Мистика

Учитель танцев (спокойно). Кто бьёт нагих врагов, меч выронивших в куст. Кто рубит, хохоча, детей бамбуком, Тот предаёт, не глядя, тяжким мукам, Свой род, себя, семью, пока не свергнет уст. Ученики. Простите, мастер нас. Юн возраст – греха грех. Хлеб затхлый, едокам дающий радость, Иным, случайным, мерзостную гадость. Склоняем главы ниц, как швеи, вырвав мех. Учитель танцев. Ах, в рабстве вы крутом? Уймите лишний шум. Пред императором, не мной, склоняйтесь. Я вас…

Мальчик рос, развивался и все так же являлся причиной несходящих улыбок. Своих детей у меня не было, всю свою любовь, на которую только был способен, я без остатка отдавал ему. Уильям же все свободное время старался проводить у охотничьей хижины, откуда мы часто отправлялись в лес на прогулку. Я обучал его как собственного сына, бережно передавая знания, полученные когда-то от отца. Мальчик достиг определенных успехов и не раз пропускал ужин в особняке, предпочитая собственноручно пойманный трофей,…

На кухне весело звенели тарелки, мать напевала себе под нос, жужжала вытяжка, и на всю квартиру начинали распространяться запахи прожаренного мяса. – Остаёшься сегодня у нас? – Отец первым решил нарушить затягивающееся молчание. Он рассматривал собственные пальцы. Прозвучавшее «у нас» ещё больше усилило ощущение чужеродности и обособленности. Постепенно нужно было свыкаться с мыслью о том, что отныне они живут в двух разных мирах. – Да. Две ночи проведу здесь. – Питер намеренно долго поправлял…

Но беда была в том, что автобус не казался иллюзией. Все было реально. Он мог прикоснуться к окну, ощущал запах, он мог сесть на пассажирское сиденье. “Сиденье! Я должен остановить этот драндулет!” – Марк уселся на место водителя и ухватившись за руль нажал на педаль тормоза. Но машина даже не сбавила ход. Еще раз и еще. Никакого результата. Видимо, тормоза неисправны. Дернув ручной тормоз, Марк понял, что он так же бесполезен. Осторожная попытка повернуть руль тоже не принесла результатов. Автобус…

Месяц спустя после случая с мокрицами ранним субботним утром Марина вышла на небольшой балкон своей комнаты (надо сказать, комнат с балконом в этом доме было совсем немного). На улице густая зелень ударила по Марининым глазам, ветер туда-сюда переливал смесь из листьев березы, клена и тополя. Солнечные лучи то отражались, то поглощались кронами деревьев в зависимости от того, какой стороной ветер обращал листья к Солнцу. Марина опустила голову вниз, чтобы по обыкновению изучить обстановку во дворе.…

Уснуть не удавалось и за окном я услышал знакомый лай собаки. Это скорее походила на грубый писк. Как еще может лаять такса? Это был Люк. Я натянул кроссовки и побежал во двор, мама смотрела какой-то сериал по телевизору. – Привет Тимош, ты решил еще погулять? – поприветствовал меня дядя Миша. – Да, – ответил я и кивнул. На покрышки я больше не мог смотреть. Они манили попрыгать по ним, но локоть напоминал о неудаче. И повторять мне совсем не хотелось. – А где тетя Зина? – Я думал о том,…

Обессилившая девушка сидела на стуле, прижимая к себе покалеченную руку. Её взгляд был направлен в затухающее пламя печи. Она попыталась выпить вина, чтобы облегчить свою боль, но с первого же глотка ей захотелось выплюнуть всё обратно. Сделав глубокий вдох, пострадавшая встала и направилась к причине всех её проблем. В очередной раз она перечитала записку, скомкала её и направилась в спальню. Вялая фигура подошла к комоду и стала открывать все шкафчики подряд. В нижнем отделении обнаружилась стопка…

Я не совсем понял, что мне хотел сказать лесник. Так от кого, собственно, он от меня спас? От мира? Просто потому, что его дурная голова посчитала мир крысиной клеткой, он сам построил для себя домик – такую же крысиную клетку, но поменьше, – и завел туда еще и меня? И почему именно меня? И только ли меня… – Кто здесь есть еще? – спросил я. – Никто. Только ты и я. А что? – Странно все это. Почему именно я? – Ты особенный. – Почему? – Я встретил тебя на улице, и ты мне понравился. …

Темнело. Чёрные рваные тучи разгневанно летели по усталому небу. Надвигалась страшная буря. Ветер становился холоднее и злее, нещадно трепал листву на деревьях. В воздухе чувствовалась тревога, и поэтому все божьи твари, от грозного медведя до самой маленькой букашки, чувствовали, что грядёт нечто… только никто ещё не знал, чем это для них обернётся: очередной маленькой радостью, или досадным недоразумением. Копыта Уголька тихо ступали по земле, конь явно чего-то опасался: время от времени жалобно…

Она не знала, что такого им ответить, А по тому лишь вскрикнула «пусти!» И вырвав руку, побежала, заприметив Тропинку к озеру через кусты. Она неслась, Ивана проклиная, А ветки драли кожу на руках. Как оказалась в озере не знала, Но вдруг почувствовала дрожь в ногах, Капли слез, что по щекам катились, До озера поверхности слетев, В светящиеся точки превратились К ногам ее тот час же полетев. Она стояла в озере по шею, Не понимала, что происходит…

Успокой своей песней язвы умершей души. … Мои руки в крови. Мои руки испачканы в крови, В чужой бессмысленной воле. Хоть кричи ты не кричи, А посыл сверху ты улови! Что не для тебя земля цветет, Не для тебя с неба вода падает! Не ты её своими порядками порабощаешь, И нагло своей рукой её успокаиваешь! Она в последний раз, Написала про тебя сказ! А теперь ты кричи не кричи, Она встряхнула от тебя свои плечи! Мои руки испачканы в крови, В вашей бездушной…

Наконец женщина подобралась вплотную к медвежьему лазу и заглянула внутрь. Сначала сквозь тьму сложно было разглядеть что-либо. Затем глаза привыкли и стали видны мельчайшие детали медвежьего жилища. Хозяин леса лежал бездвижно, неестественно раскинув лапы в стороны и положив морду на землю. Кыдаана снова забеспокоилась Пар исходил не от морды зверя, а от его тела. Да и грудь с животом не вздымались, обозначая дыхание, однако какое-то движение все же наблюдалось. Шаманка сконцентрировалась, разглядывая…

Я вышел из машины, взял первый попавшийся чемодан и обомлел. Буквально за нашим домом бежала река, а дальше были видны горы. Сестра тоже застыла в изумлении. – Смотри, какая красота, а из окна, наверное, видно ещё лучше. Мы наперегонки побежали к двери. Типовая советская квартира давно не видела уборки, по полу явно кто-то ходил в грязной обуви, а шторы давно не видели стирки. Но зато у меня наконец-то есть своя комната! Бросив вещи в коридоре, я побежал осматривать её. Из окна было видно, что…

Марк не двигается. Не шевелится. Не говорит и не кашляет. Не дышит. Тормошу его тело и бью, надеясь запихнуть все то живое, что вытекло и выветрилось из него, будто из проколотого воздушного шарика, обратно в гниющее тело. Уже воняет, пусть температура в доме не поднялась и до пяти градусов. Что-то застыло в нем. Что-то доброе. По-настоящему человечное. Его естество не поддалось холоду этих мест. Не исказилось под вой голодных волков, уходящих из заснеженной долины. Не почернело от яркого света…