Золотые земли. Совиная башня

Дара отползла назад, прочь от Мораны, но та уже потянула к ней белые руки.

– Не смей! – раздался крик.

Пламя разрезало белый саван богини, взметнулось к небу чёрное облако, тысячей перьев пролетело вихрем и скрылось. Посреди дороги стояла Чернава, держась за грудь. Морана исчезла, точно её и не было.

Остались только Дара с Чернавой. Только две ведьмы, одна из которых сотворила заклятие.

Повисла тишина, она была ледяная, колючая. Она пронзала насквозь.

– Ведьма! – воскликнул кто-то, разрывая молчание.

От испуга Дара чуть не умерла на месте. Она вскочила на ноги, готовая бежать, но только когда вновь кто-то крикнул «ведьма!», она поняла, что люди смотрели не на неё.

Чернава попятилась, прижимая руки к груди, высматривая в отчаянии, где можно укрыться. Но народ уже обступал со всех сторон.

«Убегай, – билось в голове у Дары. – Обращайся и убегай».

– Она хлопца убила! – выкрикнул кто-то.

– И на девку напала. Смотрите, у неё руки обгорели от колдовства!

Не сразу Дара поняла, что с Чернавой что-то неладно. Её голые руки без рукавиц почернели, обуглились, она прижимала их к груди, баюкала. И она не могла сотворить ни одного заклятия этими покалеченными культями. Ни одного заклятия, чтобы защитить себя.

А Охотники уже пришли. Чернава задрожала, затравленно посмотрела на них и не смогла, как прежде, повести пальцами и лишить их всех разума. Не смогла.

– Эй, на тебя напала эта ведьма? – услышала Дара.

Рядом с ней стоял высокий рдзенец в одеждах Охотника. Дара не смогла выдавить ни слова, словно её поразила молния.

Чернаву скрутили, связали её обугленные несчастные руки. Она не заплакала – завыла зверем.

– Ты в порядке? Ведьма не тронула тебя? – допытывался Охотник у Дары.

– Ведьма! – заголосила толпа, наступая.

Молитвенное песнопение сменил кровожадный рёв.

Дара успела поймать на прощание взгляд Чернавы, глаза её были широкими от страха, рот раскрылся в беззвучном крике.

Чернаву повели прочь, расталкивая людей, рвущихся расправиться с чародейкой. Какой хрупкой и слабой она показалась в лапах огромных мужчин в серых плащах.

– Эй, девка, – позвал Охотник.

Из груди Дары вырвался крик. Колени подкосились, и она рухнула на землю, захлёбываясь слезами. Она заголосила, как голосят от горя бабы, хороня мужей и детей.

– Нарушенное слово карается смертью.

Холодное дыхание мертвеца обожгло шею, но Дара даже не обернулась, она смотрела вслед Чернаве, а её тащили к берегу Модры, где встречали красное солнце.

Охотник коснулся плеча Дары.

– Не бойся, – робко сказал он, явно не привыкший утешать плачущих женщин. – Она больше тебя не тронет. Её казнят. Уже скоро рассвет.

– В сторону! – прорычали рядом.

Её вырвали из рук Охотника, прижали к груди.

– Тише, тише, Дар, – волосы её погладила тёплая ладонь.

Милош почти поволок Дару по улице, проталкиваясь сквозь беснующуюся толпу.

– Тише, – повторял он.

Дара не соображала, куда её вели. Она рыдала горько, как никогда в своей жизни, и казалось, что сердце её сгорит дотла и всё же оборвётся нить, с таким трудом вырванная из лап Мораны.

«Пусть заберут меня, пусть меня. Я заслужила», – метались мысли в голове.

Но она не могла сказать ни слова, лишь давилась собственными слезами, жадно и громко хватая воздух ртом.

Пахло дымом, со всех сторон тянуло гарью.

– Тише, – крепко прижимали к себе родные руки.

Гул становился всё слабее. Мимо потянулись серые стены зданий.

Милош с грохотом захлопнул дверь в дом Стжежимира и, подхватив Дару на руки, донёс до своей ложницы. Она вцепилась ему в дублет, больше всего на свете боясь, что он уйдёт.

– Тише, я никуда не денусь, – пообещал Милош.

Дара закричала от боли, как если бы это её ног коснулись языки пламени.

Глава 7

Рдзения, Совин

– Деда, расскажи про матушку, – прошептала Дара на ухо Барсуку.

Мельник оторвал голову от подушки, сонно посмотрел на внучку. Девочка еле доставала до лежащего на печи мужика, стоя на цыпочках.

В избе было тихо и тепло, над печью сушились грибы, и всё в доме пропахло осенью – душной её сыростью, едой и травами. Никто их не мог услышать. Ждана по обычаю своему встала раньше всех, ушла доить корову и кормить птиц, Веся осталась в их с Дарой уголке, а Молчан крепко спал на лавке.

Барсук присел, сонно щурясь, а Дара взобралась на печку, наступила босой пяткой на подушку и села прямо на неё, поджав под себя ноги. Косички её распушились от сна, но лицо было живым, глаза горели любопытством.

– Чего тебе не спится, егоза? – вздохнул Старый Барсук.

– Мне приснилось, что за мной матушка вернулась, – тихо сказала Дара. – Я только-только подбежала дверь ей открыть и сразу проснулась. Я даже не знаю, какова она на лицо.

– Да почти как ты, – мельник заправил прядь тёмных волос девочке за ухо.

Дара не в первый раз расспрашивала о матери. Делала она это всегда украдкой, чтобы не рассердить отца. Барсук жалел Дару и порой рассказывал о могущественной прекрасной чародейке из Рдзении, которая оставила дочь на мельнице, чтобы спрятать от злых Охотников, и Дара верила, что везде по свету рыщут лойтурцы, ищут её, да не могут найти. Далеко стояла родная мельница, мало кто на неё заглядывал.

– Матушка совсем как я? – переспросила Дара.

– Только смуглее, и глаза чёрные.

– Её потому и зовут Чернавой? – радостно прошептала девчонка.

– Да, Дарина, как раз поэтому.

Сон был такой яркий, что Даре показалось, будто бы она и вправду проснулась на родной мельнице, но, открыв глаза, разглядела в сумраке светлую макушку Милоша.

На узкой кровати вдвоём было тесно, и сон у обоих выдался тяжёлый, неспокойный. Милош постоянно просыпался, ворочался, а Дара и вовсе заснула лишь под вечер. Теперь она лежала, опустошённая, разглядывала слепо трещины на потолке, но ничего и не видела.