Золотой век

— Чего же ты ждешь, прикажи меня скорее повесить!..

— И повесил бы, да по нраву ты мне пришелся…

— Жалеешь ты меня, что ли?..

— И то жалею. Если бы не жалел, давно бы ты считал звезды на небе… А ты слушай, барин, большой службы я от тебя не потребую. Так как я теперича в министрах состою, приходится мне, значит, указы разные давать, а писать я не горазд, вот ты у меня и будешь писать, а я только руку прикладывать. Делать это я умею… Даю тебе целый день сроку, подумай, да хорошенько, что для тебя лучше: в писарях при мне состоять, или на осине с веревкой на шее болтаться?.. Прощай покеле, барин, завтра я спрошу тебя. О побеге не думай… Поймаю, в ту пору петли не минуешь. Ночевать приходи в мой шатер, а есть захочешь — иди к, кашевару, покормят…

— Господи, что же это, за что так жестоко преследует меня судьба?.. Едва только я вздохнул на свободе, как мне грозят постыдной смертью. А всему виною князь Платон Алексеевич, через него все мои беды и напасти, всему он причина. Я люблю его дочь, и он за это мне мстит. Так что же я-то, малодушный, что я терплю… Разве я не умею мстить?.. Ага, случай к тому представляется: у Пугачева огромная сила, что если я… Какие мысли ужасные, преступные!.. Но ведь меня же довели до этого! О, как люди злы!.. Приходится за зло и злом платить, хоть бы я и не желал сего… Прощай все: честное мое имя, мой мундир. Дворянин Сергей Серебряков поступает в писаря к есаулу разбойников… карьера знатная, нечего сказать!..

Тихое судорожное рыдание вырвалось из наболевшей груди молодого офицера.

— Плачь, плачь, сердечный, слезами горе проходит! — участливо проговорил мужик Демьянка, с трудом подходя к Серебрякову, сильно прихрамывая.

Рана на ноге у него подживала.

— А разве ты знаешь мое горе?.. — спросил у него Серебряков.

— Как не знать, сердяга, знаю, под замком сидел ты у нашего князя в усадьбе и на воле очутился не на радость.

— Так ты из княжеских крепостных?..

— Крепостной я, потому и бежал, что житья не стало…. Барщина, оброки поедом заели…

— Как звать тебя?

— Демьянкой, милостивец, Демьянкой!

— Так ты, Демьян, знаешь мое горе?

— Знаю, знаю… ты важный барин, в неволе томился, а теперь попал к нам. Легко ли привыкать тебе к нашей-то жизни. А если ты заартачишься, служить у нас не станешь, то царь прикажет тебя повесить… Скажу тебе, барин, уж немало перевешали вашего брата. Суд у нас короткий — на виселицу!..

— Про какого это ты, Демьян, царя говоришь?

— Известно про нашего, про рассейского, про батюшку «ампиратора» Петра Федоровича!

— Какой он царь…

— А кто же?

— Беглый казак…

— Не моги так говорить, барин! Не ровен час, услышит кто, тогда уж петли не минуешь…

— Теперь мне все равно — и жить и умереть.

— Разве тебе Божий-то свет прискучил, барин?..

— Люди мне прискучили!

— Эх, сердешный, люди-то злы, а Бог-то милостив… Бог-то обо всех нас заботится, вот что… От греха зло то. А ты полно-ка, не горюй, никто как Бог… Знаю, солоно тебе здесь жить, потерпи… выждем мы с тобой время и дадим тягу отсюда.

— Как, разве ты бежать хочешь? — с удивлением посматривая на Демьяна, спросил у него Серебряков.

— Бежать, баринушка, без оглядки бежать!.. Уж какая тут жизнь, ведь здесь омут, болото смрадное. Прежде я думал, что службу несу царю законному, а теперь, как узнал, что служу-то я сатане, потому и хочется ослобониться. Здесь поживешь — весь в грехах погрязнешь!.. — тихо и со вздохом проговорил Демьян.

— Это хорошо, Демьян, что ты раскаялся в своем заблуждении.

— Раскаяться-то я раскаялся, только не знаю, примет ли покаяние мое Господь, большой я грешник, барин, сатане-самозванцу служил, разбойников привел в родное село… Ведь это я, барин, провожатым-то их был… приказчик княжеский мне ногу прострелил, и поделом мне!.. Я приказчика-то за злодея почитал, а он мне раненую ногу сам перевязывал, травы какой-то мне на рану положил, заботился обо мне… уговаривал отстать от разбойников, тут я и восчувствовал.

— Что же ты восчувствовал?..

— А грех-то свой… Вот, барин, и жду я теперь того времячка, как бы мне убежать, ты тоже про то думаешь, вот мы оба с тобой и дадим тягу.

— Зорко меня стерегут!..

— Ничего, пусть стерегут, пусть… а Бог-то батюшка на что? Он нам поможет… А ты, барин, прикинься, будто с охотой вступаешь на службу самозванцу проклятому, обмани его, а как в доверие к нему войдешь, в ту пору бежать-то нам будет много легче…

— Спасибо тебе, Демьян, ты своими простыми словами надежду во мне вселил. Да, для меня не все еще потеряно, и я буду жить!.. — с чувством проговорил молодой офицер.

— Знамо, неужто умирать.

Простые, бесхитростные слова мужика Демьяна благотворно подействовали на упавшего было духом Серебрякова.

Он стал надеяться, что ему, может, удастся бежать из стана Пугачева.

LXVIII

Емелька Пугачев, желая устрашить защитников Оренбурга и «показать им свои силы, более чем они были на самом деле, растянул свою толпу в одну шеренгу».

В Оренбурге ударили тревогу: гарнизон стал по местам, а остальное население с ужасом ожидало появления самозванца. «Все жители представили себе смерть, — пишет очевидец, — и был великий плач и неутешное рыдание».

Но скоро население успокоилось; самозванец ничего не предпринимал, и только смельчаки из его шайки появились в форштадте в нескольких саженях от городского вала.

По приказанию Рейнсдорпа было сделано несколько выстрелов из орудий, а также зажжено предместье города, «ибо, доносит он, тот форштадт великую опасность предъявлял, что доказать может каменная церковь во имя св. Георгия, которая с поруганием употреблена ими была вместо пушечной батареи».

В этот же день казак Иван Солодовников подъехал к городу и, ущемив в колышек бумагу, воткнул его в землю, а сам ускакал.

Бумага эта содержала в себе воззвание самозванца, обращенное к гарнизону.

«Сим моим именным указом, — писал Пугачев, — регулярной команде повелеваю: как вы мои верные рабы, регулярные солдаты, рядовые и чиновные наперед сего служили мне и предкам моим, великим государям императорам всероссийским, верно и неизменно, так и ныне послужите мне, законному своему великому государю Петру Федоровичу, до последней капли крови, и, оставя принужденное послушание к неверным командирам вашим, которые вам развращают и лишают вместе с собою великой милости моей, придите ко мне с послушанием и, положа оружие свое пред знаменами моими, явите свою верноподданническую мне, великому государю, верность, за что награждены и пожалованы мною будете денежным и хлебным жалованием и чинами. Как вы, так и потомки ваши первые выгоды иметь в государстве моем, будете и славную службу при лице моем служить определитесь. Ежели же кто, позабыв свою должность к природному своему государю Петру Федоровичу, дерзнет сего именного моего повеления не исполнить и силою моего оружия в руки моего верного войска получен будет, тот увидит на себе праведный мой гнев и казнь жестокую» [5] .

5

«Русс. Вестн.», 1881 г.