Прочие Детективы

Дубровская могла цитировать письмо наизусть, но ей хотелось знать, что думает обо всем этом ее супруг. Андрей не спеша отложил бумагу в сторону. – Что же, ты становишься популярной, – произнес он весьма бесцветно. – Мои поздравления. – Это все, что ты можешь мне сказать?! – удивилась Лиза. Она была вправе рассчитывать на нечто большее, чем этот скупой комментарий, в котором даже поздравления казались ей неестественными и сухими. – А что ты хотела услышать? – поднял бровь Андрей. – Это дело…

Мне очень не понравился ее тон, и я почувствовал себя оскорбленным. Да что она позволяет себе, черт возьми?! Что это за допрос?! Надо немедленно поставить ее на место. Не в грубой форме, разумеется, – но поставить. – Послушайте, Валерия! – решительно заявил я. – Вы сами говорите, что разговор был короткий. Да, Саша неожиданно позвонил мне, но я был занят, и разговор не получился. Разумеется, мне было неудобно так сразу оборвать его, и я поинтересовался, как его дела, как здоровье… Короче, набор…

Вот что они все делали. Считали. Вели обратный отсчет. Час за часом, минута за минутой, секунда за секундой, и он с ненавистью думал о том, сколько времени уже ушло, а ведь еще недавно жизнь была на два часа длиннее. Так было и в то утро. Ночью Фрай почти не сомкнул глаз, ворочался, пытался заснуть, потел, считал минуты и снова ворочался. Колумбиец раскричался громче обычного, начал в полночь и угомонился лишь после четырех, страх отдавался эхом от стен, как лязг ключей, голос час от часу становился…

Очнувшись, он не сразу понял, где находится и почему, а когда память вернулась, его накрыла такая оглушающая волна отчаяния, что в какой-то момент даже мелькнула мысль: а не вернуться ли назад? Снова в тот жуткий подводный коридор? Нет. Уж лучше снова лезть на стену. И он полез. Еще раз. И еще. Очередная попытка закончилась тем, что он взобрался на высокий уступ, настолько узкий, что едва хватило места встать на колени. Человек пополз вперед и вверх, чувствуя отвесную каменную стену слева и пустоту…

А с человеком, к которому я сейчас приехал, нас действительно связывало очень и очень многое. Во-первых, мы оба почти одновременно родились и на пару пробегали все свое раннее детство по одним и тем же полупровинциальным улицам и переулкам. Потом лет пятнадцать вместе учились, и не только в школе. А потом… Ну, в общем, потом мы долго и упорно работали. Где? Да везде. И на западе, и на востоке, и на севере, но больше на юге. Мы были высококлассными и очень авторитетными специалистами, как принято…

– Кира Павловна, лучше, если вы приедете лично… – Он решил развестись с мамой и больше не желает оплачивать ее лечение? – Нет. То есть он точно не будет разводиться, а насчет лечения… Я не могу сказать. Но дело не в этом. – А в чем? Мне страшно не хотелось ехать за город. Дорога не близкая, я очень устаю на работе, часть работы беру домой. Я как раз бросила взгляд на многочисленные папки, сложенные горкой на письменном столе рядом с компьютером. Врач на другом конце…

Странное существо вдруг отошло от окна, хотя и не скрылось. Оказалось, что подальше от оконных стекол лицо чудовища было не менее безобразно прежнего. Шея сидела в высоком, белом отложном воротнике, подвязанном пестрым галстуком. Само чудовище одето было в клетчатый костюм английского фасона. Гарри не отходил от окна и смотрел на чудовище до тех пор, пока стало темно. * * * На другой день безобразное существо опять стояло у окна, и при ясном свете утреннего солнца оно казалось еще более чудовищно,…

Вообразить, что женщина в костюме за несколько тысяч евро работает ради зарплаты в несколько тысяч рублей, было трудно. К примеру, другая обладательница умопомрачительного одеяния – Кристина Лунская – конечно же не работала. Единственной целью ее существования являлось растрачивание денег, добытых мужем. – Ладно, – махнул рукой Аркадий Игоревич. – Повторите еще раз, почему я должен согласиться. Сотрудница центра психологических тренингов «Галактика» метнула на Лунского быстрый взгляд и улыбнулась.…

– Скорее! – Андрей вышел из ванной и на полусогнутых ногах доплелся до комнаты. Он даже внимания не обратил на валяющуюся под грудой техники любовницу. – Болит ужасно! – Сейчас-сейчас! – Маша выбралась из-под завала и схватила телефонную трубку. Набрав 03, девушка на секунду замешкалась, но потом, дрожащей рукой откинув волосы с лица, закричала во весь голос: – Скорее! Мужчине плохо! С сердцем приступ. Да, ждем! – С каким сердцем? – простонал Андрей. – Ты сдурела? – А что я должна была…

Букет. Свежие пышные гвоздики, и вода в вазе совсем свежая, даже пузырьки не пропали – воду, значит, налили недавно, может быть, какой-нибудь час назад. Я должна испугаться букета. Наверное, я бы испугалась, если бы не была столь безнадежно старой. Я старая и мудрая, как черепаха Тортилла. Жизнь прожита, все, что могло со мной случиться, уже случилось. И в конце концов, что такое букет, даже и любой букет, при любых обстоятельствах? Букет – это просто красивая вещь. Не важно, как и зачем он здесь…

Единственное, что меня на сегодняшний момент удовлетворяет, это мое отражение в зеркале. Я — молодец! За последние полгода хорошо поработала. Когда поняла, что муж изменяет, взяла себя в руки. Надеялась все исправить, склеить разбитую чашку, но пока собирала осколки, поранилась в кровь. И теперь собираю чемодан… Полгода бешеной гонки. Полгода нервов, слез, тайных истерик, беготни по магазинам. Бесконечные часы в салонах красоты. Теперь я стройная, интересная женщина тридцати восьми лет с пышными…

— Ты всегда хотел девочку. В нашей семье не хватает девочки. Маленькой, хорошенькой девочки… — Нелли! — Да-да, я успокоилась. Давно уже успокоилась. У меня, ведь, есть племянница. И я люблю ее. Как дочь люблю. Ты и она — это все, что у меня есть. И еще твои картины. По-моему, неплохая жизнь, а? — Тебе тоже надо отдохнуть. Прежде всего от меня. Хватит терзать себя, Нелли. Ты не виновата. — Я… Виновата… я… Она опять всхлипывает. Ну, сколько можно? Не надо ему больше…

Рут Ренделл  Ведь так не делают Это последняя строка из «Гедды Габлер». Ибсен вкладывает ее в уста одного малого, который нео­жиданно для себя открывает, что действительность подчас бывает гораздо удивительней вымысла. Я говорю себе то же самое всякий раз, когда вспоми­наю, что Рив Бейкер отбывает сейчас пятнадцати­летний срок за убийство моей жены, что тут не обошлось и без меня и что все это случилось с нами тремя. Ведь так не делают. И тем не менее делают. Настоящая жизнь никогда…

Денег у меня нет, я имею в виду больших денег, выкупать меня некому. Секретов я не знаю. Значит, дело не во мне. Кому я нужна? Другое дело – мой сосед по застенкам – миллионер, владелец заводов, газет, пароходов. Чем он точно занимался, я понятия не имела. Но чем-то жутко прибыльным и стратегически значимым. Может, цветными металлами, может, алюминием или еще чем. Из всего вышепродуманного следовал вывод – я просто оказалась не в том месте и не в то время. А главное, не в той компании. И что я…

Я подняла руку и несколько секунд смотрела, как с нее стекают струйки воды и как на тонких длинных пальцах повисают прозрачные капли перед тем, как сорваться. Рука у меня красивая… – Алло… – Ведьмочка, ты не иначе как в ванне плаваешь… – А что, Кирюшка, приходи, вместе поплаваем, места хватит. Адрес ты знаешь. Мне было приятно, что про меня вспомнил Славка Киреев, мой однокурсник, моя прежняя боль и радость. – Да нет, Таня… – Он смущенно замялся, видно, сразу вспомнил… Ему было что…

– Пойдешь, как миленький, – строго сказала Ольга. – Хватит с меня скучных праздников у телевизора. Ты опять уснешь, а я сиди, в ящик пялься... Надоело! – Сегодня я не усну, клянусь, – попытался уговорить ее Станислав, но Ольга была непреклонна. – Разговор окончен, – сурово молвила жена и швырнула на колени Головина выисканный в недрах шифоньера парадный галстук. – Одевайся, нас ждут к десяти. И Головину ничего не осталось, как подчиниться – супруга все равно бы добилась своего (истерикой, шантажом,…

Он вышел из офиса и быстро запер дверь, после чего направился к лифту. Нервишки пошаливали. Виктору Васильевичу мерещились какие-то тени, силуэты за углом. Он прибавил ходу, очень надеясь, что шаги за спиной ему только чудятся. Салон родного «Мерседеса», припаркованного в целях конспирации на стоянке соседнего бизнес-центра, встретил его привычной чистотой и спокойствием, но спокойствие это Виктору Васильевичу не передалось. Он сразу же запер двери, осмотрелся, чтобы убедиться, что на заднем сиденье…

— Почему не зарегистрированы? — спрашивает участковый. — Только вчера приехал. — Покажите билет. — Какой билет?! Я на машине приехал, это два часа от Москвы! — А как вы докажете, что находитесь в Москве меньше трех суток? — продолжает наезжать участковый. Он садится в кресло, достает из черной папки с потертыми углами чистый бланк протокола и дешевую шариковую ручку. — Я ничего не обязан доказывать: презумция невиновности. — Шибко грамотный?! — нападает на меня лейтенант, тряся кончиками…

Мичман Пашку явно не боялся. Пес как бы говорил ему: ну чего ты таращишься, дурачок? Мне не страшно. Что ты можешь сделать со мной? У меня и рост почти метр, и силы на троих, а то и на четверых. А грудь какая, а лапы! Ни один волк моего удара не выдержит, не говоря уж про зубы, «То волк, а то — Койот. — Пашка вел с Мичманом мысленный диалог. Есть у тебя уязвимое место, есть. Пасть здоровая, да, язык длинный и зубы острые. Но если сунуть тебе кулак в глотку или за язык ухватиться — куда ты денешься?!»…

Семена Семеныча в дружеском кругу гораздо чаще называли Три Семерки. Это прозвище прилипло к нему давным-давно, тогда, когда он стал слишком очевидно для других из прочих спиртных напитков предпочитать портвейн с одноименным названием. Руденко не был пьяницей, но любил поднять себе настроение или расслабиться в конце рабочего дня, употребив рюмочку-другую из заветной бутылки. Три Семерки был мужчиной средних лет, однако звание капитана милиции он получил не так давно, чрезвычайно обрадовавшись…