!

Несколько человек остались стеречь нас. Другая часть, возглавляемая главарем, ломанулась в ход в валу. Пашу чиновник волочил, едва не за шкирку, второй рукой потрясая пистолетом. Брат Коля висел у них на хвосте. Так они и скрылись, поспешая к тайнику. Не знаю, сколько времени прошло, пока они появились обратно. Чиновник вылез первым. Пашу он больше не волочил. Сам был перемазан в пыли и грязище, и на лице у него было все написано. Вот тебе и золото. Вот тебе и кренделя с маком... А Пашу теперь тащил обратно один из боевиков. Не пристрелили, и то ладно.

– Я вас тут всех похороню, - едва появившись на свет, обещал народный слуга.
– Сука! С губернатором вздумали шутить.

– Мы, когда нашли ящики, на них еще планшетка была.
– Снова мяукнул Паша.
– Может там, что-то про золото есть?

– Где планшетка?!
– Рявкнул Максим Александрович.

– Вот, - Паша показал на меня.

– Дай сюда!
– Раздраженно заревел главарь, подбегая, и срывая с меня планшетку, в которую я так и не успел заглянуть.

Он повозился с кнопкой, раскрыл сумку, так что она развернулась на секции, и раздраженно затряс. На землю полетели приборы офицерской службы столетней давности. Циркуль, транспортир, карандаши... Еще какая-то мелочь. Я отстранённо подумал, что наверно эти предметы сами по себе сегодня имел какую-то ценность. Не золото конечно, но все же, - часть истории, которая заслуживала более бережного обращения. Наконец, из планшетки шлепнулся, трепыхнув пожелтевшими листами, старый блокнот. Чиновник отбросил в сторону планшетку, поднял с земли блокнот, и повертев в руках открыл. Раздраженно перехватил под мышку, вытащил из внутреннего кармана дорогой футляр, водрузил на нос очки в тонкой оправе, и снова раскрыл книжицу.

– Сука, дневник, - пробормотал он, листая страницы.
– Какого-то, блядь, Медлявского... Мне нехер делать, как ползать по тайге, и читать всякую хренотень...
– Он бросил взгляд на нас.
– Молитесь, чтоб здесь было что-то про золото.
– Он повернул голову к брату-Коле, и хищно взглянул на него. Ты, кстати, особенно.

– Да я...
– Посерев вякнул Коля.

– Заткнись.
– Рыкнул главарь.

Коля сник.

Главарь пинком вернул опустевший ящик с ребра на широкую плоскость, брезгливо поморщившись, уселся на него верхом, и начал торопливо листать страницы.

В другой ситуации, это смотрелось бы смешно.

***

Он открыл глаза, и увидел над собой небо. Холодное, чистое, высокое.

– О, еще один очухался, - сказал сиплый голос где-то рядом.

Медлявский с трудом повернул голову на голос. Попытался приподняться. Тут же пришла тупая боль в голове, и левом плече. Перемогая себя, штабс-капитан приподнялся на локте, и огляделся. Он лежал в середине двора. Рядом, на коленях сидел краском, которого он так и не узнал по имени. Здесь же был Гущин, который беспрестанно тянул ворот, и массировал себе шею, будто бы ему не хватало воздуха. Штабс-ротмистр Гиммер тоже был рядом. Собственно, он никуда не перемещался, с тех пор как его вынесли во двор, - это остальных свалили к нему. Гиммер так и лежал укрытый шубой, но глаза его, мутные от лихорадки, были открыты. Рядом стояло несколько лешаков, наставив на них винтовки. Другие ходили по двору, осматривая конвойных лошадей, обыскивая трупы солдат, снимая понравившиеся вещи.

– Гущин, - Позвал Медлявский. Каждое слово отдавалось в голове гулом, будто он был под сводом какого-то колокола.
– Гущин, цел?

– Удавку накинули гады, - прохрипел Гущин.
– Навалились скопом, иначе б не дался.

Один из охранников подошел к Гущину, ткнул его в бок стволом.

– Э! Сымай сапоги.

– Что?..
– Гущин повернул бледное лицо к мужику.

– Сапоги, говорю, сымай.

– Зачем?

– Затем, что хорошие.

– Не буду, - нахохолился Гущин.