Зов Оз-моры

Через сорок дней настало время крестить родившегося малыша. Парким июльским вечером Ведь-ава вышла из своего «острожка» с малышом на руках. Хотя солнце уже клонилось к закату, улицы Вельдеманова тонули в давящем зное, от которого у Девы воды защемило сердце. Мина взял её под локоть

Если дурно сделалось даже вечно молодой богине, то каково же было престарелому отцу Афанасию! Поприветствовав Ведь-аву, Мину и крёстных, он разу же рухнул на скамью – красный, задыхающийся, потный.

– Нашла время младенца по селу таскать! – буркнул он, глядя на маленького Никиту. – И не жалко тебе его.

– Сегодня ж сорок дней, как он родился.

– Его не жалеешь, Марё, так меня б пожалела. Гроза ж надвигается. Подождала бы, когда гром отгремит и ливень прольётся. Тогда бы и принесла. Твоего-то ребёнка я когда хошь крещу, хоть в полночь.

– Чего ждать? Я ль не Дева воды? – засмеялась Ведь-ава.

– Ну, вот и сделай так, чтоб гроза началась прямо сейчас… Марё, – усмехнулся священник.

Ни Мина, ни Вирь-ава, ни Егор не решались присоединиться к спору. Они молча стояли за спиной Девы воды…

Не успел отец Афанасий сосчитать до десяти, как ураганный ветер принёс лиловато-свинцовую тучу, которая навалилась на Вельдеманово. Он улыбался, слушая шум ливня и оглушительные раскаты за стенами храма: ему понемногу становилось легче. Наконец, священник поднялся.

– Какое мирское имя у вашего ребёнка? Никита? – спросил он.

– Я родила в день преподобного Никиты, – ответила Ведь-ава.

– Так мальчика и окрестим. У нас ведь почти две дюжины святых с этим именем.

Отец Афанасий попросил Марё раздеть Никиту и громко огласил его имя, хотя в храме не было никого, кроме родителей малыша, самого священника и крёстной матери с крёстным отцом.

Вирь-ава и Егор встали спиной к алтарю и начали плеваться в сторону запада, затем прочитали «Символ веры» – и отец Афанасий первый раз погрузил Никиту в чан со святой водой.

– Крещается раб божий Никита во имя Отца, и Сына, и Святаго духа! – забасил отец Афанасий.

Окунув младенца ещё два раза в купель и наложив на его лоб печать дара Святого Духа, священник с облегчением вздохнул: «Ну, вот и всё!» – и сразу же безвольно плюхнулся на скамью.

– Плохо мне, Марё, совсем плохо! – прошептал он. – Уйду я скоро на радость епархии. Они только и ждут моей смерти. Отстранить не могут, я же людьми избран[2]. Боюсь я за Вельдеманово.

– А чего боишься-то за село? – спросила Ведь-ава. – Кого-нибудь ещё выберут. Свято место пустым не останется.

– В том-то и беда, что нет здесь никого, кто бы мог меня заменить. И поблизости тоже нет. Мы уж лазутчиков посылали разузнать, есть ли в окрестных сёлах попы, которые и на кереметях поют. Переманить их думали… но не оказалось таких! Когда умру, епархия своего батюшку пришлёт. Тогда не забалуют вельдемановцы! На поляну с оглядкой станут бегать, а то и вообще забудут туда дорогу.

– Чем я тебе помогу? Может, мой сын когда-нибудь и станет святым отцом, но ему и двух месяцев от роду нет. Вырасти ему надо.

Отец Афанасий откинул голову назад и побелел. Камилавка слетела с его головы. Он снял крест и трясущимися пальцами расстегнул ворот однорядки[3].

– Задыхаюсь, – словно извиняясь, прошептал он. – Голова раскалывается, сердце давит… Ты же богиня. Самая сильная из всех богинь. Сделай что-нибудь!

Ведь-ава взяла лежащий рядом с купелью ковшик, зачерпнула им святую воду, всыпала в корец какой-то порошок и размешала.

– Пей, батюшка! Поможет, но ненадолго,– печально сказала Ведь-ава. – Молодость я тебе не верну. От болезни сердца тебя не излечу, но от Ада спасу. Ты ведь не надеешься оказаться в Раю, оз-атя Учват?

– Нет, – тихим бессильным голосом ответил отец Афанасий.

– И правильно! Нечего там тебе делать. Произнеси всего четыре слова, и ты избежишь Ада.

– Какие же?

Ведь-ава строго посмотрела на батюшку и протянула берёзовый веник, невесть откуда оказавшийся в её руках.

– Возьми этот тяльме, батюшка, и скажи мне: «Моя вайме отныне твоя!»

– Ах ты, дьяволица! – вскрикнул отец Афанасий. – Хочешь, чтоб я душу тебе отдал?

– Брось! Я тебя от Ада спасаю, а ты говоришь «дьяволица».

– Может, у тебя ещё хуже, чем в Аду?

– Не хуже, уж поверь, – засмеялась Дева воды. – Черти там не будут тебя жарить, да и нет их в моём мире. Решайся, святой отец! Я тебя не принуждаю. Выбор за тобой.

– Моя вайме отныне твоя! – прошептал отец Афанасий, схватившись за веник.

– Вот и чудно! – воскликнула Ведь-ава. – Будешь услаждать меня по вечерам своим глубоким басом. Впрочем, у нас будут дела и посущественнее…

– ---

[1]Ливтяк кода комоля! (эрз.) – Лети как хмель! (скорее вылезай из утробы матери).

[2] До реформ Петра Первого священников на Руси избирали прихожане.

[3] До реформ Никона священники носили кафтаны-однорядки.

Глава 36. Первый дозор

После завтрака Денис нашёл женин крестик и протянул Варваре.

– Это для чего? – удивлённо спросила она.

– Стрельцы и мастеровые – люди кщёные. Они во Христа веруют. Ты среди них теперь жить будешь. Придётся носить крест и в церковь ходить.