Зов Оз-моры

– Спасибо, Ансё! – обрадовался Тишка. – Ради неё на что хочешь готов. Надо будет корову с лошадью продать – продам! И, и всех кур, и всех гусей…

– Да ты влюблён, выходит? – удивлённо покачала головой Ансё. – А я-то думала, просто ночку хочешь с ней провести.

– Какую ночку! – возмутился Тихон. – Всю жизнь хочу провести с ней! Всё, что попросит, добуду. На всё отважусь, но Марё станет моей!

– Что ж, попытайся-попытайся… – напутственно улыбнулась ему Анисья.

Не успела она договорить, как Тихон уже нёсся домой. Когда он вернулся, очистка срубов заканчивалась. Жители Вельдеманова собрались на поляне близ последнего родника. Некоторые ещё работали, другие уже брали ковши из рук старого велень прявта[3]. Парень тоже взял корец и расположился на траве у края леса. Время от времени он посматривал на Марё, грустно сидящую на пне. «Как бы к ней подойти, чтобы Мина ничего не заподозрил?» – думал он.

И вот прявт крикнул, что пора пить пуре. Тихон не сразу пошёл к бочонку. Он наблюдал за Девой воды, а она не спешила наполнить свой корец. Лишь когда остальные вельдемановцы расположились вокруг костра с ковшиками в руках и начали петь, она нехотя поднялась с пня, отряхнула панар и неспешно пошла за праздничным напитком. Парень отвязал от пояса кожаный мешочек…

Они встретились возле бочонка с пуре, когда в ковше у Ведь-авы уже плескался священный напиток. Тихон выронил мешочек на траву и шепнул:

– Это тебе!

Дева воды вздрогнула от неожиданности и пролила немного шкаень пуре на подол панара. Отряхивая его, она подобрала мешочек.

– Что там? – поинтересовалась она.

– Речной жемчуг. Сам искал…

Дева воды пристегнула мешочек к своему поясу.

– Благодарю, – улыбнулась она Тихону. – Тронута… но речного жемчуга я и сама наберу сколько угодно.

– Может, поговорим наедине? – он указал на рощицу.

– Что ты! У меня здесь муж. Как я сейчас уйду с тобой? А вот на Тундонь ильтемо [4] попробую. Раздобудь к тому дню золотые серёжки. Только не со смарагдами, как у меня, а с яхонтами. Лазоревыми, как мои глаза!

Тихон присмотрелся к её серьгам. Сколько же в них золота и самоцветов! По десять изумрудов в каждой, да каких крупных! Ни у кого в Вельдеманове таких украшений не было. Даже попадья Чиндява носила серебряные серёжки со стеклянными камушками.

Ведь-ава была уверена, что парень спасует. Однако он сказал:

– Не отступлюсь от тебя, даже не думай! Будут тебе, Марё, серьги с яхонтами!

– Что ж, ищи! Найдёшь к Проводам весны – поговорю с тобой.

Она обнадёживающе блеснула глазами, отвернулась от парня и пошла к костру.

«Правду ведь говорят, что Марё обчистила родителей! Иначе откуда у неё серьги с такими смарагдами? А ведь она просит ещё дороже, с яхонтами! До Тундонь ильтемо считанные дни остались. Где деньги найти, да так быстро?» – задумался Тихон.

В пятницу утром, за день до Троицы, Тихон запряг лошадь, погрузил на телегу всех своих кур, уток и гусей, почти всю домашнюю утварь, оставшиеся от умерших родственников украшения и одежду, привязал к подводе корову и телёнка – и отправился в Нижний Новгород. Ехать было чуть больше полусотни вёрст, и к вечеру парень уже прибыл на место. Он поел в дешёвой харчевне, переночевал в постоялом дворе и ещё затемно был на торге. Распродал всё, кроме лошади, и пошёл к золотых дел мастеру.

– Сделай мне серёжки золотые, – попросил он. – И чтобы бусины там были яхонтовые. Синие-синие, как глаза моей любимой.

– Ты что, боярышню решил охмурить? – усмехнулся ювелир.

– Может, и так… – загадочно ответил Тихон.

– Не хватит твоих денег на такой подарок.

– А если я ещё и лошадь продам?

– Всё одно не хватит! – мастер с сочувствием посмотрел на него. – Да и на чём ты возвратишься домой? Давай условимся так. Камешки поставлю, но только не лазоревые яхонты, а пеплопритягатели[5]. Уж не знаю, какая красавица не польстится на такой подарок.

Тихон расплатился за серьги и отправился в Вельдеманово.

Проводы весны он ждал с нетерпением. Неделя, как ему показалось, длилась семь лет. Наконец, наступил день карнавала.

Рано утром парни срубили за околицей две молодых кудрявых берёзки, разбились на две группы и ушли с деревцами в противоположные концы села.

Когда рассвело, и блики поднявшегося солнца заиграли на поверхности Гремячего ручья, на торговой площади в центре Вельдеманова собрались все местные девушки и молодые женщины. Ещё накануне они вытащили из своих липовых парей припасённые к празднику холщовые ленты, окрашенные отваром листьев чертополоха и бузины, корней подмаренника, стеблей душицы, цветов дрока, донника, василька…

Почти у всех девушек ленточки были тускловатыми, и только у Девы воды и Девы леса – яркими.

– Где вы такие раздобыли? – удивлялись односельчанки.

– На ярмарке купили, – ответила им Вирь-ава.

Крестьянки пожимали плечами. Никто не помнил, чтобы Марё или её урьвалине ездили на прошлой неделе в Нижний Новгород. «Может, Тихон им привёз? Он же в ту субботу был на торге», – предположила Ансё, но расспрашивать парня не стала.

И вот наступило время выборов Весны. Избрать её предстояло среди девственниц с созревшим для замужества телом, а таких в Вельдеманове было не отыскать днём с огнём. К тому же, молодые эрзянки боялись избрания, ведь Весна была обязана в течение года выйти замуж. Неважно за кого, главное было успеть. Если девушке не удавалось найти мужа, то боги накладывали на неё проклятье, и несчастья преследовали её вплоть до смерти.

– Где ж нам найти Весну? – шептались девицы.

– Как где? – удивлённо посмотрела на них Ведь-ава и указала на Деву леса. – Да вот же она!

– Буду Весной, – подтвердила Вирь-ава. – Я проклятия богов не боюсь.

–Хорошо, что не боишься, но неужели ты непорочна? – недоверчиво спрашивали её односельчанки.

– Я девственна. Если не верите Марё, пригласите повитуху.