Книги из серии "Новинки «Современника»"

— И пересев не помог, — сказал он и прошел дальше по меже, вминая былинки в землю. — Что делать с этим полем? — Пустить на зеленую подкормку, и точка. Пока стебли не загрубели, — посоветовал Сергей. — Сарафанов всегда так делал: скосят и свезут на ферму коровам. — Так то Сарафанов! — с неудовольствием продолжал Лисицын. — Зерно нам дано природой для того, чтобы, посеяв его, получить много зерен. — Вам, конечно, виднее, — сказал шофер. — Но смотрите: колоски мелкие, тощие, больше силы не наберут.…

* * * …В детстве Володе здорово повезло, так он считал. Повезло на хорошего человека. Отца он не помнил. Рано умер отец. Жили они вдвоем с матерью в собственном доме на окраине поселка. Володя рос хилым, постоянно болел. Сверстники с друзьями, товарищами, а он чуть что и температурит. И на улицу ни-ни, и все-то один на один. В футбол ни разу не сыграл. Учился еле-еле. Вот тогда-то ему повезло. Десятый год как раз пошел. Лето было. У соседки, чахоточной вдовы Анастасии Егоровны Кузовлевой поселился…

Не обращая внимания на принесенный чай, Григорьев подошел к карте. — Прет фашист, Иван, вот тебе детали. На всех фронтах прет. Главный удар, конечно, на столицу направил. Сосредоточил большие силы, применяет обходные маневры, вскрывает нашу оборону, рвется к Москве. Указка поползла по карте. — Данные поступают с опозданием, их приходится проверять и перепроверять, но уже сегодня картина проясняется, определены направления главных ударов гитлеровцев. Танковые клинья рвутся на Мценск и Тулу.…

Жилин по-южному певуче протянул: — А вы чего ж… товарищ старший политрук? Чи той… товарищ капитан, обратно… теряетесь? Если бы Костя не разбил фразу на две, это его несуразное «обратно» прозвучало бы не насмешливо и, главное, не сочувствующе. Но он сделал из одной фразы две, и «обратно» в них стояло обидным торчком. Да еще эта ошибка в звании… Бывший комиссар и старший политрук, а теперь заместитель командира третьего батальона по политической части и, возможно, капитан (новые звания еще…

Как только его не называли: «последний из могикан российского барства», «обломок всея Руси», — не умещавшийся в обычных пределах, он поражал современников переливами своего оригинальнейшего характера, порожденного русскими пространствами, грозами и ветрами, вьюгами и метелями, печалью бескрайней земли и бешеной удалью, без которой не одолеть, не осилить пустынной разобщенности. И все же мне не пришло бы в голову тревожить тень бывшего баловня гостиных, губернского витии, блистательного камергера,…

Да, нескладная и смешная Зина, что и говорить, но зато глаза у нее — загляденье: крупные, с ресницами пушистыми, длинными, цветом незамутненно серые, как у большинства коренных обских жителей — остяков. Голос у нее мягкий, чистый, но приглушенный, наверно, оттого, что говорила она всегда полушепотом. Прибежит к кому-нибудь из подружек — к Вольке, Моньке, Нюрке — много у Зины подружек, отзовет пальчиком в сторону, толкует потихоньку. — Слышь, — шепчет, — Волька,…

Кесарев не сразу нашел, что ответить. Он молча смотрел на старпома; дождь все еще моросил, капли воды усеяли его лицо, и оно казалось бугристым, все в черных крапушках. Черняк — кряжистый, черноглазый матрос-украинец возился с тросом у торпедного аппарата, он, как и Кесарев, весь промок, даже не ходил на перекур, стараясь к вечеру управиться. Кесарев хотел было подозвать матроса к себе и при старпоме отчитать за то, что допустил оплошность, но тут же раздумал: «Разберусь после, парень и так…

Я прикинул: Мише до войны было уже лет восемнадцать, а этому мужчине не больше сорока. Впрочем, психи всегда выглядят моложе своих лет. Но нет, это был не Миша, тот погиб во время блокады. Сначала умерла его мать, потом две тети — старые девы... Кто-то из оставшихся в живых ребят говорил мне, что умер и Миша. Да он просто не мог не умереть, беспомощный и одинокий. Перед войной я слышал, как моя мать рассказывала приехавшей погостить из деревни тетке, что психи вроде Миши родятся, если женятся…

Он обернулся на стук: возле навеса у поленницы дров стояла хозяйка квартиры тетя Маша. — Ты куда в такую рань? — спросила она, роясь в дровах, выбирая поленья посуше. — Дождись, оладьев напеку. Успеешь, намнешь холку-то, день долгой. Голос у тети Маши натужный, с хрипотцой. Она в больших галошах на босу ногу, в старенькой наспех надетой юбке. — Спасибо, — ответил Уфимцев, проходя под навес к мотоциклу. — В другой раз как-нибудь. — Что так? — удивилась…

И все же писательница далека от проповеди всепрощенчества. Ее добрые люди никому ничего не прощают. Они просто не поступают так, как поступили бы с ними. Иначе какие же они добрые? Когда солдат Мохов вытаскивает из трясины совершившего побег Зубакина в повести «Под гитару», он не думает о том, за что осужден Зубакин, он просто спасает человека. Зато преступник Прутиков, гуляющий последние дни на свободе, тянет Зубакина снова в другую «трясину». Без однообразия и монотонности писательнице удается…

— Понимаю, — едва не перебил медлительную речь старичка Ивантьев, уже надумав, что ответить. — Я куплю, а вы приезжайте, берите полдома, мне места хватит. Просто хочу дожить в родительском доме, на земле... — Он вздрогнул, ощутив вдруг припомнившийся ему холод северных пространств. — Намерзся, отсырел, укачался на волнах. — Вам сколько? — Пятьдесят седьмой. Там раньше пенсия. — Мне семьдесят шестой. Разница есть. Но думаю, договоримся — зрелые люди.…

…Навстречу стаду, гудя и фыркая, продвигался «газик». Из него выскочил Салтыков и, похлопывая по коровьим бокам, направился к подъезду гостиницы. Он поднял весело оскаленное лицо и помахал мне рукой. Я вернулся к столу, чтобы прибрать свои листочки. Салтыков ворвался, простирая за собой серую болонью, печатая по полу следы пропыленными штиблетами. Его прямые светло-русые волосы, зачесанные ото лба, казались сейчас еще светлей, может быть, все от той же пыли. — Мы прислали шесть вместительных…

— Грейтесь, — сказал он, размазывая сажу по лбу. — А то замерзли, работая. Женька снял со стены тозовку, клацнул затвором. — Браконьер. Опять куропаток калечить, — пристыдил Гошка. — У них вот-вот птенцы вылупятся. — Самцов, Гога, можно, — убежденно отрезал студент. Начальник поднял голову от бумаг. — Погода портится, — он кивнул на перекрещенное брезентовыми полосками оконце. — Займись чем-нибудь другим, пересиди, а то попадешь в буран,…

Все ликует. С крыши дома, заглушая суетливую болтовню воробьев под стрехами, с торопливой нежностью спадает воркование горлинки, скворцы несут в утро деловитую радость, но главное, что делает мир по-настоящему праздничным, — жердели. Огромные, в полтора-два обхвата внизу, выросшие вольно, отчего в полуметре от земли во все стороны раскинулись ветви, жердели занимают добрую половину всего участка. Черные стволы в глубоких шершавых морщинах уносят ввысь огромные вороха ветвей, — на которых,…

Вот такая Липовая аллея есть в небольшом городке Щ. А на ней — пятнадцать домиков, а в домах (согласно домовым книгам) — восемьдесят два жителя, включая малых детей и глубоких стариков. Пересели их всех в большой город, помести посемейно в какой-нибудь пятиэтажный дом, — они и одного подъезда не займут: пять квартир лишних окажется. А если дом о девяти этажах или об одиннадцати? Затеряются в квартирах-клетках и, дай бог, если раз в месяц друг с дружкой свидятся. А так — целая…

«Чермен был единственным мужчиной в доме, — слышу голос матери и снова вижу себя. Сижу за столом, подперев голову руками, смотрю на мать. В который уже раз она рассказывает об этом. — Господи, — вздыхает, — ему ведь только десять лет было, когда отец ушел на войну. Десять лет, а сколько на его плечи свалилось. Весь дом на нем держался». Этого я не могу себе представить и никогда не мог, потому что когда мне было десять лет, я всего-навсего учился в четвертом классе. «Отец…

Мы до сих пор не можем сказать ничего определенного о тайне писательского дарования. Конечно же, врожденные способности требуют от человека определенных усилий, самодисциплины, умения направить способности по нужному руслу. Откуда в подростке эта неиссякаемая исследовательская пытливость? Как мы знаем, никаких высших учебных заведений он не кончал, гимназическое образование завершал самостоятельно, вперемежку с боями на фронте. И вот загадка: в двадцатые годы, оставаясь кадровым командиром и политработником…

Несколько месяцев спустя, отправив наконец рукопись в издательство, я начал наводить порядок на своем захламленном столе. Обнаруженное в завалах письмо бухгалтера лежало передо мной, как молчаливый упрек. Такие невысказанные вслух упреки, о которых никто, кроме тебя, не знает, — штука тягостная. Надо было что-то немедленно делать, отвечать, но что отвечать, если ничего, кроме стереотипных извинений за неприлично долгое молчание, на ум не приходило?.. Раз за разом — наизусть запомнив —…