Звезда Аделаида - 2

И, конечно, жаль,что я не заглянул в разум Квотриуса.

Узнал бы много поучительного и жизненно важного.

И Квотриус продолжает, скользя своим всё ещё прекрасным телом по моим костям и мослам, кажется, не замечая моего уродства, как и я не замечаю, ну, постараюсь, как всегда, не замечать придущего на смену этому красавцу прежнего, ненавистного мне да и всем в моём доме... О, впервые назвал его «моим». Прогресс или напротив, регресс - я вживаюсь в образ зажиточного рабовладельца?.. Так вот, облика брата - «мертвеца». А в том, что это изменение произойдёт вскоре, я не имею права сомневаться. Ведь облик прекрасного Квотриуса держится значительно короче, чем другой, омерзительный для всех, но не для меня. Да, что тут скрывать, и для меня тоже, я же человек, мужчина, любящий другого мужчину, и мне было бы приятнее, если бы... Хватит думать, пора отдаться тем прекрасным ощущениям, что дарит мне мой любезный брат… А они и впрямь доставляют необычайное удовольствие…

Мне хорошо, даже слишком - прекрасный, всё ещё прекрасный Квотриус взял мой член в рот с этими упоительными алыми, пухлыми губами, и я растворяюсь.

Меня нет.

Осталось только убаюкивающее и одновременно возбуждающее чувство посасывания члена, который ощущает эту ласку намного, значительно сильнее, чем раньше.

Квотриус вбирает и выпускает член то нежно, едва различимо, то сильнее и активнее, когда кажется, что вот прямо сейчас я и кончу в этот красиво очерченный рот.

Но нет, сладкая пытка всё продолжается, и я хриплю потому, что нет сил издать ни звука.

А если бы на месте Квотриуса оказался Поттер? Почувствовал бы я тогда то же самое?

Стоило подумать о Поттере в столь неподходящий миг, и «зеркало», ненавистное «зеркало» снова отражает видоизменение Квотриуса. Сейчас он станет вновь страшным, костлявым призраком…

Но происходит чудо - Квотриус преображается в такого изумительнейшей красоты человека, что я не узнаю брата. Нет, это не Квотриус, это кто-то другой, чьи черты мне кажутся знакомыми, но идентифицировать этого молодого человека в целом я не могу.

И у этого человека зелёные глаза, как свежая трава на рассвете, покрытая капельками росы…

И я выплёскиваю семя, но не в податливую глотку брата, а почему-то себе на живот.

Не понимаю, почему Квотриус отпрянул и не проглотил столь любимое им лакомство… Если это, конечно, был он. Но кому же ещё оказаться в… такой интимнейшей близости от меня? Ближе уж некуда. Может, ему вдруг показалось слишком много и сразу, как это было со мною и с ним в походе, когда мы стали во второй раз лагерем?

А-а, он тоже увидел в «зеркале» кого-то иного и, наверное, испугался. Ну что ж, я его понимаю, я едва не испугался сам, но красота этого зеленоглазого призрака во плоти прельстила меня так, что я забыл о страхе, напрочь забыл. Он же такой красивый, притягательный... словом, то, что я хотел бы увидеть перед, а, скорее, надо мною.

– Квотриус, ты ли это? Ответь, прошу, ибо теряюсь я по поводу сему в догадках и вымыслах своих.

– Не знаю. Мнится мне, сие есть чужое тело и чуждая, хоть и прекрасная, личина.

– Да что же произошло с тобою? И кто есть сей человек? Черты его мне кажутся схожими с… Нет, не знал я доселе красавца такового. Кто бы это мог быть? Или сие есть личина…

– Всё, что знаю я, так то, что очень сильно желал доставить тебе, северный ветер мой, необузданный в желании страстном, наслаждение тончайшее, нежнейшее и долгое. А потом увидел в «зерцале» себя и… испугался, ко стыду своему, не испив семени твоего ароматнейшего, чуть горчащего, но кажущегося мне пищей богов, амброзией небесной. О Северус, если бы только знал ты, как вкусна амброзия сия для меня! А я… всадник, и испугался нового своего облика. Но сие же не есть повод для новой войны меж нами, правда?

Квотриус посмотрел на высокорожденного брата и Господина своего и увидел лишь обиду, смешанную с изумлением на прекрасном лице его. Потом чёрные глаза лишились серебряного, яркого света и снова опустели под маской внешнего, напускного безразличия к нему, Квотриусу.

– Прости меня, молю, Северу-у-с! Не исполнил я желаемого нами обоими, ибо испугался призрака, из бездны Аида возникшего.

– Мне не за что прощать тебя, брат мой возлюбленный, ты же довёл меня до наивысшего блаженства, и излил я семя… - холодно отчеканил Снейп.

… - Коего я не испил. Жажду, о как же жажду я его! Позволь хотя бы слизать его, ещё горячее, с живота твоего, столь впалого, что заветное местечко на нём растянулось и не углублением больше является сладким и мягким, но лишь ямкою небо…

– Не возбуждай меня без нужды, ибо весьма утомлён я. И не из Аида печального, не из-за Леты глубины непроглядной, кою не переплыть обратно, явился новый твой, божественно прекрасный облик, а прекрасные, милостивые боги не отказали тебе в красоте поистине неземной. Так благослови их - богов, коим поклоняешься ты. Лишь прошу, оставь мой живот в покое - он столь некрасив сейчас, по твоему же описанию.

– Но… разве… даже упоминание о месте сём… запретно или…

Начал говорить и вдруг остановился прекрасный, зеленоглазый незнакомец со столь правильными чертами, что он казался ожившей греческой статуей. Он оторвался от своего занятия, на котором он таки настоял - слизывать капли спермы с живота возлюбленного брата. В этом Северус ему не столь уж и препятствовал. Но, всё же, продолжил великолепный «бог»-в-которого-превратился Квотриус:

– …Так возбуждает тебя?

– Представь себе, да. Только начинаю вспоминать я с подробностями, как ласкаешь ты его, и вот - смотри, уже готово. И сие, несмотря на общую мою страшнейшую слабость и усталость после… Впрочем, сие неинтересно и мелко да и буднично.

Глава 39.

Член Северуса и впрямь снова напрягся, но обладатель его оказался жесток к своему «дружку» - дал приказ отступать, то есть, сворачиваться в трубочку и не отсвечивать. Так оно и вышло. Квотриус, не полностью удовлетворённый, только лишь раззадоривший себя ласками возлюбленного брата, лёг рядом с ним и откровенно прижался к его телу членом, к которому относился явно с большей любовью, чем Северус к своему. А потому дал ему полную волю, вовсю, бесстыже из-за страсти, его обуревавшей, натираясь о бедро Снейпа, несмотря на его костистость.

Профессор был изнемождён сильным оргазмом и последующими ласками и с неохотой взял в руку член любовника, сделал несколько вялых движений. Квотриус, или кто это был на самом деле, застонал от разочарования. Этот стон стал последним воспоминанием Северуса перед тем, как он… провалился в глубокий сон.

Проснулся он от ощущения, что его костлявые колени больно придавлены друг к другу некоей немалой тяжестью. Он дёрнул ногами, чтобы избавиться от неведомого груза. Было тихо и темно, за, наконец-то, закрытыми ставнями шёл холодный дождь, неторопливый, как сама вечность, и, кажется, словно неостановимый никогда, как маятник главных часов Хогвартса, мерно качающийся из стороны в сторону с небольшой амплитудой, усердно отмеряя отрезки прожитого всеми обитателями замка времени.