Книги из серии "Первый ряд"

193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 Первый ряд Современная зарубежная проза Nancy Hu ton …

II Четыре месяца назад, после моей болезни, врач приказал мне прервать занятия правоведением: «Молодой человек, сейчас вы спасены, но дабы окончательно разделаться с туберкулезом, вам необходимо подышать горным воздухом. Полнейшее спокойствие, никакого переутомления, и вы к нам вернетесь крепким и здоровым, как никогда». Мог ли он предвидеть, наш простодушный, наш святой доктор, на какое невероятное приключение обрекает меня, притом с самыми благими намерениями?! В июле я приехал в эту Богом…

Роби Зингер все же очень надеялся, что премию бабушке в конце концов дадут и что в один прекрасный день она возьмет его за руку и поведет в Государственный универмаг и тогда наступит конец затянувшемуся демисезонью. Пусть тогда приходят лютые холода и снежные метели, спасаясь от которых такие вот двенадцатилетние пацаны убегают, дрожа, в промозглые обудайские подворотни, — злобная жестокость зимы разобьется о надежный, неприступный бастион настоящего зимнего пальто. Эта зима в самом деле была…

Человек с пакетом пирожных на весу, точь-в-точь профессор Турнесоль со своим маятником [1] , прекрасно вписывается в праздничное бурление после мессы, в гомон и дружескую толчею кафе, табачной лавочки и спорт-бара. Милые семейные воскресенья, минувшие и нынешние; время, точно кадило, раскачивается на коричневой бечевке. Над клобуком «монашки» проступило жирное пятнышко от крема. ЛУЩЕНИЕ ГОРОШКА Чаще всего это происходит в тот неприкаянный утренний час, когда замирает время. Уже убраны чашки…

Как я мог забыть произведение с самым экстравагантным во всей книжной истории приложением — оно называлось «Каталог отсутствующих»; в нем автор ставил перед собой объемную и совершенно безумную идею: собрать и записать имена всех людей, усопших до того, как он сочинил первую фразу своей книги. Лишь много лет спустя я получил разумное объяснение наличия столь необычного и дикого приложения к «Всеобщей истории скуки». И был, по правде говоря, почти разочарован, потому что нашел его одновременно слишком…

В начале вечера я видел своего малыша в городском торговом центре, где местные власти устроили раздачу подарков. После «тайленоловых» убийств в Чикаго, все еще не раскрытых, прошло два года. Я установил металлодетектор, чтобы проверять все детские сласти. Сам я скрывался за маской Оби-Ван-Кеноби, а малыш, одетый Инопланетянином, вышел вперед и выложил свою сладкую заначку. Я обследовал его лакомства детектором, который выглядел как световой меч. Костюм скрывал меня полностью, и, только увидев в прорезях…

Эстер была самой дикой из всех, дочерна загорелая, с коротко остриженными черными кудряшками. «Элен, ты как есть цыганка», — говорила ей мать, когда она прибегала домой поесть. А отцу это нравилось, и он называл ее по-испански: «Эстреллита, звездочка». Это он впервые показал ей зеленые поля за деревней, на склоне над бурной речкой. Чуть подальше начиналась дорога в горы, лес, темные ели и лиственницы — но это был уже другой мир. Гаспарини говорил, что в лесу водятся волки и, если прислушаться…

Я звала ее то «хозяйкой», то «бабушкой». А она просила звать ее «наставницей», потому что это она выучила меня читать и писать по-французски и по-испански, считать в уме, умножать и делить, и основы религии она мне преподала — своей, в которой у бога нет имени, и моей, в которой его зовут Аллах. Она читала мне отрывки из своих священных книг и учила, чего нельзя делать — например, дуть на то, что будешь есть, класть хлеб верхней коркой вниз, подтираться правой рукой. Учила, что надо всегда говорить…

Со всем возможным к вам почтением, Ж. М. Г. Леклезио * * * А. Как-то раз, один разок, знойным летним днем, сидел у открытого окна человек; был он, этот парень, несуразно большой, сутуловатый, и звали его Адам; Адам Полло. С видом попрошайки искал он повсюду солнечные пятна, мог сидеть часами, почти не двигаясь, в углах у стен. Он никогда не знал, куда девать руки, и обычно они просто висели вдоль тела, но не касались его. Было в нем что-то от больного зверя, из тех…