Звёздная пыль

– Ты знаешь, Учитель, – он многозначительно произнёс это слово, – пусть саксофон будет у тебя. Домой я его не понесу, не хочу выглядеть идиотом. Я буду заниматься здесь, в своё собственное удовольствие.

– Как хотите. Инструмент будет храниться в кабинете у Христофора Аршаковича.

– Ты можешь играть на нём, если хочешь.

– Это невозможно. Духовой инструмент должен принадлежать только одному хозяину.

– Ты брезгуешь?

– Не в этом дело. У каждого человека свой состав слюны, которая в виде солей откладывается на стенках инструмента. Инструмент как бы привыкает к своему хозяину и слушается только его. Когда же на нём играют все, кому угодно, инструмент становится нестройным, «тупым» или, как говорят музыканты, «задутым».

– Прости. Я этого не знал.

Жора вытащил из кармана роскошный портмоне и достал из него новенькую зелёную сотню.

– Это твой гонорар, Учитель. Я буду приходить к тебе два раза в неделю. Как ты думаешь, этого будет достаточно?

– Думаю, что пока да. А вообще, приходите, сколько хотите, и чем чаще, тем лучше.

– Чаще не получится. У меня очень мало свободного времени.

Мы договорились заниматься два раза в неделю, по вторникам и четвергам. Платить за обучение Жора обещал два раза в месяц ни много ни мало – по сто баксов, а это для меня было целое состояние.

За истекший месяц я немного присмотрелся к Жоре и не нашёл в нём ничего такого, чтобы меня испугало или оттолкнуло от него. Это был довольно интеллигентный человек, умный, начитанный, с подчёркнуто аристократическими манерами. Его познания в музыке оказались гораздо более значительные, чем я ожидал. Он прекрасно ориентировался не только в классике, но и во всём том, что происходило в мире современного джаза. Его приоритеты – блюз и свинг. Любимыми исполнителями блюза были Би Би Кинг, Джон Ли Хукер, Отис Спанн, Браун Мак Ши, ну и, конечно, непревзойдённый Эрик Клэптон. Нет, это не всё! Он знал много, очень много имён, знаменитых и не очень, были и такие, о которых я даже не слышал; он сыпал ими, словно сеятель зёрна из решета, восхищаясь своими познаниями, при этом лицо его становилось лукавым, а в глазах появлялся блеск картёжного игрока.

– А что ты скажешь насчёт Хазмат Мадине? – спрашивал он меня, хитро улыбаясь.

– Наверное, ничего, потому что я даже не слышал о таковом, – отвечал я ему.

Лицо его воспламенялось, словно у победителя или, скорее всего, у препода, поймавшего студента на незнании темы, и он, уже назидательным тоном, продолжал:

– Творчество этой современной и, вместе с тем, экзотической группы простирается от традиционного американского джаза первой половины двадцатого века до авангарда семидесятых годов. Это блюдо, приготовленное из смеси раннего блюза и нью-орлеанского ритм’н’блюза с хорошей приправой от афро-кубинских ритмов и ямайского рокстеди, с гарниром от свинга и рокабилли. А какие инструменты используют они! Это, кроме банальных губной гармошки и флейты, дудук, валторна, октавин, сарюзофон, шенг и даже венгерские цимбалы!

Я мог только удивляться и вслух, неподдельно, восхищаться его эрудиции.

– А как тебе Snakefinger's History Of The Blues? – продолжал упиваться своими познаниями Жора.

Мне оставалось только пожать плечами, что было равносильно расписаться в своём невежестве.

Не зная этого человека, можно было предположить, что он представитель некоего аристократического общества, или, точнее, бомонда от искусства, но, ни как «вора в законе», эдакого криминального авторитета, которого боялась вся округа, включая и хозяина ресторана «Магнолия». В чём заключалась его настоящая деятельность, и чем он наводил страх на предпринимателей, рискнувших в это дикое время заняться бизнесом, я не знал, да, по правде сказать, и не хотел знать. Как бы то ни было, я проникся к нему некоторым уважением, да и с его стороны почувствовал тоже самое.

Глава 8. Разборка

В конце июня произошло событие, которое повергло меня в шок, перевернуло моё представление о человеческой жизни и о том, чего она стоит.

Играл я в ту страшную ночь с «шаровиками» – штатными музыкантами Аршаковича. В последнее время я с ними почти не расставался, так как со мной у них дела шли значительно лучше, и они сами предложили мне возможность совместной работы.

Под утро обычно в зале бывает почти пусто, не исключение было и в этот раз. Задержалась только компания Жоры, они весь вечер ждали какую-то «важную птицу», но птица эта не «прилетела», и они, изрядно нагрузившись, сидели с посоловевшими глазами. Трезвый был только Жорин охранник Степан, но и он, видимо, проглядел этот страшный момент, стоивший им всем, кроме Яйцеголового, жизни.

С нашей сцены было хорошо видно, как в ресторан через главный вход вошли четверо незнакомых людей и прежде чем Степан что-то сообразил, они вытащили оружие и открыли пальбу. Жора был сразу же убит выстрелом в затылок и его голова, мгновенно превратившаяся в кровавое месиво, упала в тарелку с салатом. Степан отпрыгнул в сторону и успел выхватить свой пистолет, но был сражён несколькими выстрелами в упор. Яйцеголовый упал на пол и полез под стол, оставляя животом кровавый след на паркете.

Все мы, как по команде, упали на пол, спрятавшись за пианино, но в нашу сторону никто не стрелял, и мы отделались лишь стрессовым состоянием, из которого не могли выйти потом несколько дней. Особенно тяжело выходила из него Марина – певичка штатного состава. В тот момент, когда началась стрельба, она упала в обморок и очнулась только тогда, когда врач подоспевшей скорой помощи поднесла к её носу вату, смоченную в нашатыре.

Эта же скорая помощь увезла Яйцеголового, как потом выяснилось, раненого в живот и единственного выжившего в этой кровавой драме.

Милиция, прибывшая через полчаса, после того, как неизвестные спокойно вышли через ту же самую дверь, что и вошли, учинила нам форменный допрос, поскольку мы, по их мнению, были главными свидетелями происшествия. Перед этим официант Костя предупредил нас, чтобы мы не давали никаких показаний, что мы и сделали, сославшись на то, что были перепуганы и прятались за пианино.

После этого ресторан несколько дней не работал, может быть потому, что пришлось там после всего этого наводить порядок, а может быть (и это, скорее всего) по морально-этическим соображениям. Аршаковича затаскали менты и прокуратура, всю неделю он пропадал в Сочи, но потом дело это прикрыли, и всё постепенно вошло в своё русло.

Музыканты, которых я, с лёгкой руки окрестил «шаровиками», после этого случая отказались работать у Аршаковича. Честно признаться, я к ним уже привык и воспринял это событие с грустью. Ко всему прочему, они унесли и аппаратуру, на которой работали и в ресторане, кроме пианино, ничего не осталось.

Аршакович пожаловался мне, что в разгар сезона остался без ансамбля, и я предложил ему ежедневные выступления нашего Jazz-club «Friday». Он скривился и напрямик спросил меня:

– Кому нужна эта музейная музыка? Я понимаю, один раз в неделю, а тут каждый день!

– Да, но вы посмотрите, сколько любителей этой старомодной музыки приходит к нам!

– Да кто приходит? В основном, шантрапа!

– Ну, не скажите! В последнее время много и солидной публики!

– Ладно, валяйте! А я, может быть, подыщу кого-нибудь.

Пользуясь моментом, я заодно спросил у него:

– Аршакович, а что будем делать с «Сельмером»?

– С каким «Сельмером»?

– Ну, этим, Жориным саксофоном?

– Оставь его себе. На память. Он же, вроде как, твой друг был.

– А может у него родственники или кто ещё… может им отдать?

– Не умрут с голоду его родственники, будь спокоен! Говорю тебе, оставь себе! Под мою ответственность!

Не скрою, что в душе я обрадовался этому подарку, хотя и получилось всё это на фоне ужасных событий.