Книги из серии "Полное собрание сочинений"

Об этом необходимо заявить потому, что предлагаемый вниманию читателя 17-й том Сочинений Сталина не только не соблюдает указанный подход, а напротив, прямо его нарушает. Ниагара передержек и клеветы, обрушенная на эту историческую личность спустя всего три года после ее кончины и низвергавшаяся около 40 лет и людьми “партии Ленина — Сталина” и ее противниками, а самое главное — длительный отказ от попыток (или их недопущение) разобраться, где тут истина, а где ложь, явились выразительной составной…

Счастливчик хохочет. Ему забавно и немножко холодно. — Милый Мик-Мик, пустите меня! — Я пущу вас, Счастливчик, лишь только вы скажете, что за зверь имя существительное? — Это название предмета, — не моргнув отвечает мальчик. — А глагол? Что за козявка такая глагол, Счастливчик? — Глагол означает действие предмета! отвечает Счастливчик. — Вы молодец, Счастливчик, и получаете свободу… И в мгновение ока мальчик водворен обратно на постель. За шторой усугубляется возня, и отчаянный голос пронзительно…

Из содержания 18-го тома не крикливо, но настойчиво вырастает интригующий общий вывод об уникальности многомерного видения перспективы социализма и мирового революционного процесса, внутри— и геополитических реалий, которым владел Сталин. Об известном «одиночестве» этой личности, в своей единичности сконцентрировавшей в себе максимально разностороннее и глубокое осознание всеобщего . Говорю об этом и на основе данной книги, и на основе знакомства с бывшими соратниками Сталина, ни один из которых…

Один дополнял другого. И сейчас, увидя в дверях своего верного слугу, дедушка, чуть прихрамывая, приблизился к Сидоренко, хлопнул его по плечу и произнес: — Что, дружище, настал, наконец, и на нашей улице праздник? Уж теперь-то скоро увидим нашу Южаночку! Скоро, братец ты мой! — Уж чего скорее, Ваше Превосходительство, — отозвался слуга, улыбаясь и шевеля тараканьими усами. В это время Марья Ивановна, не отводившая глаз от окна, неожиданно всплеснула руками и крикнула: — Ах, еще этого недоставало!…

Глава I Пропал мальчик Хорошенький, черноглазый, с золотистыми кудрями мальчик по имени Ника, трех лет, пропал между 2-мя и 4-мя часами дня во время прогулки близ городского сада. Всех встретивших малютку убедительно просят дать знать его матери, которая живет на N-ской улице, в доме № 3, кв. 24. Молодая дама протянула бумажку, на которой было написано о пропаже мальчика, и подала ее сидевшему за конторкой [1] пожилому конторщику [2] в очках. 1 Конт'oрка – небольшой…

— Ах, нет, нет! Оставьте ее, пожалуйста. В ней столько красивого замысла, столько значения! — молила я. И шляпу оставили, к восторгу моих одноклассниц. — Скорее! Скорее! Хохлушка, открывай, открывай! — слышатся нетерпеливые возгласы. — Дети мои, не делайте из почтенного дортуара толкучего рынка, с позволения сказать, — роняет Сима Эльская, покрывая своим звучным контральто все остальные голоса. — "Кочерга" на горизонте! — появляясь на пороге, выкрикивает Катя Макарова. — Спасайся…

И Зина опять смеется так, как могут смеяться только русалки на озере в воздушную лунную ночь. Ее кавалер закипает негодованием. Он говорит взволнованно и тихо, так тихо, что Зина одна только может услышать его: — Зина!.. Злая, жестокая! И вам не стыдно? Мало того, что измучила, еще дразнит. — Довольно!., довольно! Я — не любительница сильных ощущений и боюсь пробуждения ревности больше всего! — притворно-испуганно восклицает она. И опять пьянящий смех русалки. На красивом лице Анатолия появляется…

— Вы, вероятно, желаете быть допущены к конкурсному экзамену и подавали прошение? Ваши бумаги здесь? — Да, — говорю я так, точно от моего ответа зависит жить или умереть, — я послала сюда прошение и бумаги. — Ваша фамилия? — обращается он ко мне с вопросом, роясь в то же время в кипе бумаг на письменном столе. — Лида Воронская, — выпаливаю я как-то уж слишком быстро и цепенею от ужаса. Какая же я Лида, да еще Воронская, когда мое настоящее имя Лидия и уже второй год я больше не Воронская,…

Есть между ними и бельевые и гардеробные девушки, то есть такие, которые шьют белье институткам и перешивают им платья. Эти девушки-швеи с утра до ночи просиживают, согнувшись, над шитьем. Тяжела жизнь таких служанок; за полтора — два рубля в месяц они должны работать целые дни. Правда, казна одевает их, дает им от себя платье, белье, обувь, все, до последнего куска мыла включительно, но за это как много они трудятся! Не мудрено поэтому, что мало охотниц с воли приходит в институт в качестве горничных,…

— Так почему же отца-то от нас увезли? — спросил опять мальчик. — Ведь он ни в чем не провинился? — Не знаю, сынок мой, ничего не знаю, — прорыдала несчастная крестьянка. — Помню только, что год тому назад, в такой же весенний вечер, только не дождливый и ненастный, а светлый и теплый, приехали в наше село русские солдаты и, заявив, что они присланы сюда, к нам в Дагобен, по приказанию самой царицы, за вашим отцом, увезли его с собою… — Как это страшно, матушка! — весь дрожа при одном воспоминании…

Самая комната барышни Талечки представляла для маленького пастушка целый особенный мирок, целое маленькое царство, куда стремилось его возбужденное любопытством воображение. Гимназисты Миша, Ника и Витя против собственного желания поджигали это Волькино любопытство. Про голубую Талечкину комнатку они рассказывали настоящие чудеса. Там, оказывается, стоял нарядный мраморный умывальник, выписанный из чужой земли, и туалет, и особенный шкаф с потайными ящиками, и диковинный письменный стол с музыкой…

В ту же минуту с веселым смехом и шумом двое детей выскочили из-за зеленой засады и бросились к старухе. Впереди бежал мальчик лет девяти, тоненький, стройный, чернокудрый. Его красивое смуглое личико задорно выглядывало из-под невысокой бараньей шапочки, а синие яркие глазенки, казавшиеся еще темнее под густыми ресницами и черными, гордо вырисованными бровками, так и искрились, так и горели шаловливым огоньком. Одет он был в белый кафтан из тонкого сукна, который плотно облегал его гибкую фигуру,…

- Ну, не скажи, - начала было ее подруга и замолчала, остановившись на полуфразе. Перед обеими девушками появилась синяя фигура классной дамы, Софьи Никаноровны Кузьмичевой, дежурившей это лето y выпускных. - Me demoi elle , вы не видели Петрович? Где она? - В самом деле, где же Петрович? Где Милица? - пронеслось по рядам институток. - В саду ее нет, mademoi elle Кузьмичева. Я после первого гонга обежала все аллеи, - поспешила заявить маленькая, черноглазая, черноволосая Ада Зыркова, дежурившая…

Всю дорогу мы уже не расставались с нею. Она очень добрая, хотя и не такая молоденькая и красивая, как ты. Но ведь ты Золотая… И такой другой, как ты, не может быть на свете… Ты хмуришься сейчас, вижу, голубонька моя мамочка! Тебе неприятен мой глупый лепет? Ты хочешь знать поскорее, что стало дальше с твоим Огоньком… Сейчас, сейчас, Золотая! Потерпи немножко! Мне простительны такие отступления, ведь я так люблю тебя! Я так люблю тебя, моя мама! Ну слушай, слушай! Четыре дня мы провели в дороге.…

В первую же минуту оскорбление показалось ему вдвое нестерпимее оттого, что он, Марк, не заслужил его. О, с каким наслаждением дал бы он исполосовать все свое тело плеткой, лишь бы не горела его щека! Все остатки человеческого поднялись в нем, взывая к мщенью. Его черные глаза горят, как у волка. Полные губы полуоткрыты, обнажая хищно выглядывающие острые белые зубы. Ноздри вздрагивают. Сошедшиеся на переносице брови делают лицо Марка отталкивающим. Что-то накипает в груди, что-то тяжелое подступает…

— Тише, дети, тише! — и вся насторожившись, Таисия Павловна окинула строгим взором класс, призывая его к порядку. — Me clemoi elle , Ольга Николаевна желает говорить с вами! Прошу вас быть тише, — возвысив голос, заключила она. Полное спокойствие воцарилось в классе. Директриса приблизилась к первым скамейкам, все еще не выпуская руку новенькой, и заговорила, обращаясь к девочкам: — Вот вам новая подруга, дети! Будьте поласковее с ней. Она приехала сюда издалека, из деревенской глуши, где отец…

— Господи, — шептала она в слезах, преклоняя колени перед образом Спасителя, — не отнимай от меня моей дочурки! Пошли ей исцеление, Господи!.. За мою спасенную и возвращенную мне девочку я постараюсь сохранить жизнь и здоровье двенадцати другим. Обещаю Тебе это, милосердный Господи! И тут же Валерия Сергеевна поведала всем своим родным и знакомым, что она решила устроить, лишь только поправится Люся, убежище для двенадцати маленьких девочек, которых родители, по бедности, не могут лечить. …