Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Северус с превеликим усилием, напрягшись всем телом, выдернул ноги из-под тяжёлого нечто, и в опочивальне раздался жуткий храп. Ну, конечно же, это Поттер опять забрался к нему, Севу, на ложе.
– Поттер! Поттер! А ну-ка просыпайтесь!
– А? Но… а-а-у-у, - зевнул несносный прилипала, - ведь ещё только ночь, прекрасный воин, а-а-у-у, благородный хозяин, мой любимый про-х`э-с-сор Снэпх`!
– Значит, вы, Поттер, утверждаете, что я ваш любимый профессор? Смешно, честное слово, даже слушать вас. Заметьте, я даже не спрашиваю, как вы пробрались в мой х`нарых`.
... А произнесите-ка правильно, как на родном, по-настоящему родном для вас англском: «Профессор Снейп, сэр»,
– Проаффэссо Снэйпп, сээ.
– Ещё раз то же самое. Итак, прошу. «Профессор Снейп, сэр». Теперь я внимательно слушаю вас.
Снейп от предстоящего удовольствия даже лёжа, по привычке, скрестил руки на груди.
– Проффессог` Снейпп, сэг`. Так хорошо, правда?
– Для первой попытки довольно.
Северус был одновременно и доволен достижением своего «ученика», и недоволен отсутствием поводов посмеяться над неуклюжестью речи Гарольдуса. А она возьми да и окажись весьма сносной. Талант звукоподражания или это действительно бессознательная память о родном языке?
– О-о-о, Гарольдус, да вы опять замочили мне пол-лёжки. Вы что, снова мылись?
– Да-а, Гарольдусу сначала было очень холодно выходить из большого х`нарых` на свободу, ту, что-внутри-ограды. Но я… он… в общем, всёж-таки я ...
– Так вы определились, кто вы, Гарольдус - я или он?
– Я! Я опредэлилх`ылса.
– Наконец-то. Да вы молодец... Гарри. Такое сложное для вас слово произнесли! Я в восторге от вас.
Воодушевлённый восхвалениями любимого человека, правда, плохо понятными, Гарри продолжил свой увлекательнейший, «приключенческий» рассказ.
– Я вышел под дождь, мне ж не привыкать к дождям, когда облетают листья, это ж завсегда так, когда заосеняет. А потом пошёл к дыре-с-водоёмом, взял и натёрся скользким кусочком то-что-хорошо-пахнет, и сам весь им запах, потёрся руками, а дождь всё лил, как из корчаги без-дна, совсем много пальцев раз вре-мя. И мне уже не было холодно. А, наперекосяк, ну, навыворот, ну, не тот-кто-как-ты-навыворот, а оченно хорошо.
А потом я одел одежду благородных рим-ла-нх`ын-ин-ов, но она прилипла к телу и тоже стала мокрой, а я…
И Северус под невразумительное бормотание Гарри опять отдался объятиям...
прекрасного Морфеуса, вовсе не того страшилы с выпученными глазами с чёрными крыльями, а прекрасного черновласого бога с чёрными же глазами, собравшими в себе весь свет тьмы - звёзд.
Когда Снейп проснулся, ставни всё ещё были закрыты, но сквозь щель между ними проглядывал неяркий свет раннего утра. Из окна дуло. Нещадным, холодным, влажным воздухом. Было так свежо и прохладно, что Северусу захотелось, чтобы его обнял, прижавшись всем горячим телом, брат. Но… В наличии был только Поттер, обжиматься с которым, с одной стороны, не хотелось, а вот с окаянной другой стороны двуликого Януса… Он был бы не прочь прижаться даже к, наверняка, уже обсохшему и теперь тёплому Поттеру. Ведь у него такие красивые глаза, совсем, как были у «обновлённого»… Квотриуса. Да, это были глаза самого великого и ужасного «раба» Поттера.
От такого открытия от Пот… Гарри захотелось бежать прочь и не оборачиваться. Снейп потихоньку поднялся с ложа и, дрожа от холода, направился прямиком к Квотриусу, хотя и не знал, как он примет столь ранним, холодным утром его, Сева.
Дверь была закрыта, но не заперта - в доме ромеев не было принято запираться, от того и замков на дверях опочивален не было. Но открыть дверь Северус не решался - он просто не желал ещё одного невербального Круциатуса невероятной силы, который мог бы полететь в него от заспанного, внезапно разбуженного
Квотриуса.Поэтому Снейп возглашал под дверью брата - полукровки:
– Квотриус, это я.
Квотриус! Проснись же! Я сам пришёл к тебе, мне холодно, и я ищу тепла твоего тела. Квотриус!
Услышь меня!
– Северус?
На пороге появился совсем не заспанный прекрасный греческий бог с неправильного цвета глазами, глазами Поттера. Значит, теперь ещё и эту муку Северусу терпеть - обнимать брата с… отточенными, такими английскими чертами нелюбимого «Гарольдуса» Поттера.
А вот Квотриус… Понял ли он, в кого преобразился его облик? Нет, судя по его спокойствию. А почему Северус видит проглядывающие сквозь облик «божества» черты Гарольдуса? Неужели его разум... так занят чувствами и эмоциями прежнего раба х`васынскх`, того разорённого подчистую племени?
– Любовь моя, биение сердца моего живого, оплот бытия моего, заходи скорее, согрею я тебя, и любовь тебе, коли захочешь ты, то с превеликим удовольствием подарю.
Северус возлёг на ложе брата, тёплое и местами… увлажнённое то уже остывшими, то горячими пятнами.
– Квотриус, твоё ложе…
...
– По правде сказать, мы с Северусом предпочитали проводить… наше общее свободное время в Малфой-мэноре. Ничего другого Северус и не хотел. Ему нравилось в моём поместье, - замечательно врал Люциус.
– И, нет, граф Снейп только живописал мне собственные впечатления от купания в этой, должно быть, замечательной речке.
Вы - настоящий счастливчик, профессор Люпин, сэр, раз удостоились чести искупаться в ней. Вы ведь не постеснялись и купались… как и Северус, который рассказывал мне, что купается `a-n"u* ? Так его сиятельству больше нравится. А Вам понравилось?
Вот тебе, волк, в ответ - получай-ка.
И не солгал - Северус под действием долговременного, нуднейшего упрашивания, а, скорее, уламывания под неотразимым предлогом навестить крестника летом, несколько раз аппарировал к воротам поместья под ручку со мной… Иначе бы точно куда-нибудь испарился по дороге. Уж мне ли не знать его способностей уходить от любой ненравящейся ему по тем или иным причинам ситуации!
– Да, знаете, лорд Малфой, чрезвычайно, - осмелел Ремус в состоянии большлго подпития.
– И, знаете, можно только пожалеть, что Вы не были удостоены такого величайшего… наслаждения.
… Малфой в ответ только сильнее прижался боком, таким тёплым и мягким, раскормленным, но остающимся упругим, в дорогих чёрных брюках, к бедру Ремуса в дешёвых коричневых. И Рем был на седьмом небе, если, конечно, такое существует - а почему бы ему и не быть?
– от счастья из-за такой близости красивого мужчины. В опьянённом мозгу его играли и переливались сумасшедшими цветами картины художника-сюрреалиста, расписывающие нереальный, но волшебный мир снов о чём-то большем, о дальнейшем ходе событий.
Но Люц прислонился к Ремусу уже с полчаса как, и дальнейших действий не предпринимал. Он казался весьма занятым пусканием колечек дыма изо рта, уже выкурив одну пачку и принявшись за вторую, почему-то французских Gauloiases.
О, это вовсе не то, что английские, хоть и не на экспорт всяким дерьмом набитые, а настоящим вкусным табаком, не отправляемыми за границу, как говорил… говорит… ещё скажет Сев о своих любимых John Players «grey», но сигареты Малфоя… Это было нечто - пряный, насыщенный неведомыми, загадочными, такими невесомыми, еле-еле позволяющими себя поймать отголосками ароматов дым. Он прокрадывался в лёгкие некурящего, но обладающего звериным, тончайшим обонянием волка, Люпина, и был необычайно восхитителен.