Звонок на рассвете
Шрифт:
Я распахиваю дверцу, выпрыгиваю из машины.
— Сержант, я остаюсь здесь, а вам нужно доставить сюда участковых Волкова и Рябчуна. Срочно!
Машина срывается с места, я направляюсь к кустам на противоположной стороне улицы. Трава на газоне густо усеяна темными пятнами — действительно много крови потерял Носков. Круглые, звездчатые пятна переходят на асфальт, по ним можно четко проследить путь Михаила к дому. Вначале он еще шел, пошатываясь, дальше капли стали принимать форму эллипса — значит, побежал...
По узкой, завитой спиралью лестнице
— Агеев, инспектор уголовного розыска, — представился я.
— Проходите, пожалуйста, — тихо сказала женщина и первая пошла по коридору.
В комнате я увидел низкорослого узкоплечего паренька. Он стоял у придвинутого к стене стола и выкладывал из авоськи бутылки с соками. Оглянувшись на звук шагов, вежливо со мной поздоровался, сказал:
— Ксения Борисовна, вот все, что было в нашем магазине. Взял каждого сорта по паре: две — сливы, две — абрикосы, две — персики, две — грушевый нектар. Виноградного, правда, не было, я поищу в другом...
Ксения Борисовна вынула из сумки кошелек.
— Пока хватит, Рома, спасибо тебе за хлопоты. Сколько ты потратил?
Юноша смущенно взлохматил старательно уложенную прическу.
— Четыре тридцать, но мне не к спеху. Виноградного достану, тогда и рассчитаемся... Я пойду, Ксения Борисовна, если что понадобится, передайте через Ивана Николаевича, ладно?..
Паренек попрощался и вышел из комнаты.
— Друг вашего сына? — кивнул я вслед.
— Нет, что вы, он даже незнаком с Мишей. Это Рома Фонарев, они с моим мужем в одном цеху работают. И куда столько соков накупил?..
С чего начать разговор? Как найти верный тон? Убитая горем мать единственного сына, и она же единственный пока свидетель... Сейчас все ее мысли заняты Михаилом, состоянием его здоровья. Она явно не ждала моего прихода, у нее были совсем другие планы. Вон и сумка с продуктами приготовлена, и сама она украдкой поглядывает на часы. Нет, нет, в таком тревожно-нетерпеливом состоянии нужного разговора не получится. Если сейчас сразу спросить ее об обстоятельствах происшествия, она в спешке может упустить многие важные детали. А мне нужны именно детали, общее представление о том, что здесь произошло, у меня есть.
— Ксения Борисовна, я только что из больницы. Ваш сын просил передать, чтобы вы не волновались...
Она рванулась ко мне, заговорила отрывисто, заглядывая в глаза, ища в них правду:
— Вы у него были?.. У Мишеньки?.. Как он?.. Умоляю вас, ничего не скрывайте!
— Врачи обещают поставить его на ноги... довольно скоро...
Что-то в моих словах ее встревожило, она засуетилась, засобиралась беспорядочно.
— Вы извините... я совсем готова была... думала, дождусь Аллу и мужа... они уже там, в больнице... Вы извините... я пойду... а вы подождите... или в другой раз...
Она была уже почти у дверей, я едва успел загородить ей дорогу.
— Ксения Борисовна, к нему никого не пускают.
— Мать обязаны пропустить!
— Ксения Борисовна,
никого!— Как же так? Я хотела отнести что-нибудь из еды...
— Ему пока ничего нельзя.
— Даже соков?
— Ничего!
Она бессильно опустилась на стул, выронив из рук продуктовую сумку. Глухо звякнули стеклянные банки, покатились по полу крупные румяные яблоки. Коротко всхлипнув, вытерла глаза платком, решительно повернулась ко мне.
— Вы хотели что-то узнать. Спрашивайте! Я помолчал, собираясь с мыслями.
— Вы кого-нибудь подозреваете? У Михаила могли быть враги, недоброжелатели?
Ксения Борисовна протестующе замахала руками.
— Какие враги, вы что! Миша — добрейший парень, очень честный и справедливый!..
Я слушал взволнованный, сбивчивый, многословный рассказ Ксении Борисовны и думал о своем. Конечно, кому, как не матери, знать родного сына и кому, как не ей, добросовестно заблуждаться в его достоинствах и недостатках?
— Помню, едем однажды в троллейбусе. Входят на остановке несколько подростков. Шумят, ругаются, ведут себя безобразно. Взрослые мужчины сидят, будто и не слышат ничего. Миша стоял у водительской кабины, а подростки ехали сзади. Верите — он к ним через весь салон протиснулся. Чем уж он их стреножил, не знаю, а только сразу посмирнели, притихли...
Мы спускаемся вниз, я прошу Ксению Борисовну подробно рассказать обо всем, что она видела. Жестокая все же у меня профессия! У человека горе, а я его растравляю, заставляю вновь и вновь переживать случившееся.
— ...Я вывела Альфу на прогулку, смотрю — Миша ремонтирует машину. Те двое стояли метрах в тридцати... о чем-то громко спорили... Собака почуяла чужих, стала рваться с поводка. Они загораживали весь тротуар... Я не решилась пройти мимо, боялась — Альфа бросится. Не доходя нескольких метров, повернула обратно...
— Парня в светлом плаще не разглядели?
— Фонарь едва-едва их освещал, да я особенно и не присматривалась... Сейчас, подождите... — Она провела рукой по глазам. — Подбородок его мне врезался в память. Длинный такой, увесистый... С таким подбородком только в колонии и сидеть...
— Вы считаете, он из ранее судимых?
— Даже не сомневаюсь! Кто другой бросится с ножом на человека?! И за что?..
— Ваш сын хотел защитить девушку... Кстати, что вам запомнилось в ее внешности? Фигура, прическа, одежда?
Ксения Борисовна задумалась. И снова характерный жест, будто сгоняет с глаз все лишнее, чтобы сосредоточить внутреннее зрение на самом важном.
— Худенькая, небольшого роста. Волосы черные, распущены по плечам... Одета в куртку из жатой кожи...
— Как думаете, они были знакомы?
— Они ссорились Он был очень взвинчен, кричал, размахивал руками, наскакивал на девушку с угрозами... Я отвела собаку домой, возвращаюсь с бутербродами для Мишеньки. Смотрю — девчонки уже нет, а тот мерзавец и Миша стоят друг против друга, и Миша крепко держит его за руку. Вот тогда он и крикнул: «Зови отца, надо этого типа сдать в милицию!» Я побежала за Ваней, а когда вернулась...
Ксения Борисовна вынула платок и стала вытирать появившиеся слезы.
— Как по-вашему, этот парень издалека?