Сказки

И скоро многие звери ушли из того леса. И остались там только одна старая лиса да зайцы. Лежал тигр в логове и ждал, когда придут к нему звери на поклон и принесут свою добычу. Долго ждал тигр. Не дождался и сам отправился искать себе пищу. Пусто было в лесу. Рассердился тигр и грозно зарычал. Так грозно зарычал, что даже листья на деревьях задрожали. Вдруг из-под самых лап тигра выскочили зайцы и со всех ног бросились бежать прочь. Бежали зайцы, бежали и столкнулись со старой лисой. …

ил-был жадный поп. Пришло время гречиху косить. Кого ни станет поп нанимать — всё ему дорого. Хотелось бы ему, чтобы за одни харчи убрали. Прослышал про то солдат: — Я тебе, батюшка, скошу и свяжу, готовь только мне пшена и сала. Поп рад такому счастью. Насыпает сумку пшена, кладёт окорок сала. Поехал солдат с поповым работником на поле. Сварили каши с салом, наелись и спать. День так, и другой так. Поели все пшено и сало. Работник говорит: — Как нам быть. Съели мы много, а не наработали…

Мне очень нравится эта книжка, которую я читал еще тогда, когда она была не книгой, а только лишь рукописью, настуканной на машинке. Я не был знаком с автором, фамилия и имя Валерия Медведева мне ничего еще не говорили. Я не знал, молод он или стар, давно уже пишет или лишь вступает в литературу. Но чтение рукописи доставило мне огромное удовольствие. Я сразу почувствовал, что написал повесть литератор, наделенный надежным дарованием, обладающий живым знанием ребят, верным вкусом и художественным…

«Чччук, ччук, ччук!» — все быстрее стучала машина. Крылья с тоскливым скрипом взлетали и падали, корабль раскачивался из стороны в сторону, но… и не думал отрываться от помоста. Толпа сперва молчала, потом какой-то мальчишка тоненько рассмеялся. И тогда словно прорвало плотину — смех хлынул на площадь. Хохотали, утирая слезы, заливисто и тонко визжали, кашляли и отхаркивались. Толпа бурлила, сотрясалась, раскачивалась. Тот же мальчишка сунул два пальца в рот и заливисто свистнул — испуганные голуби,…

* * * — Так ты, кум, ещё не был у дьяка в новой хате? — говорил козак Чуб, выходя из дверей своей избы, сухощавому, высокому, в коротком тулупе мужику с обросшею бородою, показывавшею, что уже более двух недель не прикасался к ней обломок косы, которым обыкновенно мужики бреют свою бороду за неимением бритвы. — Там теперь будет добрая попойка! — продолжал Чуб, осклабив при этом своё лицо. — Как бы только нам не опоздать. При сём Чуб поправил свой пояс, перехватывавший плотно его тулуп, нахлобучил…

Пери Твоих щедрот я не забуду, Благодарю тебя, отец. Дервиш передает единорога и кольцо, сам удаляется; проходят верблюды, на одном сидит юноша, рядом идет раб . Юноша Как я пустыню ненавижу, Пески, миражи и бурьян! Раб Ты видишь девушку? Юноша Я вижу, Остановите караван. Скорей несите винограду, Шербет и фиников в меду! О, девушка, я шел к Багдаду И, видишь, больше не иду. Пери Ты – лучший из сынов…

Сделал Никита соху в триста пудов [1] , запряг в неё змея и стал от Киева межу прокладывать, борозду пропахивать; глубиной та борозда в две сажени [2] с четвертью. Провёл Никита борозду от Киева до самого Чёрного моря и говорит змею: – Землю мы разделили – теперь давай море делить, чтобы о воде промеж нас спору не вышло. Стали воду делить – вогнал Никита змея в Чёрное море, да там его и утопил. Сделавши святое дело, воротился Никита в Киев, стал опять кожи мять, не взял…

Наконец, она устала. — «Ну, Иван» (ему сказала), «коль умел ты усидеть так тебе мной и владеть. Дай мне место для покою, да ухаживай за мною, сколько смыслишь. По исходе же трех дней, двух рожу тебе коней; да еще рожу конька, ростом только в три вершка, на спине с двумя горбами, да с аршинными ушами. Двух коней, коль хошь, продай, но конька не отдавай ни за пояс, ни за шапку, ни за черную, слышь, бабку. На земле и под землей он товарищ будет твой; он зимой тебя согреет, летом холодом обвеет;…

П. П. Ершов написал не только «Конька-горбунка». Он создал немало стихотворений, рассказов и даже писал пьесы. Однако сегодня они совершенно забыты, а волшебный конёк вот уже больше ста пятидесяти лет скачет по нашей стране. Весёлую и добрую сказку, будто от начала до конца записанную со слов народного рассказчика, по-прежнему с удовольствием слушают и читают и взрослые, и дети. П. Лемени-Македон Часть первая Начинается сказка сказываться За горами, за лесами,…

Средний сын и так и сяк, Младший вовсе был дурак. Братья сеяли пшеницу Да возили в град-столицу: Знать, столица та была Недалече от села. Там пшеницу продавали, Деньги счётом принимали И с набитою сумой Возвращалися домой. В долгом времени аль вскоре Приключилося им горе: Кто-то в поле стал ходить И пшеницу шевелить. Мужички такой печали Отродяся не видали; Стали думать да гадать — Как бы вора соглядать;…

«Эй вы, сони! Что вы спите! Брату двери отоприте; Ночью страшный был мороз, — До животиков промёрз». Братья двери отворили, Караульщика впустили, Стали спрашивать его: Не видал ли он чего? Караульщик помолился, Вправо, влево поклонился И сквозь зубы отвечал: «Всю я ноченьку не спал, Да, к моей судьбе несчастной, Ночью холод был ужасный, До сердцов меня пробрал; Всю я ночку проскакал; Слишком было несподручно… Впрочем, всё благополучно». И ему сказал отец: …

И увидели ль кого — Я не знаю ничего. Скоро сказка говорится, Дело мeшкотно творится. Как тут не узнать слов из народных сказок: «Близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли – скоро сказка сказывается, не скоро дело делается». Или вот ещё – конёк-горбунок трижды спрашивает у опечаленного Ивана: «Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил?» А дело в том, что царь посылает Ивана к океану; горбунок неизменно утешает своего хозяина: «Это – службишка, не служба;…

Ганс Христиан Андерсен Принцесса на горошине Жил-был принц, он хотел взять себе в жены принцессу, да только настоящую принцессу. Вот он и объехал весь свет, искал такую, да повсюду было что-то не то: принцесс было полно, а вот настоящие ли они, этого он никак не мог распознать до конца, всегда с ними было что-то не в порядке. Вот и воротился он домой и очень горевал: уж так ему хотелось настоящую принцессу. Как-то к вечеру разыгралась страшная буря; сверкала молния, гремел гром, дождь лил как…

Степан хорошее обеспечение семье оставил. Дом справный, лошадь, корова, обзаведение полное. Настасья баба работящая, робятишки пословные, не охтимнеченьки живут. Год живут, два живут, три живут. Ну, забеднели все-таки. Где же одной женщине с малолетками хозяйство управить! Тоже ведь и копейку добыть где-то надо. На соль хоть. Тут родня и давай Настасье в уши напевать: — Продай шкатулку-то! На что она тебе? Что впусте добру лежать! Все едино и Танюшка, как вырастет, носить не будет. Вон там штучки…

– Да ладно, мать… Знаю… Говорю – пустое слово вылетело, – оправдывался сконфуженный отец. Привезенная в Полевской завод таким диким способом, бабушка «приняла там закон, с кем указали», прожила свыше двадцати лет, вырастила детей, но все-таки, как видно, «не вжилась». Едва ли бабушка и не была главной виновницей того, что дед, как только пало крепостничество, перешел из медеплавильщиков в доменщики и переселился в Сысерть. Однако о Полевском бабушка говорила много мягче отца: – Завод как завод.…

А Карандаш вынул из кармана цветные карандаши, подумал-подумал и нарисовал огурчик. Свежий, зелёный, в пупырышках. Потом подрисовал к нему крылышки. – Эй, Самоделкин! – позвал Карандаш. – Иди сюда! Я нарисовал самолёт. – Одну минуточку, – отозвался мастер. – Мне только пропеллер приделать – и самолёт будет готов. Берём винтик, надеваем пропеллер… Стукнем раз, два… Ну, вот и всё! Гляди, какие бывают самолёты! Самоделкин выпрыгнул из коробки, а в руках у него был самолёт. Совсем как настоящий!…

Так что и вы не очень огорчайтесь, если тоже не сразу все поймете. Ведь всегда можно перечитать непонятное место еще разок, правда? Я надеюсь, что я вас не слишком запугал. По совести говоря, бояться нечего. Для того чтобы правильно прочитать, то есть понять, эту сказку, нужны только две вещи. Нужно – и это совершенно обязательно! – иметь чувство юмора, потому что это одна из самых веселых книжек на свете. Тут я за вас совершенно спокоен – уверен, что смеяться вы умеете и любите! И…

Пока Золушка причёсывала их, они спрашивали её: — Признайся, Золушка, тебе очень хотелось бы попасть на бал? — Ах, сестрицы, не смейтесь надо мной! Разве меня туда пустят? — Да уж, правда! Все бы покатились со смеху, если бы увидели такую замарашку на балу. Другая бы за это нарочно причесала их похуже, но Золушка, по своей доброте, постаралась причесать их как можно лучше. Сёстры два дня ничего не ели от радости и волнения, старались потуже стянуть себе талии и всё вертелись перед зеркалом.…

Муми-тролль побежал прямо на музыку и внизу у реки увидел Снусмумрика. Тот сидел на перилах моста, нахлобучив на лоб свою старую шляпу, и болтал над водой ногами. – Привет, – сказал Муми-тролль, усаживаясь с ним рядом. – Привет, привет, – отозвался Снусмумрик, не отнимая от губ гармошки. Солнце только что поднялось над верхушками деревьев и светило им прямо в лицо. А они жмурились от его лучей, болтали ногами над бегущей сверкающей водой, и на сердце у них было привольно и беззаботно. …

— Ну да, конечно, — сказал самому себе Снусмумрик. — Под каждым кустом всякая мелюзга. Знаю я их… И почему они всегда такие беспокойные? Чем меньше, тем непоседливей. Он вытащил сухой пень и немного сухих веток и, не торопясь, разложил походный костер в излучине ручья. Костер сразу же занялся, ведь Снусмумрик привык готовить себе обед. А готовил он всегда только себе самому, и никому больше. Чужие обеды его не очень-то интересовали, потому что все его знакомые никак не хотели расставаться с привычкой…