Звёздная пыль

– А что здесь такого?

– И сколько их у тебя?

– Доятся всего две. Остальные нетели. Да ещё бычки.

– А где остальные?

– Коровы?

– Да нет, люди. Султан и Магомед.

– А… они ушли ещё раньше, я и не видел когда.

– Ну и храпит же твой дядька! Я еле дождался утра!

– Храпит. Как трактор. Я уже привык. Раньше тоже не мог спать. А сейчас я его и не слышу. Молока хочешь?

– Нет, я его не пью. У меня даже при одном виде на него начинается понос.

– Я тоже молоко не пью. Пойдём тогда чаю попьём. С сыром. Сыр ты ешь?

– Сыр, да.

Мы зашли в вагончик. Рустам налил в чайник воды из ведра, стоявшего на столе, и поставил его на газ.

– Тебе не скучно здесь? – спросил я его.

– Нет, что ты! Здесь некогда скучать! Бывает иногда, когда дождь идёт. А это что у тебя за штука? – показывая на футляр, спросил он.

– Саксофон.

– Покажи.

Я открыл футляр и перед удивлённым юношей сверкнул золотом в тёмно-синем бархате доставшийся мне от Жоры саксофон.

– Ух, ты! Ты на нём играешь?

– Играю.

– А сыграй что-нибудь.

Я собрал инструмент и заиграл на нём «Body And Soul» 31 , первое, что взбрело мне в голову. Рустам слушал меня очень внимательно, а по окончании спросил:

– А мне можно попробовать?

– Это не так просто, – ответил я, – для этого надо долго учиться.

– А научишь?

– Ну, если такая возможность у меня появится, научу.

Закипел чайник и Рустам, подхватив его тряпкой, поставил на стол.

31

«Тело и Душа» – популярная песня и джазовый стандарт композитора Джони Грина.

– Тебе чем заварить? Просто заваркой или горным чаем?

– А что такое горный чай?

– А это здесь растёт, в горах. Его ещё называют рододендрон. Попробуешь?

– Давай.

Рустам заварил кипяток в моей кружке сухими листьями, по форме напоминающими листья магнолии и по вагончику разлился тонкий аромат, не знакомый мне ранее. Накрыв кружку блюдцем, он отставил её в сторонку, объяснив при этом:

– Он должен хорошо настояться, тогда будет правильно.

Разломив лаваш пополам, он круто намазал обе половинки маслом и уложил на них по увесистому ломтю сыра.

– Ешь, – он протянул мне одну половинку, – такого сыра ты ещё не пробовал.

После завтрака мы вышли из вагончика и уселись на ступеньках.

– Ты не куришь? – спросил я его.

– Дядя не разрешает. Вообще-то, пробовал. В школе у нас все пацаны курили.

– А ты, в какой школе учился?

– В Итум-Кале. У нас в селе одна школа. А если я закурю, ты не скажешь дяде?

– Нет, конечно. Кури, если хочешь.

Рустам вошёл в вагончик и вернулся с пачкой сигарет. Встряхнул и протянул мне.

– Я не курю.

– И не курил?

– Нет, не курил.

– А косяк пробовал?

– Нет. А ты?

– Я пробовал. У нас все пацаны тянут.– Затушив окурок о сапог, он спрыгнул со ступенек. – Ну, мне пора. Надо овец подогнать.

Рустам отвязал от изгороди коня, легко вспрыгнул на него и быстро поскакал вверх по склону. Собака тоже сорвалась с места и побежала вслед за всадником.

Оставшись один, я снова предался своим мыслям.

Солнце уже стояло высоко. Туман, который заполнял долину, рассеялся. На юго-востоке в ослепительно белой папахе, подпирая небо, высилась Диклосмта. С её стороны дул слабый, прохладный ветерок.

Идиллическая картина окружающей природы совсем не согласовывалась с тем, что творилось в моей душе. Тревога, растерянность, страх бродили во мне, сменяя друг друга, и никто не мог рассеять мои опасения, никто не мог определённо сказать, для чего я здесь и кому я нужен.

Вскоре вернулся Рустам. Он снял с коня уздечку, спутал ему передние ноги ремнём и отвёл его пастись за изгородь.

– Проголодался? – подойдя ко мне, спросил он.

– Нет, нет, ничего, – ответил я.

– Поиграешь ещё на этой штуке, а?

– Понравилось?

– Понравилось… Мне бы так!

Я собрал саксофон и сыграл несколько джазовых тем. За всё время игры Рустам сидел, не шелохнувшись, и слушал меня с неподдельным интересом.

– Это джаз? – спросил он меня, когда я закончил играть.

– Джаз, – ответил я. – Как ты узнал?

– Я догадался. У нас такую музыку нигде не продают.

– Как это, не продают?

– Ну, кассеты.

– А… да их, наверно, нигде не продают. Может быть, только в специальных магазинах.

– А ты, говорят, хороший музыкант.

– Кто тебе сказал?

– Султан говорил дяде.

– А он не говорил, случайно, зачем меня сюда привезли?

– Нет, не говорил. А, правда, научишь?– продолжил он без всякой логической последовательности.

– Научу. Если есть желание.

Он осторожно взял саксофон в руки, повертел, разглядывая, потом дунул в него, издав гусиный выкрик, и так же осторожно положил его на крышку футляра.

– А сколько он стоит?

– Тот, кто покупал его, сказал, что три тысячи долларов.

– Ого! И «калаш» стоит столько же.

– А что бы ты купил, если бы у тебя был выбор: саксофон или, как ты его называешь, «калаш»?

– Не знаю. Наверное, саксофон.

Я посмотрел на Рустама. Обыкновенный мальчишка. Невысокого роста, щупленький, коротко остриженный, с живыми карими глазами. Хорошо говорит по-русски, почти без акцента. Я слышал о том, что в Чечне среди молодёжи бродят экстремистские настроения, а здесь я видел простого сельского паренька, который собрался учиться в университете и которого совершенно не интересует политика. И если ему и нужен «калаш», то только для того, чтобы удовлетворить собственное честолюбие: «У нас почти во всех есть «калаши», – вспомнились мне его слова. Он с удовольствием пасёт коров и овец, помогая дяде, ест простую пищу, которую, большей частью готовит сам.

Я ничего не могу сказать об остальных членах всего этого сообщества, вернее о взрослой его части. Мне трудно судить об этих людях. Тем не менее, находясь здесь, я не чувствовал к себе никакой враждебности. Наоборот, они обращались со мной как с равным, и если бы не та таинственность, с которой я связывал своё появление здесь, то можно было бы предположить, что я нахожусь в гостях.

– За водой со мной сходишь? – услышал я голос Рустама. Задумавшись, я не сразу сообразил, что он обращается ко мне.