Золотые земли. Совиная башня
Шрифт:
Нет.
Дара должна была идти дальше.
Они разминулись. Пьяница побрёл дальше на нетвёрдых ногах, не подозревая, что повстречался со смертью. Дара замедлила шаг, колени подгибались, мешок с землёй почти опустел, а между тем казался тяжелее пуда муки. Дара повернула за угол и увидела городские ворота. Там горел свет. На дозоре должны были стоять стражники. Девушка замерла на месте, не решаясь идти дальше.
Она сошла с пути и нырнула в переулок между домами, в темноте слепо начертила на снегу знакомый знак, что походил на последнюю букву азбуки. Дара выпрямилась, шагнула назад,
Девушка перед ней походила на Дару, как две капли воды. Заклятие леса снова не подвело. Близнец, сотканный из снега, не задержался ни на мгновение. Он знал, в чём его предназначение, и послушно вышел на дорогу, направился к воротам. Дара осторожно выглянула, наблюдая, как в стражников полетели снежки, как мужчины сердито велели её Тени прекратить, а когда она ослушалась, один из стражников кинулся за Тенью, а второй остался на посту.
Сверху захрипел Ворон. Дара вскинула голову и зашипела, надеясь, что Здислава её услышит:
– Отвлеки его, чтобы я могла закончить.
Оборотень сидела неподвижно и смотрела в сторону ворот.
– Здислава! – чуть громче позвала Дара. – Карга ты старая, отвлеки стражника, или я брошу этот мешок прямо тут и уйду.
Клюв птицы дрогнул, наклонился. Здислава долго смотрела на Дару, не двигалась, только ветер чуть шевелил её чёрные перья. Наконец, Ворон оторвался от крыши и полетел к воротам.
Ворон сделал круг, и Дара почти потеряла его из виду, как вдруг чёрная точка стрелой ринулась вниз. Раздался крик, Дара спряталась за углом дома, не смея выглянуть наружу и вздрагивая от каждого звука.
Гортанный вороний крик донёсся от ворот. Здислава ждала.
Дара прижалась спиной к стене. Мешок выпал из рук. Ноги заплетались, точно она была пьяна.
Снова хриплый голос Ворона. Нужно было идти. Нужно было идти. Ей уже приходилось это делать. Она уже убивала не раз. Теперь будет легче, не так ли?
Она старалась не задумываться о своих действиях: схватила из мешка горсть земли и торопливо пошла к воротам. Больше она не плела заклятие. У ворот горел огонь, он освещал небольшое пространство вокруг, но даже во мраке Дара разглядела исполосованное когтями лицо стражника. Мужчина лежал на земле без движения, вокруг всё было залито кровью. Ворон выклевал ему глаза. Дара отвернулась, зажала рот рукой. К горлу подступил ком.
Ладонь разжалась, на снег просыпалась последняя горсть земли.
Осталось только одно.
Дара оглянулась через плечо. Ворон сидел возле неподвижного стражника, выжидал.
– Готово.
Здислава ткнула клювом неподвижного мужчину.
«Вот она, жертва. Ничего тебе не нужно делать, только закончить начатое», – будто говорил ворон.
– Сделай это сама.
– Нет!
Дара вздрогнула. Голос Ворона прозвучал странно, жутко. Человеческий язык в птичьем клюве искажался, становился потусторонним, дребезжащим.
– Ты сама.
Всё, что Дара сделала, могло оказаться напрасным, отступи она теперь. Никто не отомстит за Чернаву, как и за саму Дару, если завтра Охотники обвинят
её в колдовстве. Всё будет напрасно. Весь путь, проделанный от мельницы у Великого леса до Совина, будет напрасным. Все смерти будут напрасными потому, что Дара пожалела незнакомого стражника. Если бы их поменяли местами, если бы это Дара лежала на земле без чувств, а стражник решал её судьбу, он без сожаления зарезал бы ведьму.Тьма в крови загустела, комом встала в горле.
Почему Дара? Почему именно она?! Почему Чернава не сделала этого сама? Она бы не колебалась. Она бы убила решительно, без сожаления.
«Потому же, почему леший не нашёл себе другой лесной ведьмы, кроме меня».
Людям важно, какой мастер выполнит работу, так и для богов имеет значение, какой чародей принесёт жертву. Дара родилась лесной ведьмой и поклялась служить Моране-смерти. В её крови золото шипело, пожираемое чернотой. Возможно, никто другой и не мог выполнить обряд.
С самого начала Дара знала, к чему приведёт её путь от кладбищенских ворот, знала, что случится в конце.
Она уже делала это. Не раз.
Но Дарину воспитал не воевода и не воин, она была всего лишь дочкой мельника, и растили её с любовью к родной земле и честной работе, так как вышло, что она превратилась в убийцу? На ней лежал грех за смерть Добравы, она расправилась безжалостно с Охотниками в Гняздеце. Но это было иначе. В пылу битвы или по жестокой случайности, но не с холодным, бессердечным расчётом.
Девушка опустилась на колени рядом со стражником. Он истекал кровью, но ещё дышал. Быть может, оставь Дара его теперь, уйди прочь, он бы выжил.
И всё было бы напрасно.
Зажмурив глаза, она прижала скренорский нож к шее мужчины. Рука дрожала. Ворон закричал нетерпеливо.
Зачем Дара вдруг распахнула глаза?
Остриё клинка скользнуло легко, вошло глубоко, точно в масло. Пятно крови разрасталось на снегу. Дара не смогла оторвать глаз от ровных краёв раны. Так легко. Она убила так легко.
Голова вдруг закружилась. Дара упала рядом со стражником, глаза её заволокло дымкой, тело забило мелкой дрожью. Это было… прекрасно. Прекрасно. Она задыхалась от наслаждения, сжимая пальцами подол. Прекрасно.
И жарко там, внизу, между ног. Даже лучше, чем с Милошем, лучше, чем золотой огонь в крови. Лучше всего на свете.
Так же беспредельно счастливо выглядела Чернава, когда забрала жизнь Охотника. Дара не могла знать этого наверняка, но с удивительной ясностью осознала: она попробовала на вкус чужую смерть. Тьма в крови отозвалась, потянулась к ней. Смерть оказалась почти такой же вкусной, как жизнь. Холод Мораны был почти такой же сладкий, как золото в лесном озере.
Но восторг проходил стремительно, а во рту оставался вкус пепла. Он отдавал горечью, и гнилью, и одиночеством, и серой холодной хмарью. Так ощущалась смерть. Короткий миг наслаждения сменился ознобом и болью. И Дара поняла, что только новая смерть сможет оборвать это чувство. Только новая смерть поможет чувствовать себя живой.
Земля под ногами заворочалась, заворчала. Дара очнулась, огляделась затуманенным взором и тут же вскочила на ноги, отбежала в сторону. У ворот на мостовой испарялся снег, обращаясь в пар.